А. А. Лебедев. Из истории кулачных боев

Кулачные бои на Руси представляют такое характерное и своеобразное явление и такой интерес в развитии нашей культуры, что все, что относится до истории этого народнаго развлечения, разросшагося до грандиозныхъ размеровъ и распространеннаго повсеместно въ России, невольно останавливаетъ на себе внимание.

Мне лично, въ юношеские годы, конца сороковыхъ и въ пятидесятыхъ годахъ, приходилось быть зрителемъ кулачныхъ боевъ въ Москве, когда на Москве реке многотысячныя толпы разного рода фабричныхъ, мастеровыхъ, торговцевъ, особенно изъ Охотнаго Ряда, мясниковъ и даже гостинодворцевъ, сходились «стенка на стенку» и съ гиками и крикомъ бросались именно «стеной»- одна сторона на другую.

Это совсемъ не была драка, ссора, вражда или что-либо подобное, а нечто вроде игрища1. Между темъ удары наносились серьезно, причиняли ушибы и даже смерть. Кулачные бои существуютъ во многихъ странахъ, но всюду они носятъ характеръ или состязательный — единоличный, какъ, напримеръ, боксъ въ Англии, или поединка, что было и у насъ въ до-петровской Руси; но въ томъ виде, какой они имеютъ въ России, — въ виде состязания огромных сборищ толпы, одна съ другою, этого нигде и никогда не было. Удаль, избыток сил просились наружу и находили выход в таком своеобразном игрище.

О кулачных боях очень мало сведений и напрасно станем искать их в истории или пособиях и монографиях; известия о них можно найти только в поучениях церковных и в мемуарах. А между тем о «кулачных боях» было немало правительственных распоряжений, и приходилось даже бороться с этого рода «спортом». […]

Впрочем, несмотря на воспрещения правительства, кулачные бои продолжают еще существовать во многих местах обширного отечества нашего. Мне примерно известно, что они происходят в Самарской, Подольской и кое-где Полтавской губ., а вероятно и во многих других местах. Зимой преимущественно на святках, одна деревня выходит на другую, если они смежны, или же в своей деревне один конец становится против другого, и бой начинается

В воспоминаниях М.Л.Назимова 1812 — 1826 года («Рус. вестн.» 1876 г. № 7 стр. 81) довольно подробно описаны кулачные бои в Арзамасе, Нижегородской губернии.

«Для кулачного боя», говорит он, «под вечер, в праздники по составленным заранее условиям, собирались около широкого моста, разделявшего город от села Выезднаго, стоявшего на противоположном городу берегу реки Теши (оно принадлежало Салтыкову и было не меньше города, заключая более трех тысяч душ преимущественно ремесленников — столяров, плотников, каменщиков) с одной стороны арзамасцы, а с другой выездновцы.

Общий уговор — не бить по голове, особливо в лицо и лежачего, руки иметь в рукавицах и ни под каким видом не класть в них какой-нибудь тяжелой вещи. Сначала пускали вперед как-бы застрельщиков, мальчишек. За ними мало-по-малу группировались более взрослые, но главная партия противников оставалась в резерве, особенно известные по своей силе и искусству бойцы… Проигравшие битву для будущего боя делают новыя совещания и выбор более сильных и надежных бойцов.

Местные власти, кажется, смотрели на этот дикий обычай сквозь пальцы, не имея вероятно предписаний начальства… Многие значительные в городе лица, поборники старины, считали эти забавы весьма полезными. Кулачные бои держались и в Москве (прибавляет М.Л.Назимов) около фабрик, даже в двадцатых годах.»

Как я заметил выше, в Москве, зимою на реке дело происходило так: обыкновенно в праздник на льду реки постепенно, как бы случайно, собиралась и росла толпа простого «сераго» люда сперва смешанно, а потом расходившагося на две стороны — одна против другой, вдоль реки; разделял обе стороны промежуток сажен в десять. Толпа росла и гудела. Впереди, на свободном промежном пространстве, подпрыгивая и затрогивая один другого, скоплялось большое количество ребят и подростков — они-то и начинали наступление и открывали бой.

По берегам реки теснились огромные толпы зрителей, особенно из купечества и даже именитаго. Приезжали в экипажах, многие, чтобы лучше видеть, становились на них или на скамьи, притаскиваемыя из ближайших домов. Среди народа ходили сбитеньщики, торговцы «патоки с имбирем», гречневиков, пшенника, пряников.

Вся эта картина представляла грандиозное народное гуляние с турниром, имевшем сейчас разыграться перед зрителями. Здесь шли споры, заклады, имелись свои излюбленные бойцы и силачи, за которых держали пари. Богатые гостинодворцы-любители привозили с собою специальных кулачных бойцов, пользовавшихся славой, их даже нарочито выписывали из провинции. В кулачных боях принимали участие и татары, жившие на Москве в большом количестве. Татарская слобода существует и доселе.

И так толпы на реке росли и представляли уже собою две армии, готовящиеся к наступлению друг на друга. Шли толки, споры, похвальбы… Конечно, у некоторых были спрятаны «закладки» свинчатки, — это куски свинца, железа, даже камни, увеличивавшие силу удара. Но эти закладки жестоко преследовались на кулачном бою, и горе тому, у кого их обнаруживали. Толпа в таких случаях была безпощадна; тут не только противная сторона, но и свои набрасывались на виновника и били нещадно «смертным боем», иногда и забивая до смерти.

В боях существовали свои правила и условия, очевидно, установившиеся с глубокой древности и традиционно исполнявшиеся на всех кулачных боях — повсеместно, напр. «лежачего не бьют», по виску или под микитки тоже и др.

И так дело начиналось застрельщиками-мальчишками, которые, галдя и дразня противную сторону, выскакивали одиночками, наносили один другому удары, сшибали с ног и опять убегали «к своим». Отдельные столкновения учащались, уже группами, с гиком и ораньем нападали одни на других. «Стенки» сходились, и вот… с страшным гулом, свистом, криками, как прорвавший плотину поток, стремительно бросалась «стенка на стенку» — начинался настоящий бой.

Собственно ничего ужасного или отвратительнаго кулачный бой не представлял. Видно было, как два потока сшибались друг с другом, как они, точно волны — колыхались и то отступали, то набегали друг на друга. Среди этих стенок резко видны были «бойцы и силачи», излюбленные и славившиеся иногда не только в своей окрестности, но и далеко на Руси. Так в половине тысяча семисотых годов и долго потом славились в «стенках» казанские суконщики; а из отдельных бойцов — тульские: Алеша Родимый, Никита Долговязый. Пыляев говорит, что в 1796 году победителем долго славился целовальник Гордей (Стар. Петерб. 1893 г. стр. 423, Энцикл. Слов. Березина). Грозно поднимались их руки, грузно опускались на противников, и те валились как пешки в кеглях под ударом шаров, — многие просто отбегали, и кругом бойца образовывалось свободное пространство.

— Ну, выходи, выходи!!! — вызывали бойцы противников более или менее себе равных, и если находился такой — образовывался бой в одиночку — поединок. Победа одного из единоборцев иногда решала бой, и побитая сторона обращалась в бегство, а иной раз бой и продолжался. Общая свалка принимала гомерические размеры; страсти разгорались, и наконец одна из стенок стремительным натиском сламывала противную сторону и обращала ее в бегство. Ряды беглецов разстраивались, они уже не защищались, и вся масса неслась теперь в одном направлении — вдоль реки. Преследуемые и преследующие смешивались, и только в отдельных случаях видно было, как поднимались кулаки и наносились удары; в спину — в убегающих бить воспрещалось, можно было драться только лицом к лицу. Однако с опрокинутой стенкой и бегством одной стороны дело не всегда кончалось; «опрокинутые» поворачивали, сплотнялись и в свою очередь превращались в нападающих, а иногда в окончательных победителей.

