А.А. Корольков. Духовный смысл русской идеи
Корольков Александр Аркадьевич (род. 22 марта 1941 года на станции Баюново Косихинского района Алтайского края) — академик Российской академии образования (РАО), профессор, доктор философских наук, заведующий кафедрой философской антропологии и истории философии факультета философии человека Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. Лауреат премии Президента Российской Федерации в области образования. Автор работ: «Духовные основания русской школы», «Духовный смысл русской культуры», «Духовная антропология».
Словосочетание «русская идея» знакомо хотя бы понаслышке едва ли не всякому нашему соотечественнику. Невольная политизация и связанная с ней эмоциональность проявились в философских дискуссиях о русской идее, в том числе на российских философских конгрессах: одни усматривают в русской идее мессианство, другие – национальное самомнение утраченного имперского сознания, третьи – проявление чистоты православной веры…
Политики рубежа ХХ-ХХI веков вспомнили о русской идее, даже пытались поставить перед своими советниками задачу выразить современное звучание русской идеи, в этом одновременно сказалась и верная интуиция необходимости поиска основы для духовного подъема нации, и совершенное непонимание специфики русской идеи, которая не может быть изобретена политиком или его советником, а тем более навязана народу. Политик может лишь уловить рождающийся в народе духовный порыв, осознать особенности народной души, ее способность и готовность направить все силы на движение к значимой для всего народа цели.
То, что именуют национальной идеей, – лишь отчасти может быть выражено словом или словами. Это не идея в сугубо рационалистическом значении, ибо в национальной идее скрыта не столько мысль, сколько чувственное одушевление, поэтому такую идею пытались выразить не только философы, но и писатели, психологи или, во всяком случае, философы, тонко, проникновенно чувствующие душу и дух народа.
Приходится невольно удивляться прагматизации русской идеи, ее отождествлению с удовлетворением насущных материальных нужд народа, особенно если такая прагматизация исходит от знатока русской литературы. Возможно, А. М. Панченко немного юродствовал в беседе с журналистом, не зря он написал книгу о смеховой культуре древней Руси, но все же напечатанная мысль воспринимается читателями без юмористического подтекста, тем более, если прочитана она в информационном еженедельнике «Аргументы и факты» (2000, № 35 (1036). С. 3): «Власть ищет национальную идею. Ну, какая может быть национальная идея! Мы – страна многонациональная. Более или менее сносно жилось бы – вот и вся национальная идея».
О нашей много национальности не один только Панченко говорит так, будто где-то есть большие и даже не очень большие страны, которые лишены многонациональности. Даже Соединенные Штаты Америки постоянно говорят об американской нации как едином целом, о национальных интересах США в мире, а уж полиэтничность этой страны несопоставима с Россией. Как-то неловко оправдывать нелепость высказывания академика А. М. Панченко, конечно же, знавшего, что и Достоевский писал о русской идее, и С. Н. Булгаков, и В. Ф. Эрн, и И. А. Ильин, и П. Б. Струве. Едва ли можно предположить, что страна, где русскими себя считают более 80% населения, не может иметь единой культурной основы, где же она тогда может быть, ибо поискать еще такую страну, в которой не только территория и язык, а духовная культура объединяет едва ли не весь народ страны (естественно, каждый народ не принижается в своей культуре из-за своей малочисленности, но непредвзятый исследователь знает, что русская культура воспринята всеми народами России, особенно психологическая и бытовая культура). И уж совсем неловко обсуждать после всего, что было написано русскими мыслителями о национальной идее, чисто физиологически-потребительское: «Более или менее сносно жилось бы – вот и вся национальная идея».
Остаться русским, сохранить русскость – значит нести в себе духовность, сокровище нашей истории, духовность русскую, соединившую в себе вселенские Истины христианства с сердечной восприимчивостью, давшую то, что называл И. А. Ильин просветленной чувственностью, христиански просветленной чувственностью. Учитывать полноту русской духовности – это значит не противопоставлять христианство, православие языческим корням русской чувственности, русского характера, но и не сводить русскость к абстрактно толкуемому христианству или язычеству, не соотнесенному с конкретным развитием русского человека в российской истории.
