Аллея государственных деятелей

Имя Михаила Никифоровича Каткова (1818–1887), великого русского государственного деятеля, журналиста, мыслителя, должно стоять в одном ряду с важнейшими фигурами русской истории. Однако после 1917 года он был, по сути, вычеркнут из неё, а его труды не переиздавались почти сотню лет. Он никогда не занимал никакого государственного поста, но заслужил память именно как государственный деятель в самом лучшем смысле этого определения. Проведя большую часть жизни в своём редакционном кабинете, он все силы отдал усилению и развитию государства Российского, оказав большое влияние на его историю второй половины XIX века.

Писатель Василий Розанов назвал его «Петром Великим газетного слова». А философ Константин Леонтьев предложил поставить Каткову памятник неподалёку от памятника Пушкину. Идею активно поддержал и Розанов, но тогда её воплотить не удалось. Может, к 200-летию граждане России воздадут дань признания великому соотечественнику и возведут мемориал у «Дома редактора» – особняка на Страстном бульваре, 10, где жил Катков и где была редакция «Московских Ведомостей»…

Начав читать Каткова, я сразу же попал под его сильное влияние, поддавшись обаянию его умнейших текстов, что и неудивительно: словом он владел виртуозно, как сильный фехтовальщик шпагой, бил точно в цель, был лаконичен и стоек, всегда мастерски парируя выпады противников.
Больше всего поразило, насколько актуальной остаётся его публицистика. Статьи воспринимаются как современные – некоторые абзацы можно перепечатывать буквально полностью, читатели даже и не заметят, что они написаны полтора века назад. Я провёл такой эксперимент в интернете и получил подтверждение.
Ни у одного автора никогда не встречал так часто слово «русский», как у Каткова, впечатление такое, будто оно было едва ли не самым приятным для его глаз и слуха. И вот как он определил 150 лет назад политическую позицию редактируемой им газеты «Московские Ведомости»:
«В нашей газете хотят видеть орган партии, которую называют русскою, ультрарусскою, исключительно русскою. Мы предоставляем всякому судить, в какой мере может идти речь о русской партии в России. Принадлежать к русской партии в России не значит ли одно и то же, что быть русским подданным, быть гражданином русского государства? Служить органом для русских интересов – не есть ли это обязанность всякого русского политического органа?»
Слово «русское» в отношении государства, в отношении народа для Каткова было синонимом «российского». Русский для него – тот, кому дорога Россия, кто считает себя принадлежащим к русскому народу и разделяющим его судьбу. И про партию он разъяснил:
«Русская партия есть слово Пушкина. Передавая в своём Современнике записки Моро де-Бразе, иностранца, служившего в войсках Петра Великого, Пушкин останавливается на сетовании этого авантюриста, который упрекал русского царя в пристрастии к русским. И делает такое примечание:
«…Нам приятно видеть удостоверение даже от иностранца, что Пётр Великий и фельдмаршал Шереметев принадлежали к партии Русской».
Для Каткова главной идеей было служение Русскому государству. Необходимость этого для всех граждан России он постоянно внушал читающей его публике:
«Польза государства и общественное благо должны быть дороги всем и каждому, и охранять их и способствовать им призваны не только официальные деятели, состоящие на службе по разным ведомствам, но и все честные граждане, по долгу совести».

Для Каткова стала законом формула Некрасова «Гражданином быть обязан». А для себя как журналиста он сформулировал главный публицистический принцип так:
«Право публичного обсуждения государственных вопросов мы поняли как служение государственное во всей силе этого слова».