После каждого, в особенности очень многолюдного боя, непременно были тяжко побитые, увечные и даже убитые. На утоптанном снегу, по льду реки, оставались лежавшие без движения тела, товарищи убирали их и уносили с собою, или вмешивалась полицейская власть. Жертвы невольного, случайного изувечения не могли бы даже указать виновнаго, если это не было делом мести, вражды… Да и как уберечься, когда в разгаре страсти, в толпе, наносимый удар приходится неумышленно по такой части тела, что причиняет вред, или даже смерть.

Один из таких случаев произошел в 1823 году, во время путешествия Государя Императора Александра I-го на Юг. В Пирятине, 20-го тюля был кулачный бой и на бою этом, прибывший из Кременчуга мещанин Иван Герасимов убил до смерти пирятинского мещанина же Трофима Сыроватникова. Командир расположеннаго в Пирятине Егерскаго полка, Морозов, донес об этом случае Его Величиству, Очевидно Государь Император был недоволен и огорчен происшествием — приказал изследовать его и Высочайше повелел, указом от 20 октября, через военнаго министра, — кулачные бои воспретить. (Пол. Собр. Зак. № 29627).

Кулачные бои происходили почти исключительно зимою, и преимущественно на масляной, великим постом и по воскресеньям; в Москве собирались на реке под Симоновым монастырем, под Девичьим, у гор Воробьевских, и в окрестностях фабрик. В Петербурге на Неве, на Фонтанке, где бились охтяне с фабричными и где злобные чухонцы обращали забаву чисто русскую и незлобливую в бойню — они пускали в ход ножи и наносили кровавыя раны… (Смотри Указ 1726 года). Потом бились у Стекляннаго и Фарфороваго заводов, на Адмиралтейской стороне — на лугу («на Зеленом Поле»), позади двора графа Апраксина и в других местах, как, например, в праздничные дни, скоплялись толпы простонародья, на Аптекарском острову, в Екатерингофе и даже у Зимняго Дворца.2 Кстати сказать, что в Москве, в старину бились и на перекрестках, а из указа 1640 года видно, что излюбленные места были в Каменном, Белом и Земляном городе.3

Как было замечено, кулачные бои существуют у нас с незапамятных времен. В летописи Нестора (по Никонову списку, изд. Академии Наук 1767 г. т. I стр. 157-я) под 1068 годом говорится: «Себо не погански ли живемъ… нравы всяческими льстими, превабляеми отъ Бога, трубами и скоморохи, и гусльми, и русальи; видимъ бо игрища уточена, и людей много множество, яко упихати другъ друга позоры деюще отбеса замышленаго дела.»

В 1274 году митрополит Кирилл (первый киевский митрополит после татарскаго нашествия), при развившемся неустройстве в духовенстве и народе, собрал во Владимире собор, на котором между иными правилами постановлено: «отлучать от церкви участвующих в кулачных боях и боях «кольями», а убитых не отпевать; правила эти вошли в Кормчую книгу и служили руководством для духовенства, под строгой ответственностью за неисполнение. Далее о кулачных боях говорится в послании Святит. Ионы митрополита Московскаго (сконч. 31 марта 1461 г.). О них упоминает и Герберш[т]ейн в записках о Московии.

В обширном изследовании В.Жмакина: «Митрополит Даниил и его сочинения» (1515 — 2539), между прочим, говорится: «Одним из народных увеселений русскаго общества XVI в. служили кулачные бои», против чего и вообще против всяких «позорищ» горячо протестовал знаменитый оратор того времени митрополит Даниил. Николай Ивановичъ Костомаровъ, въ своемъ сочинении: «Очерк домашней жизни и нравовъ великорусскаго народа въ XVI и XVII веке», Спб. 1860 г., — с негодованием относится к этому народному развлечению, хотя и находит, что оно способствовало к развитию силы и ловкости и воспитывало воинския доблести. «Зимою в праздничные дни», разсказывает он, — «чаще всего на льду, народ собирался на кулачные и палочные бои. Охотники собирались партиями по данному знаку свистком, обе бросались одна на другую с криками;… тут же били в накры и бубны;… бились неистово, жестоко, и очень часто многие выходили оттуда калеками, а других выносили мертвыми. Палочные бои имели подобие турниров и сопровождались убийствами еще чаще кулачных боев..»

Составляя любимую и обычную забаву, кулачные бои вовсе не были так мрачны, дики и жестоки, как представляются они Н.И.Костомарову и многим иным, находящим в них нечто грубое, зверское… Противники, недавно бившиеся и безпощадно старавшиеся «сломить стенку», по окончании битвы, мирно и добродушно шли вместе в «кружала», шинки, кабаки и харчевни, где и велись жаркие споры и оценка событий боя и ловкости того или другого бойца. Что касается печальных и несчастных случаев, то — при том уровне развития моральнаго и общественнаго, на котором стоял тогда, да стоит и до сих пор простой народ (и не один он), все эти случаи вызывали только соболезнование, но не осуждение.

Это подтверждается и тем, что кулачные бои привлекали не одних простолюдинов, а все классы общества интересовались ими и не только косвенно — организуя, так сказать, бои, поощряя бойцов, выписывая и вывозя их иногда издалека; но даже лично принимали участие, особенно в единоборстве и приобретали известность (См. «Рус. Вестн.» 1876 г. стр. 81. Записки Назимова. — Пыл. Стар. Пет. стр. 424.)

В Москве, а отчасти и в Петербурге, кулачные бои особенно процветали в XVIII и до половины XIX века. Это был период полнаго их развития. В это время между иными страстными любителями кулачного боя (как напр. гр. Растопчин) (Ровинский, Рус. народ. карт. Спб. 1900 г. ч. 2, стр. 359). выделяется особенно знаменитый Чесменский герой граф Алексей Григорьевич, Орлов-Чесменский, хотя и брат его, князь Григорий Григорьевич, также был знаток и любитель этого спорта, но более случайно, более так сказать, мимоходом, между прочим. («Рус. Арх.» 1904 г. Стат. Голомбиевскаго: Кн. Гр. Григ. Олов. Стр. 373, 383, 386.)

Орловых было пять братьев, было пять молодцов, из которых двое: Григорий и Алексей выдавались по своей необычной силе, по удали и молодечеству, напоминая старинных богатырей русских. Отец их, Григорий Иванович Орлов, был в 1742 году новгородским губернатором (род. 1677 г. умер в 1742 г.) и воспитывал детей в строгом патриархальном порядке, который и держался в семье Орловых до смерти старшего в роде — брата Ивана, имевшаго всех их в повиновении. Князь Григорий был высокаго роста, с правильными и нежными чертами лица «гигант с головой херувима». Неустрашимый и отважный, он отличался и беззаветной храбростью. В 1758 году, в сражении при Цорнсдорфе, состоя в чине капитана пех., три раза был он ранен и не оставил поля битвы. […]

… Таким же, если не большим любителем боев на кулачки, как князь Григорий Орлов в Петербурге, сделался впоследствии известным в Москве знаменитый граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский. Личность во всяком случае замечательнейшая.

