Андрей Фурсов. Кризис выползает из ложи

 

00473969Оргоружие: глобально-управленческий аспект

В предыдущей статье («Большая война XX в.: поджигатели и заговорщики) речь шла о механизме возникновения Первой мировой войны, как управленческо-кризисном выходе из кризиса системы мирового управления, характерном для предыдущей эпохи.
В ХХ в. войны и революции стали важнейшими стратегиями мирового управления, иногда — сдвоенными, иногда — взаимозаменяемыми. Так, ко Второй мировой войне мир покатился с 1929 г., когда тем, кого Б. Дизраели ещё в ХIХ в. назвал «хозяевами истории», стало ясно, что проект «мировая революция», на роль субъекта которой пытались вытолкнуть СССР, не сработает, и ставка была сделана на проект «мировая война» по уже опробованной схеме натравливания Германии на Россию.
Но прежде, чем говорить о мировом управлении в 1930-е, первой половине 1940-х годов, необходимо затронуть вопрос о мировом управлении вообще, как о форме (фазе) наднационального управления.
Без этого мы не поймём ни механизма возникновения обеих мировых войн, ни их запрограммированности (уже нашлись «умники», договорившиеся до случайности этих войн и даже вынесшие слово «случайная» в название своих книжонок), ни сути мюнхенского сговора, в частности.
Как говорил В.И. Ленин, «кто берётся за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно для себя «натыкаться» на эти общие вопросы».
Обычно, когда речь заходит о мировом/глобальном управлении, почти всё сводится к злобе дня, к текущему моменту, тогда как нынешний этап развития глобального управления, а точнее, его кризис, трудно понять вне исторического процесса, как определённый этап в развитии наднационального управления социальными процессами.
Ясно, что сегодня РФ скорее объект, чем субъект глобального управления, что закрепляется её ролью в международном разделении труда. Нередко осмысление этого «объектного» (или «полусубъектного») состояния оформляется в виде выводов о случайности нынешнего расклада, о глобальном управлении, как простом заговоре неких сил.
На самом деле наднациональное управление обусловлено природой и логикой развития капитализма и сопротивления ему: не надо, в частности, забывать, что Советский Союз был субъектом мирового управления, как в коминтерновскую эпоху, так и в послевоенную (т.е. до конца 1980-х годов).
Ну и, разумеется, надо помнить, что без структур наднационального (с 1870-х годов — мирового, с 1980-х — глобального) управления капитализм не смог бы воспроизвести себя, как система.
Наднациональное управление — не блажь, не роскошь, не выверт истории, а средство снятия одного из важнейших противоречий капитализма.
Экономически капитализм — цельно-мировая система рынка, тогда как политически это не целостность, а совокупность, сумма государств. Отсюда тройное противоречие — между капиталом и государством, целым и суммой, мировым и национально-государственным уровнями.
У крупной буржуазии, в какой бы стране она ни жила (особенно, если это крупная страна), прежде всего у её финансового сегмента, всегда есть интересы, выходящие за национальные рамки, за пределы государственных границ — своих и чужих.
И реализовать эти интересы можно, только нарушая законы — своего государства или чужих, а чаще и своего, и чужих одновременно. Причём речь идёт не о разовом нарушении, а о постоянном и систематическом, которое, следовательно, должно быть как-то оформлено.
Одно дело, когда капиталу противостоит слабая или даже не очень слабая политика в Азии, не говоря уже об Африке, — здесь достаточно силового варианта, «дипломатии канонерок». А как быть в мире равных или относительно равных: Великобритания, Франция, Россия, Австрия, со второй половины XIX в. — Германия, США? Это совсем другое дело.
Для решения проблем на этом уровне нужно уже не огнестрельное, а организационное оружие особого типа, которое, решая задачи верхушки мирового капиталистического класса, снимало бы противоречия между капиталом и государством, наднациональным экономическим и национальным политическим интересом и, наконец, между мировой экономической целостностью и мировой государственно-политической суммарностью.
