Александр Росляков. Мораль, которую мы поимели: украл, убил, судье занес – решил вопрос!

Жить в позднепутинской России стало хуже. Жить стало тоскливей. И не из-за потерь материальных. А из-за все более ощутимой утраты того, что называют базовыми ценностями.

Мои папа с мамой в Москве были «понаехавшими», папа – со Ставропольского края, мама – с Магадана, начинали жизнь с нуля, и моим кушаньем в детстве часто была тюря: черный хлеб с луком и водой. Но жили мы весело и беззаботно, обрастая постепенно всяким трудовым достатком.

Всю жизнь при СССР я, как и другие, чувствовал, как некую подушку безопасности, присутствие этих базовых ценностей. Не ври. Работай от души. Чужого не бери. Люби родину-мать. И тогда в трудную минуту она тебя выручит, потому что человек человеку друг, советский суд взяток не берет, а титул «человек труда» – выше всякого дворянского.

Но после 1991 года мы весьма наивно на все это наплевали, и эти базовые ценности стали гаснуть, как аккумулятор без подзарядки. Решили: что мы, дети малые – жить по тем нудным прописям? Жизнь – ведь она такая интересная! Всего одна – поэтому дави на газ! Один раз хапнул – и до старости в порядке! Соседа обманул – зато его квартирой завладел, а брань на вороту не виснет, если как следует подмазать суд, который теперь взятки брал. Подумаешь, украл, даже убил! Попу занес – он все тебе отмолил.

И стало всем так весело – как когда деньги, что предки дали на учебники, потратил на пивную, что даже когда Ельцин бил из танков в Белый Дом, поскольку стало «можно все, чего нельзя», глазеть ходили толпами. Ну, а потом все же тоска эта догнала… Ведь как не может быть дома без фундамента, для житья вроде не нужного – ну разве хижина дяди Тома в один этаж – так жизнь не тянет без этих базовых ценностей. Покашивается и ходит ходуном, вызывая тошноту и желание выскочить из нее в другую страну, в другое, алкогольно-наркотическое измерение…

Вообще сами по себе эти ценности весьма просты: не убий, не укради и т.п. – и известны нам по христовым заповедям и Моральному кодексу строителя коммунизма, в главном схожим.

Да вот беда: без этой подзарядки, тщательного подновления – истаивают необратимо. Испокон века зарядными устройствами для них служили религия, потом литература – у нас сперва русская классическая, затем советская… Скажем, романы Толстого и Достоевского «Воскресение», «Анна Каренина», «Преступление и наказание» – это развернутые вдохновенно прописи, что бывает за нарушение основ и в чем есть искупление.

Советская литература уже на своих примерах поучала, «что такое хорошо и что такое плохо». Производственная, военная, деревенская проза, патриотическая и гражданская лирика при СССР поддерживали в каждом человеке то внутреннее убеждение, с которого я начал: что он в поле не обсевок, если разделяет эти общие устои. И наивной публике казалось, что мастера пера, которые доводят до ума людей, достраивая и укрепляя, те устои – просто добрые самоделкины, возникающие путем самозарождения на щедрой русской почве. Все эти Шолоховы, Пастернаки, Булгаковы, Твардовские, Евтушенки, Распутины и Шукшины…

Но сразу после 1991 года, когда у нас пошел сплошной распад, они вымерли разом, как мамонты с началом ледникового периода. Вымерли без нужной им подпитки – когда Союз писателей, Литфонд, литературные журналы и издательства разграбили те, в ком повылазило это постсоветское «При как с пожара, однова живем!» Ну, а с другой руки – жесточайшая экономическая цензура, какой не знали ни советская, ни царская Россия…

В итоге на народ пала тьма дичайшей, беззаветной лжи, которая, как оказалось, лишь и способна к самозарождению. Например рекламной – с ее тошнотворно приторными интонациями и с популярными артистами, вбивающими в мозг народа: «Не соврешь – не проживешь!» Или политической – когда члены ЕР пошли на выборы как беспартийные, дабы скрыть свою причастной к опозорившейся вконец партийке…

Эстрада – вообще нет слов! И слова, и музыка задвинулись там на задний план, на первый вышло всякое личное паскудство, мерзости из эстрадной или семейной жизни, вонючее до тошноты белье.

Церковь и вовсе вывернулась наизнанку. Известный вопрос Достоевского «Если Бога нет – все позволено?» трансформировался в дикий ответ: «А если есть – тем более!» Ибо в мире, где «бабло побеждает зло», батюшка за это самое бабло отмажет от любого, хоть трижды смертного греха.

И Путин, укрепляя его власть, беспощадно рушил все эти основы, идущие вразрез с его лганьем насчет не трогать Конституцию и пенсионный возраст – и при нем никто, конечно, заниматься их возрождением не будет. Но и при сменщике, который едва ли станет ягодой с другого поля – тоже.

А коли эти ценности рухнут вконец – мы окончательно сожрем друг друга. Та ненависть, которую сегодня титульный народ РФ питает к мигрантам и чеченцам, сослепу ища в них исток своих невзгод, переметнется на сородичей – и повторится летописное: «И пошёл брат на брата».

И потому надежда вся сегодня лишь на сам народ, которому придется, чтобы выжить, стать этим богоносцем – носителем тех жизненных начал, что все еще сидят в его подкорке, не столь короткой памятью, как у шустрых путинских хапков.

Чудно звучит, чересчур пафосно? Возможно. Но никакой другой надежды я не вижу хоть убей!

Источник: https://publizist.ru/blogs/6/36901/-

Добавлено Арина Ларедо в Общество, Политика в 20.09.2020