А. В. Гулыга подметил: «Для тех, кто полагает, что пока растет производство и благополучно работает полиция, ничего дурного не произойдет, для тех русская идея не существует» 61. Печально, что во власти нынче немного тех, кто сознает и чувствует значение духовности в стратегиях развития России. Изобилие колбас в витринах магазинов создано; конечно, следует позаботиться и о том, чтобы эти колбасы были по карману всем, кто в них нуждается, но никогда русский человек, если он остается именно русским, не удовлетворится утробным смыслом жизни: ежедневное колбасно-пивное обжорство не может стать смыслом бытия русского человека и русского народа. Если бы такой смысл реализовался, а он и реализовался в части населения (в данном случае – населения, а не народа!), то это бы означало духовную деградацию, исчезновение русского народа с его духовными качествами правдоискательства, праведности, совестливости, ответственности перед Отечеством, его прошлым и будущим.
Происходит стремительная рационализация человеческого бытия, это грозит угасанием сердечности, душевности, тепла человеческих отношений, которыми всегда отличался русский человек. «Можно многое не сознавать, а лишь чувствовать» 62, – подсказывал нам Ф. М. Достоевский. Может быть, потому и выразила себя русская идея не в трактатах философов, а в художественных произведениях Достоевского, Лескова, Шмелева, Шукшина, Распутина, что она принципиально невыразима на языке рассудочных категорий, дискурсивно. Гоголь назвал «Мертвые души» поэмой, то есть обозначил жанр, относимый обычно к стихотворной форме. Вся русская проза поэтична, поэтична и вся русская философия, ибо она жива вдохновенным проникновением в тайны человеческой души, в тайны чувствования.
Писатель Виктор Некрасов, эмигрировавший в хрущевские времена, после двадцатилетней разлуки сумел приехать погостить на родину. И вот идет он по московской улице, а навстречу – мужик с авоськой, в которой трехлитровая банка с темной жидкостью. Писательский взгляд невольнo зацепился за эту банку, но и мужик оказался зоркий, поймал внимание прохожего. «Кваску хочешь?» – по-родственному предложил мужик. Писатель прослезился: он встретил русского человека, он, если приземлить философскую мысль к жизненному эпизоду, встретил русскую идею. Писатель, повидавший многие страны, вдруг в один миг осознал, что такая открытая, сердечная, домашняя и в высшей степени христианская фраза может прозвучать только в России. Скажут, таков русский менталитет. Можно, в конце концов, смириться и с этим словом, без которого обходился живой великорусский язык, собранный в толковом словаре Владимира Даля, которого не найти даже в словарях иностранных слов десятилетней давности. Если все оттенки русской натуры, русского характера, русского духа, неисчерпаемых в своей тайне, не сумела постичь даже неисчерпаемая в духовных и языковых глубинах русская литература, то, конечно, эта тайна не стала проще от использования термина «менталитет».
Чуткое ухо, умеющее различать внутреннее звучание слов, улавливает исконно русское страдание: «Мне бы только о душе не забыть!», – страдание, выраженное пронзительно в прозе Шукшина, никогда не спутает шукшинское восклицание «Душа болит!» с психиатрическим диагнозом душевной болезни. В русской литературе, в философии душа и дух неразделимы, психологические и рационалистически-философские истолкования этих категорий объясняют многое, но теряют ту самую тайну, которая открывается сердцу русского писателя, чувствующего душу и дух русского человека.
Русская идея принадлежит к коренным исканиям русской нации в истории. Из книги в книгу историки русской философии переносят сведение о том, что впервые выражение «русская идея» обнаруживается у Ф. М. Достоевского, и датируют его рождение 1861 годом. Между тем речь идет о термине, о словосочетании, ибо само явление появилось вовсе не в XIX веке, а много веков назад. Точно так же, как родовым понятием «национальная идея» Гердер и Гегель лишь удачно обозначили издревле существовавшую духовную силу наций, порождающую взлет во всех сферах жизни и культуры.