Структуры, в виде которых существует такое оргоружие, должны быть:
-наднациональными (надгосударственными);
-закрытыми («тайными»);
-долгосрочными по типу и принципу деятельности, поскольку, помимо прочего, выражают целостные и долгосрочные интересы верхушки мирового капиталистического класса.
Именно такие закрытые структуры наднационального согласования и управления потребовались буржуазии на рубеже XVII-XVIII вв. Однако готовых структур у буржуазии не было, и она использовала уже существовавшие, наполнив их новым содержанием.
Речь идёт о масонских структурах, официальное развитие которых стартовало в 1717 г.
Одновременно с потребностью в наднациональном управлении и появлением первых его структур возникла принципиальная возможность проектно-конструкторского подхода к исторической практике. И она тоже является имманентной чертой капитализма.
Одним из главных метаисторических, организационных отличий капитализма от предшествующих ему систем является то, что с определённого момента развития его история приобретает всё более проектируемый характер. Возможности проектировать и направлять ход истории, конструируя её, зависят от нескольких факторов:
-наличия организации, которая может ставить и решать задачи подобного рода, т.е. обладающей геоисторическим целеполаганием, способностью к стратегическому планированию в мировом масштабе, и волей действовать на этой основе;
-адекватного объекта манипуляции, как средства решения задач проектно-конструкторской исторической деятельности;
-наличия финансовой базы, обеспечивающей доступ к власти и собственности, и сохранение прочных позиций в обеих этих сферах;
-контроля над информационными потоками при значительной роли последних в жизни общества или, как минимум, его верхов;
-наличия структур рационального знания, анализирующих закономерности истории, массовые процессы и поведение социальных групп в качестве объектов, и средств реализации проектно-конструкторской деятельности.
Любым традиционным коллективом, укоренённым в «малой традиции», имеющим общие нормы, ценности, предание, будь то община, клан, племя, каста и т.п. трудно манипулировать.
Другое дело — «одинокая толпа» (Д. Рисмэн) городов, особенно прединдустриальных и раннеиндустриальных, ещё не превратившаяся в «трудящиеся классы» и только ещё превращающаяся в «опасные классы», столь красочно описанные Эженом Сю; это адекватный объект для широкомасштабных исторических манипуляций.
Появляется этот объект, это «вещество» — массы — именно в середине XVIII в., чтобы взорваться, а точнее, быть взорванным в «эпоху революций» (Э. Хобсбаум), в 1789-1848 гг.
Выход масс на авансцену истории предоставил огромные возможности широкомасштабным манипуляторам. Именно масса, т.е. такой атомизированно-агрегированный человеческий материал, который состоит из плохо связанных друг с другом индивидов, является адекватным объектом манипуляции.
В середине XVIII в. удивительным образом одновременно возникли и адекватный объект манипуляции — массы («вещество»), и мощнейшая финансовая база (деньги — «энергия»), и новые информпотоки («информация»).
Управление массой (массами) людей требует финансов и контроля над информпотоками — и то, и другое требует организации. В середине XVIII в. начинается финансовый взрыв; если во второй половине XVII в. «высокие финансы» снимают урожай «длинного XVI века», то в середине XVIII в. формируются основы современной финансовой системы.
Разумеется, и в докапиталистическую эпоху, на заре капитализма в XV-XVI вв., банкиры могли оказывать существенное воздействие на ход событий, однако их масштаб не идёт ни в какое сравнение с возможностями капиталистической эпохи, когда объектом воздействия стали уже не отдельные события или их цепочки, а ход истории.
Взрыв в развитии банковского капитала, о котором идёт речь и который сделал его всесильным, был обусловлен тремя факторами, стимулировавшими развитие «высоких финансов»: британско-французской борьбой за мировое господство, колониальной экспансией европейских держав и начавшейся промышленной революцией.
Наконец, последнее по счёту, но не по значению — роль информации. В XVIII в. произошло ещё одно изменение кардинального порядка — резко, качественно выросла роль определённым образом организованной («упакованной», структурированной, обобщённо-каталогизированной, декодированной и т.п.), подаваемой в качестве рациональной, научно обоснованной, принципиально новой и направленной информации и контроль над ней.
