Иван Ильин. Бессердечная культура

Из переписки

Он мне писал:

«Не понимаю, чего Вы, собственно, хотите от современного мира?… Чем прогрессивнее культура, тем Haпряженнее, тем интенсивнее она. Культура есть вообще воплощение интенсивности: многое собирается (аккумулируется) и действует в формах концентраций (интенсивность). Это и есть сущность культуры. Бескультурье же, варварство – рассеянно, рассредоточено, вяло, экстенсивно. Следовательно, в культуре надо собраться, сосредоточиться, все взвесить, всем сердцем отдаться делу и держаться до конца – только тогда чего-нибудь достигнешь. Со всякой наивностью тут надо кончать. Мысль и воля должны сосредоточиться, подчинить себе воображение и создать необходимое. И при чем тут так называемая «жизнь чувства», или, как еще говорят, «сердце»? Только помеха, препятствие, отвлечение, дезориентация…

Стоит заглянуть в любую отрасль культуры, как все это туг же и обнаружится. Возьмем, к примеру, технику – великую основу всяческого культурного начинания. Здесь царит принцип полезности, здесь тон задает математическое естествознание. Здесь чувству места нет, его попросту приходится устранять…

Возьмем культуру со стороны хозяйства и бизнеса – двух великих сфер реальной необходимости, целесообразной организации, холодного расчета и взвешивания, точной калькуляции и быстрых решений. Жизнь чувства здесь только все растворит, подорвет, поколеблет. Здесь человек борется с человеком; здесь господствует инстинкт самосохранения, соперничество и конкуренция… Кто предается чувствам, тот пропал…

Возьмем науку – этот, пожалуй, главный двигатель культуры в целом. Здесь все построено на объективном наблюдении и объективном анализе. Здесь жизнь чувства с его неустойчивой, капризной, туманной субъективностью совершенно неуместна. Чем меньше сердца, тем успешнее исследование; чем больше – тем недостовернее научная теория.

А если посмотрим на культуру как политику, то туг уже на сентиментальность и намека нет. Здесь – борьба за власть. А это значит – умная воля, дерзкий напор, трезвый расклад сил, здравомыслие. Политик должен соблюдать равновесие народной жизни, создать законопослушное общество и свободную лояльность. Для чувства тут и предпосылок нет. Сентиментальность пагубна для любого государства…

Остается рассмотреть еще искусство и религию, и – сфера культуры исчерпана как таковая. Произведение искусства есть продукт свободного воображения и технического умения; может быть, чувство в нем и играет какую-то роль, но роль эта не главная, а подчиненная. Сентиментальное искусство свое отжило, мечтательность á la Гофман и Диккенс давно отринута, давно ушла в прошлое. Что же касается религии, то европейцы взяли себе за правило, что в ней должна воцариться воля и дисциплина. Если человек решился во что-то верить, он должен подавить в себе всякие чувства и подчиниться строгой церковной дисциплине. Самостоятельность чувств, своеволие или, более того, распущенность могут здесь навредить; личное мнение здесь считается чуть ли не чванством, субъективные ощущения – беззаконием и произволом, которые подрывают и разрушают религию…

Вот почему культура должна укротить, обуздать и преодолеть жизнь чувства. Распущенность чувства есть признак варварства…»

Я отвечал ему:

«Ваши определения, мой друг, чрезвычайно ясны и поучительны. Они освещают проблему превосходно. Именно так возникла нынешняя культура современных поколений. И нам надо постоянно думать о том, сможет ли она как таковая существовать и дальше и как можно было бы спасти ее. Потому что предварительные итоги ее развития недвусмысленно говорят о ее конце…

Культура последнего столетия покоится на ряде основных предпосылок, о которых редко говорят в открытую, но которые внушаются современному «культурному человеку» с детства как нечто само собой разумеющееся, не допускающее сомнений, впитанное с молоком матери… А именно: сердце существует только для глупцов. Умные люди не поддаются его соблазнам и чарам. Совесть – достояние блаженных; только нежизнеспособные мечтатели дрожат перед этим призраком добродетели. Вера изжила себя; она простительна лишь наивным и непросвещенным типам; умные и образованные люди только делают вид, что верят, и притом из темных соображений. Любовь есть или здоровый инстинкт, необходимый для деторождения, или старомодная сентиментальность, анахронизм первобытных эпох, абсолютно чуждый для современной жизни…

Как сложились эти предпосылки – вопрос для западной истории особый, и было бы крайне поучительно проследить кристаллизацию этих первооснов из века в век. Люди культивировали волю и мышление; старались овладеть воображением и подчинить его и – позабыли о жизни чувства (разумеется, не эротики) во всей его благословенной глубине, свободе и силе. И лишь временами вырывались из земли по направлению к небу – сугубо самовластно и индивидуально – мощные гейзеры чувств, горячие источники любви и совести, чтобы при жизни не встретить в своей неповторимости ни понимания, ни сочувствия, а после смерти их носителя иссякнуть и заглохнуть вконец. Конечно, нельзя не признать в современной культуре зачатков общественной благотворительности, но при ближайшем рассмотрений окажется, что в основе ее лежат скорее воля, соображения пользы и организация, нежели сердце. Она, как правило, умна; почти всегда умело организована и приносит немало пользы, но почти всегда суха и холодна, ограничена определенным кругом социальных групп, пуста душой…

Вот тут и главное: культура Запада как бы построена из льда и камня. Религия, искусство и наука здесь холодны и выдают эту свою холодность за достижение. Политика, техника, экономика и бизнес суровы и вменяют эту свою суровость себе в заслугу. Умный английский философ Т. Гоббс сформулировал когда-то такой закон: homo homini lupus est (человек человеку – волк). Конечно, это не всегда так. Но нечто близкое к тому, что можно выразить и так: человек человеку – прохожий, или «запертый сундук», или «деревянный шарик». Люди проходят мимо друг друга, стараясь как можно меньше обращать друг на друга внимания. Они относятся друг к другу так, как если бы их нормальное рядом жительство было реальной предпосылкой для предстоящего антагонизма. Они изо всех сил стараются скрывать свои истинные чувства, уподобляясь тем самым запертому сундуку. Они заботятся о другом лишь в меру нужности его или полезности, в меру своего собственного тщеславия, карьеризма, способностей, чтобы затем поскорее сбросить использованного человека со счетов, прогнать с глаз долой, а то – и предать. Все прочие людишки для них – словно деревянные шарики, которые, ударяясь один о другой, отскакивают в разные стороны, и каждый катит дальше своей случайной дорогой. Но когда дело доходит до реальной борьбы, тогда уже «homo homini lupus est»…

Вот почему все судорожные спазмы современной культуры – революции, гражданские и мировые войны – не случайны, это – ядовитый плод, естественно вызревший на огромном анчаре… Жестокость и ужас этих судорожных явлений заложены в буднях нашей жестокой и черствой культуры…²³

О том, сможем ли мы все это преодолеть и насколько нам это удастся, мы должны думать творчески и неизменно. Но сначала нам придется все-таки осознать и признать, что именно мы и насаждаем эту бессердечную культуру…»

Комментарии закрыты

Извините, но вы не можете оставить комментарий к этой записи.