Обладая всеми достоинствами брата — красотой, благородством, прямодушием, а физической силой даже значительно превосходя его (ударом сабли отсекал он голову быку, одной рукой останавливал шестерку лошадей и т. п.). […]

… Зимой на бегах, сам граф, в малиновой бархатной шубе, ездил на любимых рысаках «Любезном» и «Катке»… Перед беседкой при доме Орлова пели и плясали цыгане, потом завязывался «кулачный бой»…

Граф Орлов любил народ и его любили крепостные его крестьяне, а особенно многолюдный штат дворовых. Державин писал:

Я под качелями гуляю,

В шинки пить меду заезжаю,

Или, как то наскучит мне,

По склонности моей к премене,

Имея шляпу на бекрене,

Лечу на резвом скакуне…

Или музыкой и певцами,

Органом и волынкой вдруг,

Или кулачными бойцами

И пляской веселю мой дух.

Соч. т. VI, стр. 127.

Дм. А. Ровинский в соч. своем: Рус. народ. картинки (Спб. 1900 г., т. 2, стр. 355) тоже указывает на графа Алексея Орлова, как большого любителя кулачных боев… «Особенною известностию пользовались кулачные бои, говорит он, происходившие в присутствии страстного охотника до них, графа Алексея Григорьевича Орлова, перед зимним его домом, что в Нескучном; в этом доме устроен был фонарик, из которого граф Орлов смотрел на бой.

Перед боем привозили целыми возами кожаныя рукавицы; сбирались партиями фабричные с разных фабрик, целовальники и мясники; случались охотники из купцов, в меховых шубах и даже из господ. Вся орава разделялась надвое и выстраивалась друг перед другом в две стены; драку начинали, в небольших боях, — «заводные» один на один, потом шли все остальные стена на стену; запасные бойцы стояли в стороне и принимали участие в драке только тогда, когда их стену начинала теснить противная стена».

Еще, как о страстном любителе кулачнаго боя, чуть ли не больше своего родителя, Ровинский разсказывает о «сыне» графа Алексея Григорьевича, не называя его по имени. […]

… молодой Чесменский отличался необыкновенной силой и страстно любил кулачные бои. Под Девичьим монастырем, на громадном поле или на Москве-реке выставлялась на боях этих особая полатка, где окруженный знакомыми и любимцами-силачами, он следил за ходом боя и иногда выходил драться сам, но только один на один. Особенными фаворитами его были небольшого роста, худощавый и невзрачный с виду — приказной чиновник «Ботин»; такой же невзрачный фабричный «Соколик», оба они обладали выдающейся силой и притом ловкостью и изворотливостью в боях. Но особенно Семен Трещала — громадного роста и силы непомерной, тоже фабричный, один валивший (т. е. опрокидывавший) «целыя стенки» и кулаком выбивавший кирпичи из печки, о чем А.Ровинский сам слышал от очевидца. Слава этого бойца — Трещалы была так распространена, что известный поэт и баснописец Александр Ефимович Измайлов делает его предметом своей сказки: «Кулачные бойцы», в которой расказывает случай из похождений этого Семена Трещалы:

В Москве фабричный был Семен, силач-боец

(известный под кличкой Трещалы. Пр. авт.)

Зараз из печи изразец

Своею вышибал железной пятернею,

Когда же, на бою являлся пред стеною (т. е. стеной, или «стенкой» — толпы дерущихся… Прим. автора.)

Все опрокидывал и гнал перед собою.

Страх, ужас перед ним,

А клики радости и похвала за ним.

По окончании сраженья,

Героя нашего ведут все с торжеством

В питейный дом

Для угощенья.

Далее разсказывается, как он однажды, после битвы, наугощался до того, что упал и заснул на берегу, об этом сообщили двум врагам его — будочникам, которые связали и сильно его избили…

Не велено лежачих бить,

Безсильному грешно уж мстить;

И как же с теми драться,

Кто средств лишен обороняться.

В другой сказке «Гордей с фонарем» (стр. 168) Измайлов осмеивает петербургского бойца Гордея по прозванью «Чугунный Лоб», о котором упоминает Пыляев (Пыляев. Стар. Пет., 1893 г. стр. 423).

Лихой был в старину у нас боец кулачный,

Гордей — «Чугунный Лоб», мужик не так-то взрачный,

Он правда силы не имел

И биться не умел,

За то был смел.

Идет Гордей однажды с бою,

Повеся голову; Ай! ай!

Кричит, с ним встретившись, насмешник Ермолай:

Что сделалось, Гордей, с тобою?

Добро бы ночью, а то днем

Идешь ты с фонарем!

Да бились мы теперь вдвоем…

С кем? — С Алексеем Колотушкой,

……………………………………………………..

Да ты как будто из воды?

Мокрехонек как мышь? — Я на Фонтанке бился,

Погорячился, оступился,

И в полынью попал….

С половины XVIII и до половины XIX века кулачные бои особенно процветали, и преимущественно в Москве и Петербурге (хотя и провинция не отставала, как видно было это из записок Назимова, приведенных выше), причем влияние гуманных Орловых сильно отразилось и на этой, чрезвычайно своеобразной и, как говорит секретарь саксонскаго посольства в С.- Петербурге Гельбиг, «исключительно русской забаве» («Рус. Стар.» 1886 г. № 10, стр. 4). Как видно было из изложеннаго, — Орловы, а с ними вместе и по их примеру многие из интеллигентнаго общества принимали в боях личное участие, как, например, гр. Растопчин и др., не говоря уже о «купцах в лисьих шубах». Поэтому и самые бои приняли более безобидный и, так сказать, безвредный характер. Гр. Алексей Орлов-Чесменский, напр., приказывал привозить на свой счет кожаныя рукавицы, которыя и доставлялись возами, для раздачи желавшим участвовать в бою и т. п.

И если в XVI — XVII веке, по описанию Н.И.Костомарова, бились безпощадно » бойцы поражали друг друга в грудь, в лицо, в живот, — бились неистово, и жестоко, и очень многие выходили оттуда калеками, а других выносили мертвыми,» то в XVIII веке кулачные бои приняли другой вид . Вот как смотрел на них А.Д.Ровинский, сам лично их видавший и слыхавший от очевидцев: «Несмотря на все запрещения производить кулачные бои, они все-таки производятся зачастую и в наше время, да особенной опасности в них для народнаго здравия и нравственности с деревенской точки зрения не видится: до смертных случаев, при честных условиях боя, никогда не доходит, кому не под силу, тот под ноги (т. е. умышленно падает), а «лежачего не бьют»; и кончается себе бой тем, что молодцы на добром морозце друг другу бока погреют, да носы подрумянят». Да и Н.И.Костомаров, хотя и иронически, но замечает: » на них русские приучались к ударам, побоям, которые вообще были неразлучны со всем течением русской жизни и делали русских неустрашимыми и храбрыми на войне».