Русская идея была всегда и будет до тех пор, пока есть русский народ, неповторимый в своих духовных деяниях. Русскую идею никогда никто не выдумывал, она обнаруживала себя в стремлениях народа к высоким целям, в самобытности души русского человека, которую иноземцы воспринимали как загадочную, непредсказуемую, она и была бездонно таинственной при всей простоте внешних проявлений, эту бездонность постигаем мы в общении, в поступках, в сказочных повествованиях, в русской литературе, песнях, музыке. Поэтично и выразительно сказал Вяч. Иванов: «Национальная идея есть самоопределение собирательной народной души… упреждающее исторические осуществления и потому двигающее энергии» 63. Такое самоопределение народной души выражалось на Руси первоначально как идея собирания земель, идея объединения. Соборным порывом эта идея стала перед лицом нашествия кочевников, и кульминацией такого порыва стала Куликовская битва, она создала из разрозненных княжеств великий народ, получивший духовную силу от Святого Сергия Радонежского.
Достоевский подметил в Пушкине самую русскую национальную способность – всемирную отзывчивость. Недруги России тщатся приписать русским некую национальную агрессивность, «имперские амбиции» – этот штамп ныне особенно в ходу. С недругами спорить бессмысленно, целебнее прислушаться к тем голосам, в том числе и западным, которые сознают, что Россия созидал ась духовностью и эта духовность притягивала многие народы, соединяла их в могучее государство. Вальтер Шубарт, в пору нараставшего нацистского угара, осознал особую миссию для европейского спасения русской идеи. «Особенностью русских, – считал он, – является то, что у них почти любое явление культурной и часто даже политической жизни приобретает религиозную окраску» 64. Национальной идеей русских Шубарт называл «спасение человечества русскими», духовное спасение от индивидуализма, потребительства, вещизма, а «вопрос: в чем предназначение русских на Земле? – тут же оборачивается другим вопросом: в чем предназначение человека на Земле?. Можно без преувеличения сказать, что русские имеют самую глубокую по сути и всеобъемлющую национальную идею – идею спасения человечества» 65. Христианское учение о спасении человека и человечества, сотериология, входит в существо русской идеи. Нетрудно видеть, что Шубарт был внимательным читателем собрания сочинений Достоевского и пытался передать западным читателям смысл размышлений русского писателя.
Силу русского духа Ф. М. Достоевский усматривал в стремлении ее «в конечных целях своих, ко всемирности и всечеловечности» 66. Стать русским – значило для Достоевского быть братом всех людей.
Эта подмеченная нашим национальным мыслителем черта определила ненасильственный по-преимуществу путь исторического расширения территориальных пределов России, не сопряженный с истреблением немногочисленных народов тех или иных территорий. Хорошо известно, насколько различными до противоположности были способы завоевания Америки и Сибири, Россия давно уже прирастает Сибирью не только материально, но и духовно. Русский национализм принципиально отличается от национализма в общепринятом его истолковании, это наднациональный национализм, лишенный племенной, зоологической кичливости, национального самомнения и эгоизма. Русский национализм – это духовный национализм, нацеленный на единение отдельных людей и народов на основе высших идеалов братства, правды, мира, державности, любви.
И даже русская идея как идея сильной государственности, идея империи – вовсе не тождественна имперской идее Рима, Византии, а тем более фашистской Германии. Строительство Российской империи преобразило идею империи. Никакого подавления, а тем более истребления народов в угоду титульной нации в России не происходило, в иных местах и в некоторые времена (в советские особенно обнаженно) положение русских оказывалось более ущемленным, чем национальных окраин или национальных республик.
Теоретики российской монархической государственности были убеждены, что империя – это мир. Исторические подтверждения тому многочисленны, в том числе и негативные: когда империя распадалась – нарастали конфликты между народами. Трудность устойчивого сохранения империи и монархии (не имеющей ничего общего с тиранией) Л. А. Тихомиров видел в том, что такая устойчивость достижима при наличии «живого и общеразделяемого идеала» 67, то есть объединяющей духовной силы. Дух единения вспыхивал в России во все времена, опасные не только для самой России, но и соседствующих с ней стран. И это тоже было духовным светом русской идеи, неосознаваемым многими, но мощным, собравшим силы народов, которые без такой объединяющей духовной идеи не опрокинули бы фашистскую машину порабощения.
