Татьяна Воеводина. «Национальное достояние»

Как ни мало я смотрю телевизор, как ни плохо запоминаю смотримое, но и я знаю: «Мы лидируем по поставкам газа в Европу, мы прокладываем новые пути доставки, мы – россияне, национальное достояние». Это реклама Газпрома. Правда, непонятно, зачем его рекламировать: что, газ что ли покупать не будут – на дрова перейдут? Может, хотят повысить самооценку россиян: есть-де и у вас какое-никакое достояние, не всё ещё растащили. Или уверить, что и впредь будет кое-что перепадать электорату от сырьевых прибытков. А может, всё гораздо проще: есть у Газпрома рекламный бюджет, который нужно освоить, вот и рекламируют.

Так чему же нас учат гордиться? Упорно так учат, навязчиво… И, знаете, действенно. Очень многие искренне считают Газпром каким-то важным достижением отечественного гения. Телевизионное внушение вообще могучая сила: никто и не вспоминает, что в совке голимом было министерство нефтегазовой промышленности, которое, собственно, и создало «национальное достояние», и министерством, совершенно никому не было предписано гордиться. Газпром унаследовал созданное МинГазПромом – и теперь этим полагается гордиться. МинГазПром чего ж гордиться: заскорузлые бюрократы, совок, мятые московшвеевские «спинжаки», носки, не подобранные в цвет галстука, слаще репы ничего не пробовали, а дальше прииска — не ездили. Впрочем, это общий тренд эпохи постмодерна: не создавать новое, а примазываться к имеющемуся – хоть в искусстве, хоть в бизнесе.

Я, собственно, о другом. Нам велено гордиться ролью сырьевого придатка Запада. На современном политическом наречии эта роль именуется «великой энергетической державой», но существа дела это не меняет.

Наша гордость ролью сырьевого придатка приводит на память старинный анекдот. Больной жалуется на недержание мочи, прям от стыда не знает, куда деться. Доктор провёл с ним сеанс внушения, научил мыслить позитивно, что-то успокоительное прописал, велел приходить через две недели. Через две недели больной является с сияющим, довольным видом. «Ну что, прошёл энурез?» — «Нет, не прошёл, но теперь я им горжусь!». На жаргоне НЛП это называется «рефреймингом» — помещением в другую рамочку: не меняя предмета, ты меняешь своё отношение к нему, и твоя личная реальность чудесным образом меняется, а до «большой» реальности тебе и дела никакого нет.

Наша официальная пропаганда контрабандно протащила и длительным повторением внушила мысль, что-де наша страна ВСЕГДА жила тем, что поставляла на мировой рынок сырьё. Ну а дальше вроде как обвалились цены на нефть-газ (или Америка их обрушила) – ну, и рухнул совок. Очень многие из моих знакомых имеют в голове такую схему.

На самом деле, роль сырьевого придатка освоена нами исторически недавно. Если обратиться к общедоступным статистическим данным – «Народное хозяйство РСФСР» за 1990 г., найти в нём табличку «Вывоз продукции из РСФСР по отраслям народного хозяйства» за 1989 г., а потом просуммировать продукцию отраслей перерабатывающей промышленности и транспортные услуги, то получится, что доля изделий высокого уровня переработки в общей структуре экспорта была 77%, а из них «машиностроение и металлообработка» — 34,7%. Эта цифра казалась когда-то недостаточной, малой, почти постыдной. Помню, в бытность мою в Минвнешторге в начале 80-х, постоянно слышала разговоры о недостаточности нашего именно высокотехнологического экспорта. На это, т.е. на роль производителя высокотехнологических изделий, партия и правительство ориентировали министерства, ведомства и практических работников. Объединения Минвнешторга , сколь я помню, отчитывались отдельной строкой по показателю экспорта технических изделий. Ведь, помимо прочего, крайне важен вектор устремления: что полагают правильным и желательным, куда смотрят и в какую сторону стараются двигаться.
Как обстоит дело сегодня — рассказывает «Российский статистический ежегодник. 2007 г.». Там есть таблица «Товарная структура экспорта российской федерации». Из неё вытекает, что в 2006 году «минеральные продукты, древесина и сырьё» составили 70% экспорта, а «машины, оборудование и транспортные средства» — 5,8%. Как говорится, почувствуйте разницу. В какую сторону пытаются двигаться сегодня и что нынче считается правильным, видно хотя бы по телерекламе про «национальное достояние». Но не только: Игорь Сечин, например, с гордостью заявляет, что экспорт нефти в Китай будет утроен. Так что мы вполне втянулись в роль экспортёра сырья и импортёра готовых изделий.