Эти информпотоки обосновывали претензии новых социальных групп и их союзников из структур Старого порядка на участие во власти и становились мощным психоисторическим оружием конспироструктур в переформатировании сознания элиты, социальной вербовке адептов средством тщательно подготавливаемого перехвата власти с помощью массового движения, первым из которых впоследствии станет Французская революция 1789-1799 гг.
«Энциклопедия» продемонстрировала ту роль, какую играет в обществе претендующая на рациональную новизну и социально ориентированная, и идейно заряженная, и структурированная информация (информация специального и политического назначения), каково её воздействие на элиты, ставящее их под воздействие определённого информпотока и открывающее их таким образом влиянию конспироструктур или даже превращающее во внешний круг последних.
По сути, «Энциклопедия» — это первый пример успешной информационной войны эпохи Модерна.
Таким образом, в середине, второй половине XVIII в. впервые в истории в невиданных доселе масштабе и форме произошло соединение вышедших на первый план по логике развития капитализма как системы «больших финансов» (денег, золота), информпотоков и больших масс атомизированного населения. Произошло это в соответствии с природой капитализма вообще и с логикой развития (смены) гегемоний в капиталистической системе.
Показательно, что формирование наднациональных структур управления произошло в период, когда пик гегемонии Голландии (1620-1651 гг.) ушёл в прошлое, к концу подходил голландский цикл накопления и начали делать свои первые шаги британский цикл накопления и промышленная революция, которые стали основой британских побед в войнах с Францией (1756-1763; 1792-1815 гг.) и установления британской гегемонии (пик — 1815-1873 гг.).
И хотя в ХХ в. британская гегемония закончилась, она сменилась американской, т.е. уже двести лет англосаксы являются гегемонами капсистемы, и их функционирование в качестве таковых тесно связано, во-первых, с наднациональными структурами управления — британскими по своему происхождению и, во-вторых, с еврейским капиталом, тесно связавшим, словно сшившим Великобританию и США и придавшим Англосфере дополнительные целостность и единство.
История капитализма последних 200-250 лет — это pax exelence история наднационального управления, структуры которого выражали интересы, прежде всего, Великобритании (а впоследствии США и Великобритании) и капитала с британской (впоследствии американской и британской) «пропиской».
Субъектом наднационального управления исходно был верхний сегмент правящего британского класса, включая корону. Структурными формами этого субъекта долгое время (до конца XIX в.) были почти исключительно регулярные масонские ложи.
И почти с самого начала они были представлены двумя типами, в чём и заключались главный принцип и главная тайна наднационального управления, которое в середине XIX в. стало подлинно мировым.
К первому типу относились островные ложи, ко второму — континентальные.
Островные ложи, существование которых хранилось в тайне от «неостровитян», — это форма организации тех лиц, которые играют важную роль в политической, социально-экономической и духовной жизни Великобритании.
Идеология островных лож исходно носила патриотический, национально ориентированный характер, упирала на исконно английские традиции, следуя принципу «right or wrong, my country». При этом locus operandi островных лож — весь мир и, прежде всего Европа, где действовал другой тип лож — континентальный, но направлявшийся с острова — т.е. из Великобритании.
Установка континентальных лож была диаметрально противоположной таковой островных — космополитизм, подрывавший государственность, традиции и религию (прежде всего католицизм) континентальных государств в интересах Великобритании; в одних случаях это была установка на «самоопределение наций», в других — «объединение наций» (например, Германии и Италии под контролем лож).