Всю жизнь свою Катков посвятил служению русским государям, для него олицетворявшим Русское государство. Служил всей своей энергичной натурой, и умом, и душой, выражая их в слове – энергичном, мощном, умном. И сделал для России он очень много. Потому и написано было в телеграмме царя Александра III на смерть Каткова:
«Сильное слово его, одушевлённое любовью к отечеству, возбуждало сердца и укрепляло мысль в смутные времена. Россия не забудет его заслуг…»
Заслуги его Россия после двух революций забыла почти на целый век. А к полному забвению приговорил Ленин, написав о нём в 1912-м: «Либеральный, сочувствующий английской буржуазии и английской конституции, помещик Катков во время первого демократического подъёма в России повернул к национализму, шовинизму и бешеному черносотенству».
С такой ленинской отметиной Каткова поместили в категорию реакционеров, его и поминать-то было неприлично. Оттого на журфаке МГУ советские студенты из истории русской печати только и узнавали о нём эту характеристику, данную вождём большевиков. А у Ленина конспектировали любую строчку, хоть как-то относившуюся к журналистике. Но в его десятках томов совершенно невозможно представить такие строки:
«Нам нужно теперь именно то, чем во всех своих сословиях всегда был силён русский народ. Он всегда был силён своим патриотическим духом… Это сила испытанная, сила великая, сила, создавшая Россию и возвысившая её. Только этой силе обязаны мы нашим национальным могуществом».
Ленин заклеймил заботу о Русском государстве «великодержавным шовинизмом», объявив ему смертный бой. Мятеж в Польше считал «демократическим подъёмом». А Катков видел в тех событиях 150-летней давности очередную угрозу разрушения государства:
«Мятеж, кровопролитие, тайные политические убийства, казни, бесславие и позор, уничижение, какого Россия не запомнит; русское имя, преданное всеобщему поруганию; вопрос, поднятый о самом существовании русского государства и русского народа».
Можно бесконечно спорить, кто исторически больше прав – разное время, разные политические ситуации. Но сегодня, когда России вновь опасно грозят с западных направлений, именно Катков как политический публицист нам намного важней. Вот кого надо издать полностью и изучать на факультетах журналистики.
Навязав историю России в марксистско-ленинской парадигме, нас приучили считать революционеров «борцами за народное счастье». Как посмотреть… Мятеж тогда охватил Польшу, Литву, Западную Белоруссию, Правобережную Украину. Вожди «Земли и воли» звали к разделу России на многие государства, заявляя, что это необходимо для прогресса. Против чего тогда и начал яростную публицистическую борьбу Катков.
Получив в аренду в 1863-м газету «Московские Ведомости», он словом и делом страстно защищал Русское государство от нападок. Редакторство издания стало для него важнейшей государственной службой, которой он отдался полностью, забывая обо всём личном.
В каждый номер Катков писал по одной (часто по две, а иногда и по три!) большой статье (диктовал по ночам). За год их выходило 600–700! «Передовые «Московских ведомостей» читаю с наслаждением, – так к ним относился Ф. Достоевский. – Они производят глубокое впечатление». «Трибуном Страстного бульвара» назвал Каткова Н. Лесков (на Страстном бульваре помещалась редакция газеты, ставшей самым авторитетным изданием в России).
Круг интересов Каткова, кажется, охватывал буквально всё: он как специалист писал о государственном строительстве, мировой политике, военном деле, экономике, юриспруденции, науке, образовании, сельском хозяйстве, философии, литературе…
А ведь он ещё и журнал «Русский вестник» выпускал! Где печатался сам и где опубликовал почти все романы Ф. Достоевского (чем сильно помогал ему материально), «Войну и мир» и «Анну Каренину» Л. Толстого, Ф. Тютчева, Н. Лескова, И. Тургенева, А. Фета и немало других классиков русской литературы.
Развитие образования в России Михаил Никифорович тоже считал своим долгом. Стремясь создать образцовое классическое учебное заведение, вместе со своим товарищем Павлом Леонтьевым на свои деньги они основали в Москве на Остоженке Императорский лицей в память цесаревича Николая.