Закончим же об Орловых словами Ломоносова, посвященными кн. Григорию…

Блажен родитель твой, нам дав таких сынов

Не именем одним, но свойствами орлов…

Кулачный бой, как распространенная и обычная забава, имел разновидности: самым несложным характером отличалась так называемая 1, «Сцеплянка-Свалка», а затем уже более организованная форма, вроде турнира или примернаго сражения была битва двух противных сторон — это 2, «Стенка на стенку», и наконец, — 3, «Один-на-один». «Сцеплянка» представляла собою неустроенное сборище толпы, в которой противной стороны не имелось, а бились все вразсыпную, кто с кем попало и кто кого одолеет, в толпе, без разбору. Эти свалки были всегда небольшия и безобидныя. «Стенка на стенку» представляла уже нечто стройное, где различались стороны — своя и чужая, где слава о победе распространялась далеко и ею гордились, здесь часто одна деревня или половина деревни, или одна половина города становилась противу другой половины. Соревнование, конечно, было — большое… Обе стороны разделяло более или менее обширное пространство, имелись у каждой стороны резервы из славившихся известных бойцов и силачей, до времени не принимавших участия, которые ожидали в стороне и пускались в бой, когда своя партия ослабевала, поддавалась, отступала или «опрокидывалась», т. е. обращалась в бегство., или, для довершения полной победы примыкали к преследующим. Бой «Один-на-один» иногда предшествовал общему, а при победе одного из бойцов сопровождался уже нападением стороны победившего на сторону побежденного. Конечно, победа одного из единоборцев еще не обусловливала победы всей стенки… Битва только принимала более страстный характер.

Победителей, по окончании боя, продолжавшагося иногда и час и два, с триумфом вели на угощенье. Большая толпа как из победителей, так и из побежденных с гиканьем и криками, а в старину еще и с битьем в накры (литавры) и бубны…

Костомаров говорит в «Оч. домаш. жиз. и нравов Великорус. нар., XVI — XVII в.» Спб. 1860 г. стр. 142. «что в старину вероятно существовал обычай «увенчивать» удалых и ловких, как это показывает старинная поговорка: «без бойца нет венца»… Но, кажется, на Руси у нас нечего подобнаго не было, и венков или увенчаний не происходило, на мужчин их не надевали и не увенчивали. Венок по русским обычаям — это принадлежность женщины, и есть убор и украшение скорее девичье.

Увенчание же, о котором говорит пословица, надо понимать в переносном смысле, и состояло оно единственно в торжественном шествии, с поля состязания в корчму, в шинок, или кружало, с гиканьем и гамом, и неприменно в угощении и пирушке, о чем Измайлов говорит в своей сказке:

По окончании сраженья,

Героя нашего ведут все с торжеством

В питейный дом

Для угощенья….

Итак, бой «Один-на-один» или «Сам на сам» бывал скорее случайным, иногда при споре, закладе или просто хотели померяться силами. В такой бой, а чаще в борьбу, представлявшую уже вторую, слабейшую степень забавы, вступали и высокопоставленные особы и разнаго ранга и общественнаго положения лица.

В известном собрании лубочных и старинных народных картинок А.Д.Ровинскаго нет изображений кулачных боев целыми сборищами и толпами народа, но изображения одиночных схваток имеются. (Небольшая стенка показана на картинке № 92 — А.Г.). Так на стр. 363, ч. 2, рис. № 270, с подписью: «Добрые молодцы кулачные бойцы» изображены двое бьющихся на кулачки; оба они в колпаках, причем один в лаптях, а другой надел на одну ногу бурак. Подпись на картинке гласит: [см. выше текст № 198 и 199 — А.Г.] …На другой — крестьянин в поддевке, в лаптях и в шляпе вступает в борьбу с военным в треуголке и форменном казакине. Крестьянин говорит: «Очень ты господин военный поступаешь и своим поступком меня устрашаешь. Ведай я и — сам, что ты, хороший борец». Военный отвечает: — «Слышишь ли, старик, За меня берися, да то лишь честно борися».

Что касается вообще борьбы, то она существовала у всех народов так сказать «искони», следы ее находятся еще в истории евреев, и потом особенно процветала борьба в Греции и оттуда уже, еще до Рождества Христова, перенесена в Рим (Эмилий Паулли в 169 году до Р.Х. устроил в Амфиполисе «греческия зрелища»). Но здесь борьба никогда не пользовалась почетом и на атлетов смотрели с презрением и даже осмеивали их.

На Руси единоборство служило не забавой и развлечением, но зачастую применялось и на войне. В летописях разсказываются случаи борьбы и силы истинно богатырской и поименовываются богатыри, прославившиеся в битвах и борьбе со врагами (Рус. Лет. по Никон. спис. Изд. Акад. Наук. СПб. 1767 г. ч. I, стр. 106, 110, 129 и др., ч. II, стр. 105, 196, 330 и др.).

Последний вид «кулачного боя» — «Сам-на-сам» применялся у нас и как судебное доказательство, — как «поединок» с незапамятных времен; — он служил, для окончательнаго подтверждения правоты ответчика в судебном деле. Такое единоборство называлось «поле», и обвиняемый призывал обвинителя к «полю». Условия состязания определялись и выбирался их способ и оружие. Древние памятники перечисляют эти и оружия и орудия, которыми пользовались тяжущиеся в таком «Суде Божием». Так в древнейшем, после Ярослава, судебнике Иоана III от 1497 г. говориться, чтобы при поединках посторонние (т.е. зрители) не присутствовали. «А к «полю» приедет окольничей и диак, и вспросити исцев, ищеи и ответчиков кто за ними стряпчей и поручникы, и тем велети и стояти, «а доспеху и дубин и ослопов» стряпчим и поручником у себя не держати».

По поводу этой статьи Карамзин замечает: «… из сего не справедливо заключали, что бойцы сражались у нас ослопами и дубинами.4 В договоре князя Мстислава Давидовича Смоленскаго с Готландией и немцами в ст. 11 упоминаются оружия на «поле» мещи и сулицы».5

Карамзин о судебных поединках говорит следующее: -«Обвиняемый требовал присяги и «Суда Божия»: требуя «поля» и единоборства, — говорил он. Каждый мог вместо себя выставить бойца… Избирали любое оружие, кроме огнестрельнаго и лука. Сражались обыкновенно в латах и в шлемах, копьями, секирами, мечами, на конях или пешие; иногда употреблялись и кинжалы. (Ист. т. VI, стр. 226) Но и кулачное состязание было в ходу. Известно, что в Москве, для поединков, в самом центре города, на Троицкой площади, у ворот Ильинских было отведено особое место, которое и называлось поле (там же, т. VIII, стр. 26). Собственно название «поединок» и не употреблялось ни в устной речи, ни в законе, а имелся термин «поле» или «прошу поля».

Существование у нас этого рода доказательств правоты восходит ко временам глубокой древности. И если следов его не находится в «Русской Правде», то в упомянутом выше договоре Смоленскаго князя Мстислава Давыдовича с Готландией и немецкими городами, под 1228 годом говорится (ст.11): «Русину же не лзе позвати немчица на «поле» или немечкый гость бится в Руси межи собою — меци или сулицами Князю не надобе и никакому русину, а правити сами по своему суду.»6

Поле или поединки фактически прекращаются со смертию Ивана IV Грознаго. В царствование Феодора Ивановича (1584 — 1598 г.) известий о них уже не встречается (Карамзин, т. IX, примеч. 803). Как видно, поле имело значительное применение в тяжебных дела, вплоть до конца XVI в.

В Судебнике Государя Иоанна III, от 1497 г. и Царском Судебнике Ивана Васильевича IV или Грознаго такой поединок занимает не последнее место, и ему посвящено более 10 статей. «Если истец представит несколько свидетелей, причем одни будут говорить в его пользу, а другие против него, то первые имеют право требовать «поединка» с последним». (Беляев, Ист. Рус. Законод., 1879 г., стр. 520).