«Из недр этих лож, покрывших с течением времени своими филиалами все государства мира, — писал когда-то барон де Ренн, — вышли так называемые либеральные учения», предназначенные сугубо на экспорт: континентальных «братьев» вели по пути, прямо противоположному тому, которым шли «островные»: «разрушая традиции в других землях, Англия бережёт их у себя, как зеницу ока, ибо это её главное духовное богатство, со-ставленное как синтез из многовекового опыта… Осмеивая внешние формы традиционного быта других народов, Англия с умилением держится за свои формы, за свои обычаи и за свои церемонии, как факторы, отмежёвывающие её от остальных рас и народов, и в этом она следует по стопам другого народа, который, благодаря таким же причинам, пронёс сквозь тысячелетия свою национальность и сохранил её жизненные силы до настоящих дней…»
Притом, что оба типа лож были оргоружием, необходимо добавить, что континентальные ложи, в свою очередь, были оргоружием островных.
Первым по-настоящему крупным — общеевропейского масштаба и мировых последствий — опытом проектно-конструкторского действия была французская революция 1789-1799 гг.
Использовав реальные проблемы, накопившиеся во Франции за сто лет и оседлав массовые процессы, британский истеблишмент, континентальные ложи и швейцарские банкиры свалили монархию во Франции, навсегда устранили конкурента Великобритании и провели очень важный социальный эксперимент, результаты которого активно использовались более века.
Разумеется, они использовали реальные проблемы и трудности Франции, которые в значительной степени сами же и создали (финансовым и информационным воздействием). Эти действия и стали решающими, поскольку в XVI, XVII вв. и первой половине XVIII в. социально-экономическая ситуация была хуже (порой много хуже, чем в правление Людовика XVI), но революция тогда не случилась.
Как заметил И. Тэн, при Людовиках XIV и XV ещё больше голодали, но дальше усмирявшихся бунтов дело не шло. В 1789 г. к системному фактору добавился субъектный (не путать с субъективным).
По сути, французская революция стала оргоружием наднациональных финансово-политических конспироструктур и Великобритании в их борьбе против Франции, французской монархии. Эти наднациональные силы и стали в Европе главными победителями наполеоновских войн, главными бенефикторами британского цикла накопления и британской гегемонии.
Французская революция открыла «эпоху революций» (1789-1848 гг.). «Эпоха революций» и «длинные пятидесятые» (1848-1867/73), когда по масонским лекалам и под надзором Великобритании создавались целые государства, стали периодом прихода масонов к власти и, как следствие, частичного огосударствления масонства, т.е. торжества наднациональных структур согласования и управления.
Однако здесь возникли и проблемы. Приход в различных странах Европы в середине XIX в. в той или иной форме к власти верхушки классических лож оставил в политическом офсайде немалую часть членов этих лож.
Кроме того, далеко не все участники революционного движения были довольны результатами Французской революции 1830 г. и в ещё большей степени европейской революции 1848-1849 гг. В лице государства им теперь часто противостояли «властные масоны», и это создавало конфликтную ситуацию внутри масонства, в мире конспироструктур.
Результат: недовольные стали создавать «дикие ложи», которые перехватили у занявших место монархии классических лож знамя «мировой революции» и вдобавок придали ему классовый характер — антибуржуазный и антигосударственный одновременно.
Это весьма соответствовало и борьбе «опасных классов», постепенно превращавшихся в «трудящиеся классы», и зарождавшейся борьбе пролетариата. Неслучайно те, кто двинулся в «дикие ложи» и просто в революционные конспироструктуры, стали называть себя «карбонариями», т.е. угольщиками.
В это же время начинают возникать наднациональные структуры с претензией на управление борьбой трудящихся в мировом масштабе — I Интернационал во главе с Марксом. Здесь не место анализировать связи I Интернационала с масонами, карбонариями, крупным финансовым капиталом и британской разведкой.
Ограничусь указанием на то, что принцип наднационального управления стал работать не только по классовой «горизонтали», но и по «вертикали», пронизывая общество сверху вниз.
В последней трети XIX в. под воздействием финансистов, революционеров и спецслужб начинает стремительно оформляться двухконтурная система управления миром: государственные структуры, а также открытые, внешне представляющие собой достижение и воплощение «демократии и прогресса» политические формы (партии, парламенты) национального уровня становятся в значительной (порой весьма значительной) степени функцией закрытых структур мирового уровня.
