Важнейшей задачей историко-философского исследования является обнаружение основных интуиций того или иного мыслителя. Способы решения этой задачи хорошо видны в труде о. Василия Зеньковского «Истории русской философии». Относительно Константина Сергеевича Аксакова Зеньковский указывает на его коренной антропологизм. Однако это верно лишь отчасти. Правильнее будет сказать, что главная предпосылка философских идей К. С. Аксакова – это интуиция рода, логос рода – генеалогия…

…Спустя почти полвека после смерти К. С. Аксакова интуиция рода, семейственности стала отправным пунктом для развития философских идей «неославянофила» священника Павла Флоренского. А в 1916 году в «Богословском вестнике», и затем отдельным изданием, вышла работа о. Павла под названием «Около Хомякова». Эта критическая статья посвящена трехтомному труду профессора Владимира Зеноновича Завитневича об А. С. Хомякове. В целом статья посвящена даже не столько критическому разбору труда Завитневича, сколько выявлению тех аспектов мировоззрения Хомякова и ранних славянофилов, которые в труде Завитневича не рассматриваются.

Флоренский в статье указывает на либерализм Хомякова, на хомяковскую критику принципа авторитаризма в церковно-политическом вопросе. В качестве же одного из важнейших упущений самого труда Завитневича о. Павел отмечает отсутствие исследования генеалогии и родственных связей славянофилов. В частности Флоренский пишет: «Дело в том, что московские славянофилы, их ближайшие единомышленники находились в тесных родственных связях – этот факт родственного строения кружка славянофильских деятелей объясняет тесную сплоченность славянофилов каким-то особым дружелюбием, которые не найдем в западнических кружках опирающихся более на единство в теоретической программе, чем на природные связи их сочленов»[1].

Там же Флоренский приводит слова Николая I, сказанные Юрию Федоровичу Самарину: «Вы бы так и остались там, в Петропавловской крепости, но у вас есть друзья и родные». Говоря еще об одном славянофиле – Гилярове-Платонове, Флоренский пишет, что Платонов после смерти Ивана Сергеевича Аксакова в одном из писем жаловался – что вот вы говорите, что я должен поднять знамя славянофильства, а на самом деле как я могу это сделать, когда меня никто не признавал, потому что я ни родственник Аксакова, я ни родственник Самарина. Общеизвестен и тот факт, что Иван Сергеевич Аксаков из многих конфликтных ситуаций в государственном плане выходил благодаря заступничеству своей супруги Анны Федоровны Тютчевой, которая была фрейлиной императрицы.[2]

Действительно важнейшим аспектом исследования философии славянофилов является не только выявление генеалогии их идей, их исходных интуиций, но и – генеалогии их семей. Здесь вопрос о семейственности значим и для рассмотрения проблемы социальной структуры движения славянофилов, и, в ещё большей степени, для понимания генеалогии их идей. Родство семей славянофилов определяло во многом и то, что весь мир рассматривался ими с точки зрения такого всеобщего родства.

Это особенно справедливо относительно Константина Сергеевича Аксакова, который жил семьей. Н. О. Лосский, как и другие историки русской философии особо отмечают привязанность К. С. к отцу: «Он не был женат и всегда жил с матерью и отцом, которого обожал. Сергей Тимофеевич Аксаков умер 30 апреля 1859 г. Смерть отца губительно повлияла на любящего сына: туберкулез легких покончил с ним 7 декабря 1860 г.»[3]. Собственно тема семейственности, родства, рода это тема именно аксаковская. Потому если понимать под генеалогией именно принцип семейственности, то можно сказать, что славянофильские идеи К. С. отличаются особым «генеалогизмом».

Образ семьи стоит в основе философских построений К. Аксакова, даже если он не пишет о семье напрямую. При этом понимание общинности и семейственности у Аксакова предполагает определенное учение о личности. Основа подлинного бытия личности и есть общество, устроенное по принципам семейственности, на основе взаимной любви и согласия. Без подлинной же личности по Аксакову нет и настоящего, то есть семейного, общества и общения. Семейственность же некоторым образом оказывается у Аксакова синонимом нравственности.

В статье К. С. «Обозрение современной литературы» можно встретить такие фразы, указующие на связь семейственности и нравственности: «высокие нравственные предания простоты, братства, христианской любви, семейного чувства живут в купечестве»[4], «семейное и вообще нравственное чувство»[5]. Потому рассматривая собственно философско-антропологические воззрения К. С. Аксакова, основания их, необходимо иметь в виду особое значение связи нравственной проблематики с проблемой соотношения личного и общественного. Необходимо иметь в виду и то, что проблемы эти решаются Аксаковым на путях «генеалогизма».

Рассматривая проблему личностного бытия, К. С. Аксаков выделяет два аспекта человеческого существования. Первый модус личностного бытия – бытие реальное, недолжное и неестественное: «Являясь в человеке и вообще в духе конечном, личность, имеющая средоточие в себе, привлекает к себе, как средоточие, все вне себя находящееся; лишь к себе стремится, лишь себя любит. Любовь к себе (эгоизм) исключает любовь к другим: весь мир, все личности служат ей питанием. Личность есть начало единого. И так как единый вне Бога есть явление конечное и ограниченное, то это конечное начало единого, не будучи в состоянии обнять весь мир, стремясь быть единым, все вне себя уничтожает. Начало личное есть начало зла; отношение личного начала есть вражда и ненависть»[6]. Это падший человек. Личность здесь понимается Аксаковым как индивидуальность, как атом, как замкнутая монада. Это такой способ бытия человека, который характеризуется К. С. через понятия «внешнего», «лицемерного», «безнравственного», «особнического», «эгоистического».