В этом деле нас подбадривает передовая экономическая наука с учением о «сравнительных преимуществах»: делать надо-де то, что лучше удаётся. Поскольку России удаётся роль экспортёра сырья – вот и надо развивать это умение. А всё остальное можно купить на глобальном рынке. Это учение, восходящее к рассуждению Давида Рикардо о том, что страна должна специализироваться на том, в чём она наиболее эффективна (или, говоря более точно, в чём наименее неэффективна; Рикардо вёл речь, кажется, об английском сукне и португальском вине) – так вот это учение обладает большим разрушительным потенциалом. Особенно разрушительным, потому что мало заметным. Оно очень резонно, это учение, легко воспринимается и очень похоже на истину – ну, примерно как ложный опёнок на настоящий, съедобный. Да, с точки зрения сегодняшнего дня, и если жизнь народа ограничивается этим коротеньким отрезком, выгодно и разумно делать специализироваться только на том, что СЕГОДНЯ умеешь делать лучше всего. Но если рассматривать жизнь народа на длительном промежутке – тут вступают в дело иные критерии.

Каковы они? А вот каковы. Разные виды деятельности совсем не одинаковы с точки зрения способности создавать общественное богатство. Главнейшим источником «богатства народов» всегда была обрабатывающая промышленность. Недаром на протяжении длительнейшего периода истории выражение «индустриально развитые страны» было синонимом выражения «богатые страны». Начиная с 17-го века и до середины 20-го индустриализация всегда была синонимом развития. Обсуждался вопрос только о методах индустриализации, а вовсе не о необходимости её самой. Искони считалось, что государство, вывозящее сырьё и ввозящее, как выражались в старину, «фабрикаты» — ведёт невыгодную торговлю. Выгодная торговля – это когда наоборот. Как минимум, следует производить «фабрикаты» для своего внутреннего рынка.

Именно поэтому народам имеет смысл освоить те виды деятельности, которые способны принести их странам прочное богатство не только сегодня, но и в дальнейшем. Точно так и отдельный человек учится, стараясь овладеть более доходной профессией, хотя сегодня его сравнительное преимущество, возможно, состоит в роли «бомбилы» или копщика канав вручную. Разные занятия совершенно не равны в способности создавать богатство, но учение о сравнительных преимуществах совершенно не желает этого замечать. Вообще, оно и возникло-то, похоже, для того, чтобы подвести научную базу под колониальную политику европейских государств, Англии в первую очередь. Современный неоколониализм продолжает эту традицию. Очень выгодную и правильную с точки зрения развитых стран. И наши государственные мудрецы охотно дудят в эту дуду – чужую.