В этот период также становится ясно, что в усложняющейся политико-экономической обста-новке (экономическая депрессия 1873-1896 гг.; упадок гегемонии Великобритании; раскол внутри масонства на британский и немецкий секторы; подъём США и Германии; начало борьбы Запада за русские ресурсы; обострение классовой борьбы и многое другое) масонство, как форма наднационального управления, перестаёт быть адекватным эпохе.
Возникает потребность в принципиально новых формах, новых структурах, которые, во-первых, должны сплотить англосаксов (британцев и американцев) в борьбе против Германии и за русские ресурсы; во-вторых, стать подлинно мировыми — масонство несло на себе отпечаток европейской мир-системы XVII — первой половины XIX в.
Новыми структурами (субъектами) мирового управления стали общества, созданные С. Родсом, А. Милнером и другими в Великобритании. После окончания Первой мировой войны эта линия развития продолжилась взаимопроникновением наднациональных и государственных («национальных») структур, т.е. взаимопроникновением двух контуров при сохранении самого принципа двухконтурности.
Западные государства всё больше становились функцией структур мирового управления, основанного на финансах и неформальном, но весьма эффективном политическом контроле.
Аналогичный процесс формирования двухконтурной системы развивался с 1920-х годов в СССР, в зоне системного антикапитализма, но в направлении, противоположном западному: если на Западе государство превращалось в функцию «наднационалов», Фининтерна и т.п., то в СССР команда Сталина, свернув проект «мировая рево-люция» и приступив к строительству Красной империи, начала превращать персонификатора мировой революции — III Интернационал (Коминтерн) — в функцию государства СССР, по сути, устраняя двухконтурность.
Став залогом советских побед в 1930-1950-е годы, позднее это устранение, нескомпенсированное советской верхушкой, сыграло злую шутку и с соцлагерем, и с СССР, и с КПСС.
Послевоенное тридцатилетие, ставшее для Запада периодом небывалого расцвета, на какое-то время отложило необходимость создания новых форм и структур мирового управления. Однако уже к концу 1960-х годов появились серьёзные признаки надвигающегося кризиса.
Упреждающей реакцией верхушки мирового капиталистического класса стало создание структур мирового согласования и управления нового типа — Римского клуба (1968 г.) и Трёхсторонней Комиссии (1973 г.).
А поскольку ударной силой, стоявшей за их созданием, была корпоратократия — молодая и хищная фракция мировой буржуазии, вышедшая на арену истории сразу же после окончания войны и являвшаяся уже не просто мировой, а глобальной по потенциалу и ориентации, то и структуры эти были уже структурами глобального управления.
Их задачей было дать старт глобализации, как оргоружию верхних сегментов капиталистического класса в борьбе с внешним (СССР) и внутренним (рабочий класс, бóльшая часть средних слоёв) классовым врагом.
Разрушение СССР на какое-то время ото-двинуло новую кризисную эпоху — отодвинуло, благодаря ограблению Западом бывшего соцлагеря и возможностям международного разбоя, которому, в отсутствие СССР, некому было противостоять.
Однако в конце 1990-х годов забрезжил новый кризис, и мы уже полтора десятилетия живём в условиях глобального кризиса, который, помимо прочего, проявляется как кризис глобального управления.
Но прежде, чем говорить о «нашем» кризисе, необходимо, во-первых, подвести итоги рассмотрению основных этапов развития наднационального управления; во-вторых, несколько слов сказать о тех кризисах наднационального управления, которые предшествовали нынешнему.
В истории наднационального управления можно выделить эволюционные и революционные (кризисные) периоды. Первым периодом (эволюционным) был почти весь XVIII в. Затем наступила «эпоха революций» (1789-1848 гг.), ставшая эпохой кризиса наднационального управления XVIII в., кризиса его структур и поиска новых форм.