Его сильно волновала судьба Украины, которую со времён Хмельницкого всегда хотели оторвать от России: «Сохранит ли свои исторические права и свою русскую национальность народ Украйны, или польская шляхта, подчинив его себе, сотрёт мало-помалу исторические его особенности…» А в «Русском вестнике» опубликовал статью, где автор дал точный исторический прогноз:
«Перенесёмся в отдалённое будущее, предположим, что при неблагоприятных для России условиях, ваши стремления увенчались успехом, что вам удалось выковать язык для пятнадцати насчитанных вами миллионов южно-Руссов, что вы воспитали новое поколение на ваших украинских учебниках, что оно выросло и разумеется отвернулось от общерусской литературы, а читает подготовленные вами в изобилии украинские сочинения по всем отраслям науки и словесности. Что же, неужели бы поблагодарил бы вас за это славянский мир? Вы бы образовали ещё новый удел в духовной славянской области, произвели бы обособление двух ветвей одного племени, и какого? – единственного, которому удалось сплотиться в великое целое».
Сегодня Украина от исторической связи с Россией отказались…
Даже либерал Б. Чичерин признавал огромную силу Каткова: «Журналист, возбуждающий общественные страсти и с помощью их действующий на правительство… сделался чуть ли не властителем России. Министры перед ним трепетали».
Мощный комплимент выдал британский консул Блонт: «Россия… в ней два императора: Александр II и Катков». Про кого из журналистов где-то в мире сказали подобное?!
Однако и сто лет назад многие в стране не хотели признавать его значимости. Катков был человек великолепного образования, словом владел, как утверждали современники, «почти с пушкинской свободой», государственник-патриот, каких мало найдёшь в русской истории, борец по темпераменту, он просто обязан был занять высокое место в нашей культуре. Но не занял.
У него был лишь один начальник – государь. Катков служил лишь ему и в его лице Русскому государству. Прочих он не принимал во внимание. Министр П. Валуев, пытаясь заставить его быть умеренней в критике властей, натравил на него цензуру. Но тот не делал никаких изъятий из текстов, предпочитая платить штрафы, кои грозили ему разорением. Ф. Тютчев сетовал, что Катков готов жертвовать всем, не желая идти на уступки, и давал советы «в примирительном смысле»: всего и надо-то сказать Валуеву несколько приятных слов – и тот успокоится. На что Катков ответил:
«Валуев – министр внутренних дел, облечён огромной властью и пользуется ею, чтобы явно вредить русскому делу в России. И по долгу совести я должен по мере сил и умения противодействовать этому вреду».
Вот такое было его кредо. В конце концов ему объявили предостережение Министерства внутренних дел за статью, критикующую правительство за действия в национальном вопросе. Потом второе, третье – и приостановили издание на два месяца. Катков испросил аудиенцию у царя Александра II. Тот, выслушав его, отменил приостановку и пообещал «Московским Ведомостям» своё покровительство.
Врагов Катков нажил себе много, клевета на него лилась в изобилии. Властвующая элита не приняла его за своего. Возможно, ещё и потому, что он был для неё постоянным обличителем за её уклонение от честного служения государству Российскому. В дни польского восстания в адрес Каткова сыпалось много грязных обвинений, были даже угрозы убийства. Бывший с ним в дружеских отношениях князь Мещерский высказывал не раз ему советы быть осторожней. На что тот как-то ответил:
– Ведь вы верите в Промысл Божий!
– Да, но бережёного Бог бережёт.
– Ну так, по-вашему, не есть, не пить, не выходить на воздух или не гулять по двору! Но тогда это не жизнь, а та же смерть, которой не миновать.
Царю Александру III обер-прокурор Св. Синода К. Победоносцев написал в марте 1887-го незадолго до смерти Михаила Никифоровича:
«Катков – высокоталантливый журналист, умный, чуткий к истинно русским интересам и к твёрдым охранительным началам… вся сила Каткова в нерве журнальной его деятельности как русского публициста, и притом единственного, потому что всё остальное – мелочь или дрянь, или торговая лавочка».