Забавно, что сто лет назад этот же самый вопрос ставился и обсуждался в русском обществе. Тогда Россия тоже втягивалась в роль сырьевого придатка развитых стран – но тогда в качестве поставщика зерна. «Не доедим, но вывезем» — такой был лозунг момента. Авторитетнейший тогдашний публицист Михаил Меншиков писал в 1902 году: «В самом деле, что собственно дало России тесное коммерческое сближение с Европой? Оно европеизировало нас, но обрекло в то же время на экономическое рабство Западу. Образованное общество привыкло к иностранным фабрикатам, которые вытеснили немало наших собственных промыслов, например, завязавшиеся производства тканей, утвари, мебели, украшений, драгоценностей. Наши полотна, сукна, ковры, узоры, сундуки, ларцы, кресла, изделия гончарные, лаковые, серебряные и др. или совсем были вытеснены, или оттеснены с большого рынка. Наше виноделие до сих пор не может подняться из-за конкуренции заграничных вин. Когда-то славились железное, кожевенное, деревянное, шелковое производства — теперь они упали. Нет сомнения, что заграничный товар отличается и дешевизною и доброкачественностью, но тем менее надежды русскому производителю одержать победу над ним. На первый взгляд — не все ли равно, где купить сукно русскому покупателю, за границей или дома, лишь бы оно было хорошее. Но миллионы таких покупок создают судьбу народную. Если вы купите аршин сукна в Англии, вы дадите дневную работу англичанину, накормите его семью. Тот же аршин, купленный дома, накормил бы русского работника. Если русское образованное общество, состоящее из землевладельцев и чиновников, все доходы с имений и жалованья передает за границу, то этим оно содержит как бы неприятельскую армию, целое сословие рабочих и промышленников чужой страны. Свои же собственные рабочие, сплошною, многомиллионной массой, сидят праздно. Вы скажете — они не могут сидеть праздно, так как, чтобы уплатить помещикам и государству требуемые деньги, они должны производить то, за что дают за границей деньги, т. е. хлеб. Но я уже говорил выше, до какой степени невыгодно народу специализироваться на производстве сырых продуктов и вообще на черном труде. Далеко нечего ходить: сравните доходы чернорабочего со своими. Государства, не сумевшие развить в себе высшие промыслы или добровольно отказавшиеся от них, начинают играть в семье народов роль темных бедняков, которые всего только и умеют, что почистить трубы или натереть полы. Мы, в течение двухсот лет вывозящие только сырьё, рискуем навеки остаться в положении простонародья на всемирном рынке: от нас всегда будут требовать много работы и всегда будут бросать за это гроши. Народу-пахарю, чтобы как-нибудь свести заграничный баланс, приходится напрягать последние силы — и свои, своей природы, приходится распахивать гораздо большую площадь, чем это необходимо для собственного прокормления, и отпускать за границу гораздо больше, чем страна может вывезти без опасности для самой себя».

Большевики, пришедшие к власти, видели спасение от незавидной роли «тёмных бедняков в семье народов» в масштабной индустриализации. И в этом проявилось их гораздо более верное понимание истинного блага страны и значительно более перспективное мышление, чем у нынешнего «креативного» руководства. Причём тогда ставился вопрос не о вспомогательной, второсортной индустриализации, а не много-не мало о техническом первенстве. В воспоминаниях Альфреда Шпеера, гитлеровского министра военной промышленности, есть такой эпизод. Он побывал в захваченном гитлеровцами Днепропетровске и осмотрел университетский городок, недостроенные лаборатории и опытные производства. «Этот народ стремится к техническому первенству», — заключил этот далёкий от идеологии инженер и технократ.

См. Александр Охрименко.Евромайдан. Ассоциация. Чем это все закончилось…

Впоследствии это стремление было потеряно. Мы как-то внутренне махнули рукой на самих себя, признали свою второсортность и неспособность «догнать и перегнать» передовые народы. То есть что получается? Советская власть тянула наш народ вверх – в семью передовых народов. Октябрьская революция, как сейчас мы можем осознать, была революцией, предотвратившей развитие России по колониальному типу. Контрреволюция 90-х годов вернула нашу страну на путь полуколонии Запада. Почему так случилось? Мы разбазарили, растратили, промотали то, что Ницше называл «капиталом духа и воли». Жизнь сегодняшнем днём, жизнь как придётся, как проще – таков выбор нашего народа. И власти учат нас не стыдиться его, а напротив – гордиться «национальным достоянием». Не поискать ли нам другого «достояния»? Или уж создать своими руками – говорят, когда-то это удавалось…

Источник-http://tochka-py.ru