Стабилизация 1850-1870-х годов лишь на время заморозила эту проблему, прорвавшись 75-летним кризисом 1870-1945 гг. и возникновением принципиально новых — мировых — форм наднационального управления. За этим последовала, как и в XIX в., тридцатилетняя стабилизация, сменившаяся кризисом (поначалу его «смягчили» лихие 1990-е — за счёт ограбления бывшего соцлагеря).
Кризис породил новые структуры наднационального управления — глобальные. Эти последние — диалектика — в такой же степени породили этот кризис, в какой были его порождением. Парадокс, но глобализация исходно развивается как кризис — кризис глобального управления.
Нынешний кризис наднационального управления (глобальный), как и предыдущий — мировой — самым тесным образом связан с Россией, её исторической судьбой, о чём необходимо сказать особо.
Противостояние России и Запада началось давно — с того момента, когда освободившаяся от Орды Русь заняла место рухнувшей Ромейской империи. С этого момента к противостоянию ортодоксии отколовшегося по политическим причинам от этой самой ортодоксии католицизма добавилось противостояние на геополитическом уровне.
Уже в последней трети XVI в. на Западе появляются два плана установления контроля над Россией — католический (Габсбурги, Священная Римская империя) и протестантский (Англия). Оба эти плана (с модификациями) шли сквозь века, и в конце ХХ в. приняли форму подходов Ротшильдов и Рокфеллеров к ослаблению/разрушению СССР.
В начале XIX в., сразу после окончания наполеоновских войн, началось противостояние России с англосаксами; если в XIX- начале ХХ в. это была российско-британская борьба на геополитической основе, то почти вся вторая половина ХХ в. — это советско-американское противостояние, в котором на стороне США были не только их британские «кузены», но и Запад в целом.
В ХХ в. к геополитическому аспекту противостояния с англосаксами добавился социосистемный: СССР выступал по отношению к Западу, к мировой капиталистической системе не просто как держава, а как системный антикапитализм и альтернативная мировая система.
Сквозь борьбу как британцев, так и американцев против России, т.е. сквозь всю борьбу англосаксов против русских с XIX в. и до наших дней, проходят ещё две «красные линии», теснейшим образом связанные с наднациональным/мировым/глобальным управлением. Первая «стартовала» в 1820-е годы, одновременно с началом британско-русской борьбы, вторая — с 1880-х.
Первая «красная линия» связана с про-явившимся уже в 1820-е годы стремлением европейских банкиров, прежде всего Ротшильдов, создать нечто, напоминающее мировое правительство, официализировав /институциализировав наднациональное управление.
На пути этого устремления объективно оказалась Россия Александра I, а затем Николая I, что сделало Романовых врагами не только Великобритании, но и европейских банкиров во главе с Ротшильдами (впоследствии они будут финансировать и Крымскую войну, и революционное движение в России).
Ситуация не изменилась после Октябрьской революции. Взяв курс на строительство «социализма в одной, отдельно взятой стране», т.е. Красной империи, команда Сталина объективно стала на пути превращения мирового управления в мировое правительство — Сталин трижды срывал планы глобалистов, причём как правых, так и левых, заслужив ненависть первых и вторых .
Борьба англосаксов и Запада в целом против России велась не только и даже не столько по государственной линии, сколько по линии закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления, государства нередко были лишь средством и фасадом этой борьбы.
Можно даже сказать, что эволюция форм организации мирового управления в ХХ в. в значительной степени определялась логикой и задачами борьбы верхушки Запада, мирового капиталистического класса с Россией.
В значительной степени этому способствовало всё то, что было связано со второй «красной линией», стартовавшей в 1880-е годы и связанной со стремлением Запада поставить под контроль русские ресурсы.
К 1880-м годам основные ресурсные зоны мира уже были поставлены Западом под контроль в виде либо колоний, либо полуколоний. Капитал требовал новых ресурсных зон (а заодно рынков сбыта и источника дешёвой рабочей силы), это требование усиливалось отрицательной экономической конъюнктурой — мировой депрессией 1873-1896 гг., ударившей, прежде всего, по Великобритании.