Судебный поединок должен был совершаться при окольничем и дьяке, которые, прибыв на «поле», спрашивали: кто у них стряпчие и поручники, и эти лица должны были присутствовать при поединке, но никакого оружия при себе не иметь. Посторонние не допускались. Поединок мог происходить и между истцом и ответчиком, и между их свидетелями. Малолетним, старикам, женщинам, попам, чернецам и черницам лично биться запрещалось, но безпрепятственно дозволялось нанимать за себя бойцов. Таким образом бились иногда не только один-на-один и при том посторонние — наемные бойцы, но и целые группы свидетелей противных сторон.7

В «Судебнике» 1497 г. читаем: «А битися на поле бойцу с бойцом или не бойцу с небойцом, а бойцу с небойцом не битися». Отсюда очевидно, что еще в глубокой древности были специальные кулачные и другие бойцы, заявившие себя на боях и которых можно было нанимать за себя.8

Духовенство, однако, настойчиво возставало против поединков и не признавало за ними силы доказательной, а напротив — считало деянием богомерзким и карало участников по церковным законам, жестоко и безпощадно, идя в разрез с установлениями гражданскими… И надо полагать, что это церковное осуждение немало содействовало уменьшению и совершенному прекращению поединков при Феодоре Иоанновиче, потому что во все время его царствования, 1584 — 1598 г., известий о них, как было сказано, не встречается,9 надо полагать, что фактически они не применялись, и если были случаи, то единичные и исключительные, хотя оффициально отмененные в 1556 г. законами Ивана IV дополнительными к судебнику деда его от 1497 г.10

Вопрос о возникновении и существовании у нас на Руси «поля» — поединков, требует специального изучения; полагать надо, что это обычай совсем не русский и принесен к нам с запада, вместе с появлением иностранцев, вносивших к нам и свои воззрения на обрядности жизни. Как это видно из Смоленскаго договора 1228 г. (Стат. II. «Русину же не льзе позвати Немцыча на поле в Смоленске, ни Немцичю в Риге и на Готьскомъ березе». Значит, поединки на Готском берегу существовали. Карамз. (т. IX, стр. 281) называет поединки обыкновением времен рыцарства и невежества.)

Возвращаясь к «кулачным боям», необходимо остановиться на законоположениях о них, которыя выработала сама жизнь, и которыя входили в круг нашего законодательства.

По народным воззрениям и народному «обычному праву», выработавшему свои нравственные правила и взгляды на многия роды общественных отношений и общежития (напр. снохачество), невольный убийца ни суду, ни наказанию не подлежит. Так, в древнейшем памятнике нашего законодательства, которым руководствовалось правосудие вплоть до судебников, т.е. до XVI века, — в «Русской Правде» стат. 4 (Троиц. и Карамз. спис.) говорится… «но оже будетъ убилъ оже в сваде или в пиру явлено, то тамо ему платити по вервине, еже ся прикладываютъ вирою.» То-есть пеню за убийство платит не сам невольный убийца, а целая община — вервь, к которой принадлежит убийца. Этот взгляд живет в народе и до сих пор: в Высочайшем Ея Величества указе от 1726 года, по поводу кулачных боев говорится: «от которыхъ боевъ, есть и не безъ смертныхъ убийствъ, которое убийство, между подлыми и въ убийство и в грехъ не вменяютъ.» (Пол. Собр. Зак. № 4939)

Правительство, в тесном смысле слова, не поощряло, но и не преследовало «кулачных боев» и положительнаго — повсеместнаго воспрещения их не встречается в узаконениях вплоть до выхода полнаго собрания законов в 1832 году (т. 14, ст. 198), хотя кулачные бои, существуют до сих пор во многих местах.

Несмотря на то, что «кулачные бои» представляли собою забаву, безобидное народное развлечение и, повидимому, не могли равняться с полем, во вском случае обычаем жестоким — не христианским и непременно кончавшимся несчастливо для одной из сторон, но только и в этой «забаве» духовенство наше, на которое постоянно слышались и слышатся незаслуженные нападки, осуждения и даже охуления, видело в них грубое и жестокое направление, развращающее нравственность и противное учению апостольскому и церковному, и издавно осуждало кулачные бои, как забавы богомерзкия и наваждение бесовское. Чуткое и высокохристианское, только оно и могло влиять и влияло на дикие и грубые нравы тех дикарей, среди которых ему приходилось и по сие время приходится паломничать и подвизаться, то в Костромских лесах и дебрях, то на вершинах Алтая, то в захолустьях Олонца и какого-нибудь Пустозерска, безвыходно, безпросветно, в диких углах между тьмы невежества и варварства»…

И оно смягчало нравы, оно вливало Христовым учением то благодушие и незлобие и покорность судьбе, которым мы дивимся в народе диком и необузданном, приписывая это природному характеру. В лице своих архипастырей оно же влияло и на высшие классы […]

Ограничение и запрещение боев началось в XVII столетии. С развитием культуры, когда Россия вошла в сношения с западными народами и когда воззрения высших слоев общества более и более смягчались и жестокость, хотя очень медленно, но погашалась, а жизнь принимала и усваивала гуманные взгляды Запада, и правительство наше, всегда шедшее впереди народа, стало изменять взгляд на кулачные бои, находя их уже забавой вредной и жестокой, забавой развращающей нравы, зверством — безчеловечностью.

Еще до Уложения Алексея Михайловича, в 1641 г., декабря в 9 день Государь Царь и Великий Князь Михайла Феодорович всеа Руссии указал: «которыя всякия люди учнутъ биться в Китае, и в Беломъ каменномъ городе и в Земляномъ городе и тех людей имать и приводить в земский приказъ и чинить наказанье» (Акты Ист., т. 3, стр. 92). Этот указ, конечно, характерезует изменение взглядов правительства на кулачные бои, оно не воспрещает их повсеместно, как то говорит И.Д.Беляев и Истор. Законодат. (Издан. 1879 г., стр. 560), а указывает только на одну Москву, как столицу, да и в ней-то обозначает границы, где кулачные бои не дозволяются. (Значит, в других местностях они не возбранялись). В Уложении 1648 г. и поле, т.-е. поединки, как окончательное доказательство в суде, правоты, — совсем упраздняется (гл. 10), а вместо того тяжущимся предоставляется право ссылаться на сторонних людей поименно и на повальный обыск, а самый поединок заменился пыткой, которая не была обязательна и представлялась на волю тяжущимся, их свидетелям и обыскным людям (Бел., стр. 663).