С XV столетия Русь стала средоточием православия и в народе родилось название – Святая Русь. Защита православной веры, преклонение перед идеалами христианской святости, бытовое исповедничество, духовно просветленное выстраивание жизни каждого человека и народа в целом – все это соединилось в русской идее Святой Руси. Затем, и вместе с тем, русский народ захватила идея Великой России – это тоже было конкретно-историческим воплощением русской идеи, не утратившей своей силы и духовного импульса в советский период жизни России.
Нынче перед русским народом, перед каждым русским человеком, вырастает русская идея во всех ее исторических воплощениях: требуется и собирание земель, и возрождение духовности Святой Руси, и созидание Великой России. И во всем этом главное – сохранить русскость, остаться русским народом.
Быть русским – значит быть православным. Повторяя эту мысль Достоевского, не следует совершать логическую и содержательную ошибку, переворачивая эту мысль в иную формулу: быть православным – значит быть русским. Во-первых, православную веру несут в мире не одни русские, но и греки, сербы, грузины, болгары, многие народы или их представители; во-вторых, русскость самих русских не сводится только к православной вере, хотя исторический облик и дух русского народа, как и отдельного русского человека, пронизан православием; пытаться перечеркнуть тысячелетнюю историю Руси – России, представить ее как искажение некоего чистого проявления русскости в языческом мире зарождающейся Руси – значит встать в один ряд с хулителями России и русского человека, ибо Россия и русский человек таковы, какими и создала их история специфического преломления христианского верования в конкретных людях, обретших в этом преломлении, взаимодействии неповторимую духовность, душевность, многообразные, но именно русские характеры.
Случались времена, особенным оказался в этом отношении век ХХ, когда русские люди теряли воцерковленность, даже демонстративно противостояли Церкви, хотя, не сознавая того, несли в себе дух православия, дух любви к ближнему, милосердия, братства, соборности, дух поклонения историческим святыням и святым: если, например, во время Великой Отечественной войны русские воины чтили Александра Невского и Федора Ушакова, то небольшой шаг нужно было сделать душе, чтобы принять их и как святых. Василий Шукшин не был вполне воцерковленным человеком, но повернется ли у кого-то язык сказать, что Шукшин не был русским человеком или что он не создал в литературе живые характеры русских людей?! Kонечно, эта притаившаяся православность не могла бесконечно, из поколения в поколение передаваться лишь семейными традициями, семейным воспоминанием, личным примером духовно-нравственного поведения родителей, без опоры на Церковь, на евангельские заповеди, на молитву – не может удержаться православная духовность, а стало быть, и основной стержень русскости.
Нынешнее возвращение в Церковь, приобщение к православию, воцерковление – существеннейшая основа сохранения русскости, но не забудем о том, что в православную Церковь идут не только русские и, приобщаясь к православию, они по праву остаются грузинами, евреями, чувашами, белорусами, они хранят свою национальную неповторимость, культуру, обычаи, психологию; в равной мере, чтобы удержать в дальнейшем русскость, мы обязаны, прежде всего, строить воспитание, просвещение в опоре на национальные традиции культуры. Русскоязычность не тождественна русскости: на русском языке может говорить кто угодно и реально говорят многие народы, поэтому заменить, как это делают некоторые политики и журналисты, точное слово русские аморфным «Русскоязычное население» – значит сознательно или бессознательно способствовать устранению русскости, русского народа, русской культуры.
