Инна Кабыш. «Люблю отчизну я…»

В мой седьмой класс пришла новенькая. Я познакомила с ней класс и, оставив «сближаться» дальше, вышла к её родителям. Мама и папа девочки признались, что она знает английский чуть ли не лучше русского, и в один голос попросили научить их дочь «любить русскую литературу».
Я усмехнулась: «Сколько лет девочке? Четырнадцать?» Родители согласно кивнули. «Вы опоздали на четырнадцать лет и девять месяцев, – хотела сказать я, но сказала другое: – Постараюсь».
И началась работа. Я не то чтобы каким-то особым способом старалась увлечь новенькую – просто делала своё дело: разбирала программные произведения, проводила уроки внеклассного чтения, показывала отрывки из экранизаций классики, водила своих семиклассников в театр и на экскурсии. А новенькой то подсовывала какую-нибудь книжку с просьбой рассказать о ней классу, то давала стихотворение для участия в конкурсе чтецов, то предлагала сделать иллюстрацию к произведению – впрочем, всё, как всем, ничего личного.
А в мае пришла мама девочки и, поблагодарив «за всё», сказала, что вообще-то пришла за документами, потому что на следующий учебный год девочку отправляют учиться за границу. Я заметила, что, по моему глубокому убеждению, подростковый возраст не лучшее время для отрывания от родной почвы, но что, как говорится, свою голову никому не приставишь.
На том и порешили.
Наступило и пролетело лето. Начался новый учебный год. Бывший седьмой стал на один год старше и на одного человека меньше. Но с нами по-прежнему были Пушкин, Лермонтов, Толстой. Закончилось первое полугодие, а потом и новогодние праздники.
А когда 10 января я вошла в класс, то с удивлением увидела бывшую новенькую: она сидела на прежнем месте. Признаюсь, я испытала смешанное чувство: радость и тревогу одновременно. Но на уроке позволила себе только радость, а когда прозвенел звонок, попросила девочку остаться и теперь уже с тревогой спросила: «Что-нибудь случилось?»
Девочка кивнула.
– Ты не успевала?
– Успевала.
– Тяжело было оттого, что вокруг «ни слова русского, ни русского лица»?
– К этому я была готова.
– Не нашла друзей?
Моя ученица задумалась и ответила, что нашла, но «так любить, как русская душа, никто не может».
Я промолчала, потому что была полностью с ней согласна, а потом сказала, что, может быть, стоило немного подождать, потерпеть, поучиться ещё…
– Я училась! – перебила меня девочка. – У них – у дуба, у берёзы…
– Ты хочешь сказать, тоска по родине… – начала я.
И девочка закончила, переиначив Цветаеву: не «разоблачённая морока».
Прозвенел звонок. Жизнь продолжалась. А через несколько дней в школу пришли родители девочки и, что называется, попросили аудиенции.
– Это из-за вас наша дочь бросила престижную школу в Швейцарии! – заявили они с места в карьер. – Ведь это вы внушили ей любовь к Родине.
– Что вы имеете в виду?
– Вы привили ей любовь к русской литературе!
– Погодите! Во-первых, это входит в мои профессиональные обязанности, а во-вторых, вы, кажется, сами об этом просили.
– Да, но мы хотели, чтобы наша дочь полюбила русскую литературу, а не Россию!
Надо сказать, что последний пассаж меня не ошеломил. Если взрослые хотят зарабатывать в России, а жить за границей (а именно такие планы были у родителей моей ученицы, а также у многих моих соотечественников), то почему бы им не хотеть, чтобы их дети блистали знанием русской литературы и при этом не любили Россию?
Но вся русская литература – это патриотизм, «в слове явленный» (неслучайно несколько лет назад я выступала против введения в школе предмета «патриотизм», объясняя это тем, что у нас есть предмет «русская литература»), она не набор брендов типа «Достоевский» и «Толстой», она два (слово и место, его породившее) в одном.
– Зря вы сразу не сказали, чего хотите, – ответила я родителям своей ученицы, – я бы вас предупредила.
И, идя в класс, подумала: то-то такие баталии разгорелись возле этого школьного предмета у нас на Родине, ведь каждый удар по нему – удар по ней.