Более решительное повеление последовало в 1684 году, хотя и оно как бы касается только Москвы, опять-таки как столицы и резиденции Государя, где такия забавы, как кулачный бой, не были удобны. Да при том указ этот говорит не исключительно о кулачных боях, но и других нарушениях общественнаго благочиния, — о воспрещение стрелять в домах из ружья и ездить извозчикам «на возжахъ», относя, таким образом, кулачные бои просто к нарушению благочиния. Указ этот последовал с боярским приговором. Собственно о боях в нем говорится следующее:

«Московскихъ и всякихъ чиновъ людемъ сказать изъ Розряду в домехъ своихъ сами изъ какова ружья не стреляли и людемъ своимъ стрелять не велели, такожъ въ домехъ своих людемъ своимъ приказали накрепко, чтобъ они нигде кулачныхъ боевъ не заводили, и на те бои не ходили… а которые люди ихъ на кулачныхъ бояхъ будутъ изыманы и темъ быть в жестоком наказаньи и въ ссылке; и о томъ в Розрядъ послать память, а въ приказы, в которыхъ ведомы слободы, послать о томъ памяти, — чтобъ во всехъ слободахъ о томъ потомужъ учинили заказъ крепкой… о кулачныхъ бойцахъ и о стрельбе изъ ружья велеть на Красной площади и по крестцамъ, где извозчики становятся и кулачные бои бываютъ, бирючемъ кликать не по одно время… А которые изыманы будутъ на кулачныхъ бояхъ и темъ чинить наказанье, бить кнутомъ и ссылать в Сибирь и в иные городы на вечное житье… и о томъ сей Ихъ Великихъ Государей указъ записать на стенномъ карауле впредь до ведома, в книгу, да стеннагожъ караула по воротамъ (т.-е. городскихъ воротъ, напр. Тверския ворота, Калужския и др.) и по всемъ переулкамъ разослать письма, а въ техъ письмахъ написать, чтобъ оне караульщики, буде, где — сведаютъ и услышатъ кулачныя бои, извещали на стенномъ карауле… буде кулачныя бойцы изыманы будутъ, где близко караулу, а отъ нихъ караульщикамъ в томъ извету не будетъ, и темъ караульщикамъ за тое неосторожность быть въ наказанье» (Пол. Собр. Зак. № 1093).

Вслед за тем в 1686 году, марта 19, в Высочайше утвержденных статьях объезжим головам, для наблюдения за благочинием, включена статья под № 5, относящаяся к кулачным боям и категорически воспрещающая их повсеместно; она говорит: «Которые люди изыманы на кулачныхъ бояхъ; и темъ людямъ за те ихъ вины чинить за первый приводъ бить батоги, и имать приводныя деньги по указу, за другой приводъ бить кнутомъ, да имать приводныя деньги вдвое, а въ третий темъ чинить потомужъ жестокое наказанье, бить кнутомъ и ссылать въ ссылку въ Украйные городы на вечное житье» (№ 1181).

Наказание, повидимому, очень суровое, но по тому времени, ужасному по своим ужасным жестокостям, «битье кнутом и батоги» представляло одну из легких степеней наказания. Однако, и после этих указов кулачные бои все-таки продолжали существовать. Указы писались, издавались, но мало применялись и исполнялись, что и не удивительно при такой безконечно обширной территории, при отсутствии дорог и пр. Особенно в настоящем случае, где обычай вкоренился повсюду и где виновных было не отыскать или виновными оказывались сотни и тысячи людей. Да и самые взгляды правительства еще не установились и были неопределенны. В данном случае подтверждением этому может служить непосредственно следующее за предыдущим, Высочайшее повеление 1726 года, не только не воспрещающее кулачные бои, но и признающее их существование, как народной забавы, и даже регламентирующее порядок пользование ею, воспрещающее лишь злоупотребления в ней, причинявшия участникам вред или умышленные побои и увечья. Указ этот настолько любопытен, что он приводиться дословно.

«Понеже Ея Императорскому Величеству учинилось известно, что въ кулачныхъ бояхъ, которые бываютъ на Адмиралтейской стороне на лугу, позади двора графа господина Апраксина и на Аптекарскомъ острову и въ протчихъ местахъ во многолюдстве, отъ которыъ боевъ случается иногда, что многия, ножи вынувъ за другими бойцами гоняются, а иныя въ рукавицахъ положа ядра и каменья и кистени, бьютъ многихъ безъ милости смертельными побоями, от которыхъ боевъ есть и не безъ смертныхъ убойствъ, которое убойство между подлыми и въ убойство и въ грехъ не вменяютъ, также и — пескомъ въ глаза бросаютъ: чего ради ныне Великая Государыня Императрица, для охранения народа, указала: по имянному своему Императорскаго Величества указу, темъ кулачнымъ боямъ при Санк- петербурге безъ позволения главной полицеймейстерской канцелярии не быть, а ежели кто те кулачные бои будутъ безъ позволения иметь, то те люди будутъ наказаны, смотря по состоянию вины и дела; а кто впредь къ такимъ кулачнымъ боямъ, для увеселения будетъ иметь желание, то имъ выбравъ межъ себя соцкихъ, пятидесяцкихъ и десяцкихъ, являться въ главной полицмейстерской канцелярии, где ихъ имена записывать, и для того бою показывать указныя места изъ полиции; но только и въ техъ местахъ онымъ — юоямъ быть под присмотромъ техъ соцкихъ и прочихъ, чтобъ имъ означенныхъ продерзостей отнюдь не чинить, и за ними смотреть имъ въ такой силе, что имъ каждаго своего десятку или сотни осмотреть, чтобъ у нихъ никакого оружия и прочихъ инструментовъ ни подъ какимъ видомъ къ увечному бою не было, какъ выше показано, да и во время того бою, и дракъ между собою-бъ не чинили и кто упадетъ, лежащихъ никого не били-бъ; а если напротивъ вышеописаннаго будетъ поступлено, то какъ съ теми соцкими и пяти и десяцкими, также и съ бойцами поступать противъ вышеписаннаго-жъ, чего надсматривать и отъ главной полицейместерской канцелярии; и для того при Санктпетербурге публиковать и у приказу приказать, дабы неведениемъ не отговаривались. Данъ июля 21, — 1726 г. (№ 4939)».

Спустя 18 лет, Государыня Императрица Елизавета Петровна уже иначе взглянула на кулачные бои и снова не воспрещая их повсеместно в империи, именным указом 3 июля 1743 года «изволила изоустно указать» — «никому кулачныхъ боевъ, какъ въ Санктпетербурге, такъ и въ Москве не заводить и не биться, чего накрепко смотреть главной полиции» (№ 8754). Что законы и распоряжение так нерешительныя и если можно сказать неустановившиеся, столь же медленно проводились и в исполнение, даже Высочайшия повеления, можно видеть изъ переписки по поводу настоящаго указа. Только спустя восемь лет 6 декабря 1751 года он был сообщен из главной полицейместерской конторы в контору от строений и там составлена «промемория» следующего содержания: Промемория.

Изъ главной полицместерск. канцелярии въ канцелярию отъ строений: понеже по высочайшему Ея Императорского Величества имянному 1743 году июля 3 дня изустному указу, обявленному черезъ генерала лейтенанта кавалера и бывшаго генерала полицмейстера господина Наумова повелено никому кулашныхъ боевъ, какъ всанктъ Питербурхе — такъ и въ москве не заводить и не битца чего накрепко смотреть — главной полиции и воисполнение того Ея Императорскаго Величества Высочайшаго имяннаго указа здесь и вмоскве публикованно и сверхъ того велено наикрепчайшее смотрение иметь определеннымъ вчастяхъ афицеромъ и соцкимъ и десяцкимъ и патрулиночной команде и — ежели за кемъ то усмотрятъ, брать подъ караулъ и представлять въ главную и московскую полиции, а ноября 26 дня присланнымъ в главную полицию от дежурнаго генерала адьютанта генерала аншефа сенатора, лейбгвардии подполковнока действительнаго камергера и кавалера Александра Борисовича Бутурлина сообщениемъ обявлено того же ноября противъ 26 числа около зимнего Ея Императорского Величества дому во многочисленномъ собрании людей имелся шумъ и кулашный бой при чемъ взятъ под караулъ десяцкой Осипъ Матвеевъ, который при томъ стоялъ и смотрелъ а таковые де сборища и кулачные бои Ея Императорское Величество высочайше повелеть соизволила исполиции запретить такожъ рогаточному караулу и объезду того накрепко надсматривать велеть и того ради по указу Ея Императорскаго Величества въ главной полиции определено лейбгвардии вполковые и отстроений и главной артелерии и фортификации и вманежную канцелярию и въ адмиралтейскую колегию послать промемории, а находящимся здесь полевымъ полкамъ и полковымъ деламъ и вздешнюю гарнизонную канцелярию указы и требовать чтобъ всехъ техъ командъ служителемъ накрепко было запрещено дабы они кулашныхъ боевъ отнюдь нигде въ противность вышеописаннымъ имянныхъ указовъ не чинили а вовсе части и патрулиночные роты кафицеромъ посланы приказы и велено иметь наикрепчайшее смотрение чтобъ нигде кулашныхъ боевъ не было а где появятца, то собравъ каманды техъ бойцовъ брать подкараулъ и представлять в главную полицию и канцелярия отстроений благоволитъ быть о томъ известна и учинить по Ея Императорскаго Величества указу и куда надлежало промемории указы и приказы посланы. Декабря 5 дня 1751 г. Андрей Погановъ, Секретарь Федоръ Хрущевъ. Подканцляристъ Дмитрей Протопоповъ. Промемория.