В сохранении русскости нельзя безразлично отнестись и к подмене русского российским, в устранении словосочетаний русский народ, русская культура, русская литература, русская музыка, русская интеллигенция, русская идея: в книгах, газетах, телепередачах то и дело читаем, слышим о российской культуре (будто нет уже самостоятельных национальных культур – русской, татарской, якутской и других), о российской интеллигенции и т. д. Можно извести много страниц на обоснование разницы российского и русского, но русский композитор и мыслитель Георгий Свиридов сумел выразить эту разницу, это несоизмеримое несовпадение одной образной фразой: «Россиянином может стать и папуас». Нелепо называть Пушкина, Достоевского, Шукшина, Распутина российскими писателями, они – русские писатели, они – выразители русскости в литературе, которую совершенно определенно называют русской литературой. Россияне – мы все, живущие в России: и дагестанцы, и буряты, и удмурты, и вепсы, и русские. В культуре, во всех ее проявлениях (народной, религиозной, бытовой, профессиональной) мы, если остаемся народом, а не безродным населением, сохраним национальное лицо, не исчезнем как народ, как личности.
Иван Александрович Ильин сказал много прозорливых и беспощадно честных слов о России, очень емко он сказал и о русской идее: «Плох тот народ, который не видит того, что дано именно ему, и потому ходит побираться под чужими окнами. Мы Западу не ученики и не учителя. Мы ученики Богу и учителя себе сами. Перед нами задача: творить русскую самобытную духовную культуру – из русского сердца, русским созерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предметность. И в этом – смысл русской идеи» 68. Коль удержим в себе русскость, русскую душу, русские характеры, русскую культуру, русские исторические традиции – будем интересны и ценны другим пародам, как были до сей поры ценны неиссякаемыми национальными гениями, талантами. Созидатели культуры, просветители (в широком звучании этого слова – священники, педагоги, журналисты, писатели, политики) не могут оставаться безучастными созерцателями, констатирующими денационализацию молодежи или примитивные проявления племенного, зоологического национализма.
Мы обязаны знать, что народы, нации, государства исчезали, растворялись, если отворачивались от своей культуры. В наше время, когда небывало сильны информационные средства, средства просвещения, как и антипросвещения, – судьба русской культуры, русскости во многом зависит от субъективных усилий власти, народа, каждого человека, дорожащих своей историей и принадлежностью к великой культуре.
Примечания
* В книге полностью сохранена авторская стилистика.
1 Шелер М. Положение человека в Космосе // Проблема человека в западной философии. М., 1988. С.32
2 Шелер М. Там же. С.35
3 Шелер М. Там же. С.37
4 Арх. Константин (Горянов). Познай самого себя. Жизнь и религиозно-философская антропология Виктора Несмелова // Всерусский собор. 2003. № 3. С.51
5 Послесловие к творению Св.Григория Нисского «Об устроении человека». СПб., 1995. С.147
6 Арх. Константин (Горянов). Познай самого себя… С.52
7 См.; Критический анализ современных философских версий истолкования исихазма в предисловии А. И. Сидорова к кн.; Арх. Киприан (Керн). Антропология св. Григория Паламы. М., 1996. С. LXXIII-LXXVI.
8 Там же. С. LXXIII.
9 Сидоров А. И. Архимандрит Киприан (Керн) и традиция православного изучения поздневизантийского исихазма // Арх. Киприан (Керн). Антропология св. Григория Паламы. М., 1996. С. LXIV.
10 Иеромонах Иларион (Алфеев). Православное богословие на рубеже столетий. М., 1999. С.209.
11 Арх. Киприан (Керн). Тема человека и современность // Православная мысль. Вып. VI. 1948. С. 125.
12 Там же. С. 127.
13 Там же.
14 Там же. С. 136.
15 Дионисий Ареопагит. О божественных именах. СПб., 1995. С. 101.
16 Там же. С. 99.
17 Св. Григорий Палама. Триады в защиту священнобезмолвствующих. М., 1995. С.б7-68.
18 Преподобный Иосиф Волоцкий. Просветитель. М., 1993.
19 св. Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб., 1995; Несмелов Виктор. Наука о человеке. Казань, 1905. Переиздание в книге: Русская религиозная антропология. М., 1997. Т. 1,2; Арх. Киприан. (Керн.). Антропология Святого Григория Паламы. М., 1996; Протопресвитер Иоанн. Мейендорф. История церкви и восточно-христианская мистика. М., 2000.