В 1884 г. в Берлине состоялась конференция, на которой было принято решение, что страны, обладающие природными ресурсами, но не способные их освоить, должны открыться «международному сообществу», т.е. Западу. А тех, кто этого сделать не захочет, откроют силой.
Официально утверждалось, что речь идёт об Африке, но это, конечно же, не соответствовало действительности: по поводу Африки в таком контексте никто таких решений принимать не стал бы — просто пришли бы и взяли силой, как это и было сделано в конце XIX в. по отношению к Африке, причём не только чёрной, но и белой — бурской.
На самом деле, берлинская конференция посылала предупреждение — «чёрную метку» — России, проверяя на прочность её молодого императора. У Александра III нервы оказались крепкими, да и его Россия была достаточно сильной, не чета империи его сына-неудачника, не была ещё опутана долгами, а потому «чёрная метка» своей цели не достигла.
Цели и задачи 1884 г. решались посредством Первой мировой войны и Февральского переворота 1917 г., который должен был выбить Россию из разряда великих держав (программа минимум) или привести к её расчленению с установлением уже не только экономического, но и политического контроля (программа максимум).
В начале 1920-х годов интернационал-социалистическая фаза русской революции и Гражданская война создали ситуацию, весьма близкую той, к которой стремились транснациональные олигархии; казалось, русские ресурсы вот-вот окажутся под западным контролем.
Однако команда Сталина прихлопнула НЭП вместе с проектом «мировая революция», и всего лишь через десяток лет после высылки из СССР Троцкого, создала мощный военно-промышленный комплекс и обеспечила промышленную автаркию от капиталистического мира (два из пяти мировых промышленных «узлов» того времени находились на территории СССР).
Попытка Запада (прежде всего Великобритании) поставить русские ресурсы под контроль с помощью Гитлера провалилась и, вопреки американским расчётам, СССР восстановился не за 20, а за 10 лет, уже в начале 1950-х годов став сверхдержавой.
А 1950-1980-е годы Западу было уже не до русских ресурсов — борьба шла с системным и геополитическим противником, однако в ходе и, особенно, после разрушения СССР, вопрос о русских ресурсах оказался опять на повестке дня Запада, особенно с учётом важности нефти и газа для нынешней экономики.
К русским ресурсам сегодня добавляется ещё один «приз» — русское (северно-евразийское) пространство.
Дело в том, что практически все специалисты сходятся во мнении: в условиях надвигающейся угрозы геоклиматической катастрофы (затухание Гольфстрима, планетарная перестройка, происходящая каждые 11,5-12,5 тыс. лет и попавшая на ХХ- начало XXII в. с активной фазой в 1990-2030-е годы) единственной стабильной и ресурсообеспеченной зоной будет Северная Евразия, т.е. Россия, особенно её зауральская часть.
Именно это делает установление контроля над Россией императивом для западных верхушек, представители которых, не стесняясь, говорят о том, что русские всё равно не могут освоить Сибирь и Дальний Восток, а потому они должны уйти под контроль международного сообщества, т.е. транснациональных корпораций и структур глобального управления (повторение ситуации 1884 г.); что русских слишком много, и, вообще, их достаточно 15 или максимум 50 миллионов, поскольку для обслуживания «трубы» (это и есть по схеме Запада исторический удел русских) больше не надо.
Ну, а их «пятая колонна» в РФ активно подпевает хозяевам.
Разрушение СССР должно было решить для Запада ряд проблем и настежь распахнуть «ворота» глобализация. Ряд проблем действительно был решён, глобализация действительно развернулась, однако «коварство истории» (Гегель) привело к тому, что глобализация обернулась глобальным кризисом, кризисом глобального управления.
И этот кризис предоставляет России, как это уже бывало не раз в русской истории (начало XVII в., вторая четверть XVIII в., 1920-е годы), шанс выскочить из исторической ловушки. Но случай помогает подготовленному. Над всеми остальными он смеётся, и хохот этот порой бывает очень жесток.

 

Нет комментариев

Добавьте комментарий первым.

Оставить Комментарий