Изъ Главной полицымейстерской канцелярии вканцелярию отстроений по имяннымъ Ея Императорскаго Величества Исправительствующаго сената 1726 г. Июля 21. — 1727 г. октября 12. 1743 г. Июля 7. Июля 3-го чиселъ Указомъ повелено никому кулашныхъ боевъ какъ всанктъ питербурхе такъ и вмоскве незаводить и небитца чего на крепко смотреть Главной полицы и хотя отглавной полицымейстерской канцелярии для удержания таковыхъ боевъ неоднократно опубликованно также вреченную канцелярию и впрочие присудственные места писано было — подтверждено дабы они вкулачки не бились и техъ боевъ не заводили подъ не малымъ штрафомъ по указамъ но токмо сего ноября 12 дня на реке Фонтанке ниже Измайловскихъ слободъ не доезжая Калинкина мосту кулашный бой разныхъ чиновъ отъ людей происходилъ на которой реке отъ народнаго собрания ледъ проломился и несколько людей потонуло того ради по указу Ея Императорскаго Величества вглавной полицымейстерской канцелярии определено въ канцелярию отстроений — послать промеморию и требовать чтобъ благоволенобъ было ведомства оной канцелярии служителямъ наикрепчайше подтвердить дабы они кулашныхъ боевъ не заводили чтобъ чрезъ то какова несчастия воспоследовать не могло и что на сие учинено будетъ вглавную полицию — заизвестие сообщить и канцелярия отстроений даблаговолитъ учинить о томъ по Ея Императорскаго Величества Указу. Ноября 27 дня 1760-го году.- Михайла Чистовъ. Федоръ Хрущевъ.

Секретарь Николай Яковлевъ

Канцеляристъ Михайла Некрасовъ.

Копия съ протокола.

По указу Ея Императорскаго Величества Канцелярия отстроений слушавъ промемории Изглавной полицымейстерской канцелярии. Поданой сего декабря 6 дня сообъявлениемъ Ея Императорскаго Величества Высочайшихъ Имянныхъ указовъ о неимении кулашныхъ Боевъ приказали: ведомства Канцелярии отстроений Санктъ петербурхскую и московскую Гофъ Интендантские, впитергофскую Стрелинского строения Троицкого Александраневскаго Монастыря, Невскихъ кирпичныхъ и черепичныхъ Заводовъ вкантеры и баталионъ, на стеклянные заводы и впротчие места послать указы велеть втехъ командахъ служителемъ накрепко Запретить дабы они кулашныхъ Боевъ отнюдь нигде впротивности объявленныхъ втоя промемории имянныхъ указовъ отнюдь не чинили ивтомъ темъ командомъ заоными иметь крепкое — смотрение. Декабря 10 дня 1751 году. Подлинной протоколъ заподписаниемъ канцелярии отстроений за скрепою секретаря Алексея Орлова. Протоколистъ Филипъ Григорьевъ. Подлинный читалъ писарь Козьма Кувылдинъ.» (См. Общ. Арх. М — ва Импер. Дв. Оп. 74/81, д. 14).

После этого, кроме приведеннаго выше — Высочайшаго повеления Императора Александра I-го отъ 1823 года, вызваннаго несчастным случаем в Пирятине, никакихъ правительственныхъ мероприятий не было.

Положительное воспрещение кулачных боев повсеместно вошло в Свод Законов Императора Николая I только в 1832 году, без особых правил и мотивов; в томе четырнадцатом, издания 1832 г. ч. IV ст. 180 — я, кратко лаконически говорит: «Кулачные бои, как забавы вредныя, — вовсе запрещаются». То же самое дословно повторено в ст. 31 изд. 1839 г., и в томе XIV, ст. 198, изд. 1842 года.

Таким образом наказания, которым должны подвергаться виновные в неисполнении сего правила, сводятся к категории ответственностей за нарушение общественной тишины и порядка.

Вплоть до издания знаменитого Свода Законов, т.-е. до 1832 года, руководством для судей служило древнейшее «Уложение 1648 года» Царя Алексея Михайловича, совершенно отжившее и устаревшее. К нему присоединялись Морской и Военный Уставы Петра Великаго и Наказ Екатерины II. Все это загромождено было неисчислимой массой различных указов и повелений, которых насчитывалось свыше десяти тысяч… Трудно было разбираться в такой массе узаконений, часто противоречещих одно другому, отменяющих и вновь возстанавливающих отмененное. Каждый царствующий Государь издавал множество указов, особенно именных или «изоустных», как тогда они назывались — и зачастую случайных, напр. приведенный указ Императора Александра I, от 20 октября 1823 года, вызванный отдельным случаем, возбудившим негодование гуманнаго Императора. Или указ 1726 г. о кулачных боях, идущий в разрез с предшествовавшими и последующими распоряжениями и взглядами правительства.

Очень характерную и любопытную записку подал Государю Императору Александру I граф Петр Васильевич Завадовский (умерший в 1812 году) в апреле 1802 года, в ответ на запрос о причине нескораго составления законов Комиссией.

Осуждая древнии законы наши, начиная с «Русской правды», и называя их «грубыми и от естественнаго разсудка удаленными и в отношении нашего веку содержавшими соблазны, «а неправоту»; он, переходя к Судебнику Ивана Грознаго, говорит:

«… Судебникъ Царя Ивана Васильевича определяетъ судъ нелепейшим образомъ. Въ тяжебныхъ делахъ изводились тяжущиеся на единоборство или поединокъ въ присутствии суда; убивший или превозмогший своего соперника въ ополчении приобреталъ себе темъ оправдание, и удовлетворение взыскивалось съ побежденнаго. При таковомъ средстве, телесныя силы, вспомоществуемыя искуством, делали виноватого правымъ, а правого виноватымъ. Въ Уложении Царя Алексея Михайловича взяты многия статьи из Судебника Иоана — и книга сия хотя полнее прочихъ предыдущихъ, но и въ оной писаны законы не для свободныхъ гражданъ, а для рабовъ. Кнутъ избранъ орудиемъ во исправление и судей и тяжущихся, и ко извлечению по делам истины былъ деятельнейшею принадлежностью суда…» […]

В изданиях 1857, 1876 и 1890 г. Свода Законов относительно кулачных боев повторяется старая редакция ст. 198 свода 1842 года: «Кулачные бои как вредныя забавы вовсе запрещаются».