Катков уже умирал, но писал записку Александру III, где пытался достучаться до царя и сказать ему важнейшее:
«Зло исчезнет, как только в Европе выступит во всём величии самостоятельная Россия, независимая от чужой политики, управляемая лишь своими интересами. Могущество России, её величие так всеми чувствуется, что достаточно ей стать во всём самой собой, чтобы поднять авторитет России… Не потребуется ни напряжений, ни кровавых жертв. Достаточно будет заявления очевидной для всех твёрдой решимости ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА…»
Катков был уверен, что достоинство России требует её полной независимости и отсутствия всяких союзов: «Мы гораздо более можем способствовать обеспечению всеобщего мира, если мы в политике будем самостоятельно управляться собственным чутьём и смыслом».
Видимо, он всё же переоценивал возможности российских царей. Не хватало у них твёрдой решимости, не получалось у них быть самостоятельными в политике, а потому они всегда вступали во вредные для России союзы. Да и лучшие умы российские, видно, плохо вчитывались в статьи Каткова, где он взывал к необходимым решительным действиям ради укрепления державы и улучшения дел в ней. Не подхватили его мысли, не сумели все вместе убедить царей значительно скорректировать свою политику. Недостало тогда в России граждан, которые бы сильно озаботились болезнями государства. А Катков едва ли не кричал о них в своих статьях.
Названия некоторых из них говорят уже о многом: «Бедственное состояние, в котором Россия досталась Императору Александру III»; «Важность для России истинно национальной политики»; «Смута понятий по вопросу призыва общества к содействию правительству»; «Уважение нашей интеллигенции ко всякой доблести нерусской и презрение к отечественной»; «Умственное и нравственное развитие общества как новая функция городских дум»; «Самоустранение государственной власти»…
Не будет преувеличением сказать, что именно Михаил Катков создал регулярную русскую государственную политическую журналистику. Заслуги главного редактора в его газете «Московские Ведомости» точно оценил в статье 1916 г. Василий Розанов:
«Всё опиралось на «золотое перо» Каткова. В этом пере лежала сущность, «арка» движения. Без него – ничего. Нельзя сказать, чтобы Катков был гениален, но перо его было воистину гениально. «Перо» Каткова было больше Каткова и умнее Каткова. Он мог в лучшую минуту сказать единственное слово, – слово, которое в напряжении, силе и красоте своей уже было фактом, то есть моментально неодолимо родило из себя факты и вереницы фактов. Катков – иногда, изредка – говорил как бы «указами»: его слово «указывало» и «приказывало». «Оставалось переписать… – и часто министры, подавленные словом его, «переписывали» его передовицы в министерских распоряжениях и т.д.
Нет, конечно же, далеко не всегда он был прав, что и показали десятилетия после его смерти. Да и величие русских государей он преувеличил явно, что и показали российские события начала XX века. Катков яро критиковал правительство, но ведь его членов (да того же Валуева, «вредившего русскому делу»!) назначали императоры. И Розанов в той же статье заметил:
«Катков был истинный царь слова. Если бы в уровень с ним стоял ум его – он был бы великий человек. Но этого не было. Ум, зоркость, дальновидность Каткова – была гораздо слабее его слова. Он говорил громами довольно обыкновенные мысли».
Ну, не совсем уж обыкновенные, раз они остаются важными и сегодня. Может, и Розанов что-то недоувидел, недопонял в текстах Каткова. Мы-то сегодня обладаем опытом более чем 125-летней истории после его смерти и можем лучше понимать, что было банально, а что ценно и сейчас. Не только тексты, а и жизнь каждого человека можно толковать по-разному.
Биография Каткова плохо изучена нынешними поколениями россиян. Быть объективными в оценке разных периодов сложнейшей российской летописи мало кому удаётся. Пришло время возвратить имена всех тех, кто с искренней любовью и большущей пользой на неё поработал. А у Михаила Никифоровича Каткова мы можем много найти мудрых советов о том, как нам обустроить сильную Россию.