Иван Ильин. Доброта

Когда-то давным-давно было мне одно мрачное видение, которое время от времени посещает меня и сейчас…

В бесконечном, сумеречном мировом пространстве развернулась жестокая битва, которой не видно конца. Из первородного лона выходят все новые и новые единичные образы, каждый из которых жаждет для себя всего и домогается всего. Прежде, когда все они покойно почивали в Боге, вездесущем и всемогущем, каждый был «всем во всем». Потом, пробудившись, они стали отделяться помалу и получать четкое очертание единичности. Но своего утраченного Богом благословенного состояния они уже забыть не могли и стали пытаться вновь обрести его, чтобы утвердиться в нем, хотя это были уже вполне единичные существа. Дело, конечно, безнадежное, как и сама борьба…

Но… начинаются алчность, домогательства, гонка, вытеснение, притязание, зависть, ненависть, убийства; один стоит у другого на пути; никто не собирается уступать; каждый старается хватануть и проглотить как можно больше; и ни один не понимает, что именно его притязание делает невозможным достижение цели… А борьба все жестче и жестче, все беспощаднее, и за что? – за невозможное; пока в изнеможении, муках и отчаянии не рухнет каждый, так и не осознав трагизма своих заблуждений. Тогда каждый теряет свое собственное обличье, растворяется в лоне предвечного и обретает утраченное благословение. Но в лоне универсума просыпаются все новые единичности, постепенно отделяются они от него и начинают отчаянную схватку снова.

Бывают времена, когда это видение кажется мне не призраком, а слепком с реального лица, с человеческой истории. Та же безнадежная борьба монад за обладание целым, та же ожесточенность посягательств, та же алчность и властолюбие, тот же трагизм незрячих экзистенций! И тогда я начинаю искать спасительный путь, искать целительное средство и открываю опять и опять дорогу, смиренную доброту самого обыкновенного человека.

Первое, что связано с ней, – это неучастие доброго человека в этой безысходной борьбе. Вся эта гонка, диктат, зависть, ненависть для него невыносимы, потому что нет у него к тому внутренних побуждений; и он устраняется от всего этого с отвращением и болью. Нет у него и потребности говорить всему на свете свое вечное «нет», выпячиваться или, как говаривал Леонардо, жить за счет других. Да, доброта гасит ненависть; в ней не зарождается зависть; у нее нет желания мстить. У нее нет охоты ни к насилию, ни к мести, ни к порицанию ни с того ни с сего, ни к легальному сутяжничеству. Она ищет мира; она добивается его своим искренним благоволением и печалуется при виде свары людской.

Истинная доброта отворачивается от этого зрелища и прислушивается совершенно к другому строю вещей. Она помнит о своем благословенном Богом состоянии, которое является ей в образе дивных видений – то в виде всепроникающей «эфирной субстанции Божией ткани», то рупором «вечного согласия», то «мировым органоном»⁸⁵, то хоралом, поющим осанну, то вселенской симфонией, то усеянной звездами небесной сферой, от которой веет покоем и равновесием. Преисполненная таинственного предчувствия, проистекающего как бы из воспоминаний и обетований, созерцает доброта это Богу угодное всеединство, тоскует по нему, готовая в любую минуту взяться за его воцарение на земле.

Из всеединства Божией ткани исходит при этом доброта; она видит разрывы, пропасти и раны мира и пытается их исцелить. А жестокая злоба порождает эти раны, копается в них, живет расколотостью мира, даже не подозревая о существовании сокровенной, уповающей на обретение своей целостности ткани царства Божия.

Когда мы смотрим в глаза по-настоящему доброму человеку, мы ощущаем струящийся из них мягкий свет, в котором нам сразу же становится тепло и уютно. В них нет сарказма, настороженности, жесткости, неприятия, a только участливое внимание к нашим тяготам, к нашим бедам. Это не яркий свет потенциального прищура; нет, это – приветный лучик из темноты в светящемся окне родного дома. Тогда дивимся мы близости далей, родственности нам чужого, любви к незнакомцу, свершению невероятного.

Доброе сердце взором своим изливает в мир свое творчески неисчерпаемое «да». Потому что доброта – это открытая дверь, вечное гостеприимство, братский привет. Добрый человек – брат всякой твари, потому что помнит о своем родстве со всеми в Боге Всемогущем, потому что в нем течет вселенская кровь. Дверь в его сердце – это дверь в отчий дом, из которого мы все когда-то вышли, а теперь он принимает всех нас снова, суля спасение. Светит нам его добрый свет, а у нас такое чувство, что мы не заслужили и на йоту ни этой благости, ни этого благословенья, ни любви. Но это истинная человеческая доброта самого Господа, а она, как известно, не ищет заслуг, изливая на нас свою благодать. И когда Божественная доброта лучится из человеческого сердца, льется потоком, сияет, тогда несносные раздоры и распри начинают среди людей стихать и, устыдившись, смолкают вечная борьба, и гнет, и зависть, и ненависть.

Добрый человек живет в Божией ткани и чует сердцем свою сокровенную связь со всем миром. Он не стоит, как холодный наблюдатель, в стороне; не претендует на свою исключительность. Нет, он сердцем откликается на жизнь другого, всегда готовый броситься на помощь. Благосклонно взирает он на мир. Любое существо, попадающее в его поле зрения, пробуждает в нем свет благоволения, зажигает в нем огонь Божией доброты, дарует ему тем самым радость. Вот почему преподобный Серафим Саровский встречал каждого человека со словами: «Радость моя», а его наставление «Человек человеку – радость» – бессмертное слово мудрости.

Доброта – это бальзам для страждущего мира, мягкое целительное средство на раны и язвы его. Она живет мечтою о благословенном первобытии в лоне вещей, пророчествуя о единении грядущем в Боге, оберегая ткань благоволенья, мира и всеединства теперь.

Комментарии закрыты

Извините, но вы не можете оставить комментарий к этой записи.