Все, что можно сказать в заключение изложеннаго, это привести слова летописца: «…земля наша велика…» и т.д. и прибавить, что кулачные бои пережили все законы и сохранились, — для интеллигенции они приняли вид атлетической борьбы, на сценах — как платное зрелище, а в самом народе продолжаются невозбранно и повсюдно, не минуя и столиц, где они повидимому должны бы стать анахронизмом; и практикуется то в тех же видах и сценах, как в седой старине, разве только не так часто и не в таких грандиозных размерах. В подтверждение сказаннаго приводим выписку из № 249 С.-Петербургской Газеты от 10 сентября 1908 года.

Кулачный бой

«Между рабочими Нарвской заставы существует обычай в праздничные дни в виде развлечения устраивать кулачные бои. Все рабочие этой местности делятся на две партии: «Балтийскую» и «Петербургскую», между которыми и происходят кулачные бои.

Местом для этой забавы служит Бородин переулок, примыкающий к Петербургскому шоссе. В июне со стороны балтийской партии в этот раз выступил бойцем рабочий Яковлев, а петербургская партия выставила рабочаго Фуфаева» и т.д.

Примечания А.А.Лебедева:

1. Любопытно, что в общем собрании Императорскаго Общества Любителей Древней Письменности, 13 марта 1908 г. П.Г.Васенко сообщил о найденой им приписке в Никоновском списке Степенной книги о сожжении в 1652 г. Никоном дубинок, которыми бились буйные новгородцы на кулачных боях (Н. Вр.) Известно, что обе заречныя стороны новгородцев бились обыкновенно на мосту через Волхов при разных недоразумениях; вероятно в таких случаях пускались в ход и дубинки, но никак не на боях кулачных. […]

2. Пыляев. Стар. Петерб. Изд. 1889 г., стр. 423.

3. Забелин. Истор. гор. Москвы. 1902., стр. 137 — 140, 154 — 158, 163.

4. Карамзин. Ист. изд. 1892 г. т. VI, примеч. 609.

5. Собр. Госуд. грам. и догов. т. 2, стр. 41.

6. Собр. Госуд. грам. и догов. т. 2, стр. 40

7. См. Судебн. Ив. Вас. стат. 9 — 20 и Собр. Пам. по истории древ. права. Спб. 1859 г. стр. 169, 179, 190 и 200.

8. Об одном таком бойце упоминает Карамзин. История, т. VII, изд.1892 г., стр. 226.

9. Еще в Кормчей от 1274 г. (на соборе, созванном митр. Кириллом), постановлено: безчинных игр и поединков не совершать «да изгнани будутъ отъ сыновъ Божьихъ, аще ли нашему закону кто противится: ни приношения отъ нихъ принимати, рекше просфуры и кутии, свещи… аще же умретъ, къ симъ иерей не ходитъ и службы за нихъ не творитъ…» а убитые: «прокляты и въ сей векъ и въ будущий». См. Рус. Достоп. т. I, стр. 106. Толстой. Ист. Рус. Цер. Мос. 1887 г., стр. 98. Филар. Черн. тоже, Мос. 1888 г., стр. 115.

Митрополит Фотий в послании к новгородскому архиепископу Иоану, в 1410 году пишет, что позванные в поле лишаются в течении 18 лет причастия и креста, от церкви отлучаются, а убитые лишаются погребения. Акты Археогр. Экспед. т. I, № 461. Возставал против поединков исв. митрополит Петр. См. Пам. Старин. Рус. литер. изд. Кушелева-Безбор. т. IV, стр. 186. Максим Грек, Сочин. т. 2, стр. 202. С особенной силой против поединков вооружался митрополит Данниил (1532 — 1539), осуждая их как явление не христианское. В слове XII но говорит: «мало нечто укорившаго тя или досадившаго в напасть хочещи воврещи и смерти предати!.. и не точию симъ (наставлениемъ Апостольскимъ) не повинуешися, но не слышати сихъ не хощеши, но себе отмщая сваришися, поля сотворяеши, убиваеши, и како христианинъ нарицаешися супротивное творя, обещанию твоему, еже в св. кркщении». См. Чтен. в Импер. Об. Ист. и Древ. Рос. 1881 г. кн. 2, Жмакин. Митр. Дан. и его соч. ч. 2, стр. 607 и прил. стр. 16.

10. Издававшихся в виде указов с 1550 — 1580 г. «Онъ запретилъ судебные поединки во всехъ случаяхъ… уничтоживъ на веки сие древнее обыкновение». Новый Судебник был общею книгой законов, до царств. Алексея Михайловича. Карамз. Истор. т. IX, стр. 279, 281, 184 и др.

Примечания:

Мы приводим работу А.А.Лебедева с небольшими сокращениями, не касающимися нашей темы, сохраняя авторское написание и исправляя очевидные опечатки.

Принадлежа своему сословию и его культуре, Лебедев вобщем-то не имел выбора в подходе к изучаемой теме. Он фиксирует взгляд сверху-вниз: «общества» на «народ дикий и необузданный», излагает не историю кулачных боев, а историю запрещений (и светских и церковных).

Отсюда «страшо далекие от народа» да и от истины утверждения что, «правительство наше всегда шедшее впереди (скорее уходящее от — А.Г.) народа…» Или: «жизнь принимала и усваивала гуманные взгляды Запада» — еще одна навязанная нам мифологема… В чем же гуманизм? — «…а самый поединок заменялся пыткой». Лебедев не упоминает даже, что «поле» именовалось «Божьим судом» — во что бьющиеся «в поле», как и их судьи, безусловно верили. Зато изменение судебной практики принесло нам такие понятия, как «подлинную правду» (получаемую под «длинниками» — бичами на дыбе) и «правду подноготную» (см. у С.В.Максимова — «Крылатые слова», Спб., 1912). Разумеется, историю судебных поединков не стоило бы смешивать с обрядовым кулачным боем.

Мы не поленились вслед за Лебедевым приводить «промемории» целиком — удивительно нерусский, бестолковый до оригинальности язык, даже по сравнению с ушедшим «диким» XVII веком. Несмотря на то что «велено наикрепчайшее смотрение» и всюду «промемории указы и приказы посланы», прямо возле Зимнего дворца «имелся шум и кулачный бой»…

Вне поля зрения Лебедева оказались действительно обрядовые бои в русской глубинке, взглянуть на них так как, например, смотрел Мельников-Печерский, ему не удалось. Отсюда ошибочные выводы о «смягчении» нравов кулачников в результате деятельности Орловых или церковных запрещений, и вообще «гуманизма». Утверждение это равносильно примерно такому, что, дескать, в старину сказители наши былины складывать совсем не умели, а научились кое-как с развитием грамотности в деревне. Но мы-то знаем что наоборот… то же верно и для кулачного боя, ибо он такая же неотъемлемая часть народной культуры, как и всякая иная. (Поговорка: «Без бойца — нет венца», на наш взгляд, связана с обрядовыми свадебными боями.)

И все же работа Лебедева это не просто первая работа о кулачных боях, но для своего времени и места — замечательная работа. Этнографическое изучение кулачного боя принадлежит уже нашему времени и мы благодарны А.А.Лебедеву за то что он открыл эту тему в то время, когда профессиональные этнографы прошли мимо нее.

Добавлено Арина Ларедо в Русские традиции в 03.11.2015