20 Арх. Киприан (Керн). Тема человека и современность. С. 130. См. также: Православное учение о человеке. М.; Клин, 2004.
21 св. Григорий Палама. Триады… II, 2. С.511.
22 Арх. Киприан (Керн). Тема человека и современность. С.135.
23 Ильин И. А. О грядущей русской культуре // Родина и мы. Смоленск, 1995. С.477.
24 Карсавин Л. П. Глубины сатанинские (Офиты и Василид) // Малые сочинения. СПб., 1994. С.59.
25 Трубецкой С. Н. Начатки гностицизма // Гностики или о «лжеименном знании». Киев, 1997. С.38.
26 Там же. С.40.
27 Хомяков А. С. «Семирамида» // Соч.: в 2 т. М., 1994. Т. 1. С.194.
28 Козырев А. П. Гностические влияния в философии Владимира Соловьева. М., 1997.
29 Болотов В. В. Лекции по истории древней церкви. Т. 2. М., 1994.
30 Гавриил (Bоскресенский). История русской философии зилатовского (монастыря) архимандрита Гавриила. Казань, 1840. С. 122.
31 Плотин. Против гностиков // Гностики или о «лжеименном знании». Киев, 1997. С.223.
32 Болотов В. В. Опасность для христианства со стороны гнозиса. Язычество в форме гнозиса // Болотов В. В. Лекции по истории древней церкви. Т. 2. М., 1994.
33 Флоровский Г. В. Восточные Отцы Церкви IV века. Париж, 1990. С. 124.
34 св. Григорий Нисский. Об устроении человека. С.16.
35 Там же. С.53.
36 Булгаков С. Н. Свет невечерний. М., 1994. С.268.
37 Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. С.68.
38 Там же. с. 86.
39 Там же. с. 50.
40 Там же. с. 54.
41 Taм же. С.54.
42 Там же. С.91.
4З Там же. с. 24.
44 Сидоров А. И. Курс патрологии. Возникновение церковной письменности. М., 1996. С.4З.
45 Арх. Киприан (Керн). Антропология Святого Григория Паламы. М., 1996; Протопресвитер Иоанн Мейендорф. Жизнь и труды Святителя Григория Паламы. СПб., 1997; Протопресвитер Иоанн Мейендорф. История церкви и восточно-христианская мистика. М., 2000.
46 Арх. Киприан. Духовные предки Святого Григория Паламы (опыт мистической родословной) // Богословская Мысль. Париж, 1942. С. 108.
47 Там же. С. 109.
48 Там же. С. 124.
49 Там же. С. 126.
50 Там же. С. 130.
51 Там же.
52 Арх. Киприан Керн. Тема о человеке и современность. С. 134.
53 Арх. Киприан (Керн). Антропология Св. Григория Паламы. С.395.
54 Костомаров Н. Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. СПб., 1863. Т. 1. С.153-154.
55 Там же. Т. 2. с. 92.
56 Там же. Т.2. С.97.
57 Шмурло Е. Ф. Курс русской истории. Возникновение и образование русского государства. СПб., 1999. с. 112.
58 Ильин И. А. О русской идее // Ильин И. А. Собр. соч. Т. 2. КН.1. М., 1993. С.420-422.
59 Концевич И. М. Стяжание духа Святаго в путях Древней Руси. М., 1993. С.59.
60 Лосскuй В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991. С. 17.
61 Гулыга А. В. Русская идея и ее творцы. М., 1995. С.13.
62 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т.22. Л., 1981. С.172.
63 Иванов Вяч. О русской идее // Родное и вселенское. М., 1994, С.363.
64 Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2000. С. 153.
65 Там же. С. 194.
66 Достоевский Ф. М. Дневник писателя // Полн. собр. соч. СПб., 1900. С.445.
67 Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. СПб., 1992. С.668.
68 Ильин И. А. О русской идее // Русская идея. М., 1992. С.441.
Нет комментариев
Добавьте комментарий первым.