Второй модус человеческого бытия предполагает подлинного человека. Это модус идеального, должного бытия человека, когда личность отрекается от своего эгоизма. Аксаков пишет о такой личности как о связанной с естественной для человека общежительностью: «Общительный естественный элемент, общий всем людям как природный, становится также общим в области духа, в обществе (в истинном смысле этого слова); там возвышается он и делается свободным достоянием человека»[7]. Общество есть условие бытия человека. Общество, понимаемое как духовное общение, есть условие разума, который в идеале целостен.

Вопросы об условиях разумности человека, об условиях подлинного (семейно-общественного) бытия человека, о причинах и формах неподлинного существования человека – это и есть те собственно философские проблемы, которые затрагивает К. С. Аксаков. И в целом его исторические изыскания, его общественно-политическая программа и филологические штудии являются следствием определенного решения действительно основного для русской философии вопроса о бытии человека.

Говоря о подлинном человеке, Аксаков отмечает, что его бытие неразрывно связанно с обществом: «Неотъемлемое высокое стремление человека, связанное с его человеческим существом, есть – общественность»[8]. Человек как индивид имеет возможность обрести свое настоящее значение только в связи с общением и с подчинением обществу: «В каждом человеке есть благородное стремление пожертвовать своим для общего. В личности есть благородное стремление уничтожиться, отречься от самой себя для всех, для общего, для народа»[9]. Только такое самоотвержение или, точнее, отвержение своего эгоизма делает личность истинной, то есть общественной.

Само же общество К. С. определяет именно через общение. Общество это не статичная структура, это акт. «Общество есть такой акт, в котором каждая личность отказывается от своего эгоистического обособления не из взаимной своей выгоды… а из того общего начала, которое лежит в душе человека, из той любви, из такого братского чувства, которое одно может созидать истинное общество. Общество дает возможность человеку не утратить себя (тогда бы не было общества), но найти себя и слышать себя не в себе, а в общем союзе и согласии, в общей жизни и в общей любви»[10]. Любое общение предполагает некое трансцендирование – выход за рамки своей ограниченности, в том плане, что человек абстрагируется от самого себя, от своей исключительности. Человек абстрагируется от своей индивидуальности, когда он по-настоящему хорошо, душевно общается с другим, когда есть самопреодоление, в некоторой степени самоуничижение. Тогда собственно и появляется подлинное общество, подлинное общение и подлинный человек.

Общество истинное, община, мир должны быть организованы по принципу семейственному, по принципу любви, духовного родства, сродности, братства. «Общество в своем истинном смысле и в своем всеобъемлющем размере есть церковь…»[11] Истинному обществу, «миру» противостоит «ассоциация», контрактное общество, образованное по внешнему соглашению, а не по согласию душевно-родственному. Такое общество и такой тип общения по контракту или по молчаливому согласию носит название «свет». Однако человек становится в собственном смысле человеком только через отношение и даже через подчинение подлинному обществу.

При этом следует отметить, что личность именно не теряется, не растворяется в обществе, но лишь только и существует через общественность. «Как звук не пропадает в созвучии, так не пропадает и личность, подавая свой голос в общественном хоре, который есть высшее явление человеческой жизни, если не вполне осуществимое, то высшее как мысль, как начало, в котором лежит предощущение царства Божия»[12]. «В обществе личность не подавляется, не исчезает (как думают, пожалуй, иные); напротив, здесь получает она свое высшее значение, ибо только личность, чрез отрицание самой себя как я, как центра, доходит до согласия личностей, до нового явления, где каждая личность является в любовной совокупности личностей; таким образом, акт общества есть акт совокупного самоотвержения»[13].

Высшим идеалом общества и высшим способом присутствия личности в обществе для К. С. Аксакова является церковь. То есть церковная соборность является условием подлинного бытия человека, опирающегося на принципы братства, любви и семейственности. Причем семейственность эта имеет не кровнородственный характер, но это уже родство духовное. Несомненно, что Аксаков признавал важность и кровного родства, в смысле семьи, рода и общины. Но и кровное родство, и душевная семейственность и всё бытие в целом в пределе должны быть воцерковлены. Именно этот императив оказывается основой его социальной философии, от которой отталкивается его антропология, философия политики и философия языка.

Человек существо разумное. Разумность по Аксакову неразрывно связана с общением, а последнее – с языком и словом. «Первое единство, связующее людей в одно целое, есть единство языка, следовательно, единство разумения. Здесь является общительный элемент, элемент бескорыстный, у которого нет цели, выгоды, нет расчета, элемент, в котором важна лишь радость взаимного общего разумения»[14]. Как отмечает А. Ф. Лосев, слово для Аксакова есть «орудие деятельности духа»[15]. Но мало того – для Аксакова «слово есть сознание, слово есть человек». Нет слова, нет общения, нет сознания – нет человека. Но сознание само есть природа и мир, выраженные в общении, в своем уразумеваемом выражении. Но как природа, или история выражаются в слове, так в слове выражается и человек, подлинный человек – в подлинном слове. А это возможно только в подлинном обществе, в общении с другими людьми и с Богом, то есть опять же – в церкви.

В этом плане лишь только человек стремящийся не к своей, но к высшей Личности есть подлинный человек. «Один только Бог, и Он один есть любовь, ибо он Бог и все объемлет. Он Один есть лицо, ибо Он один внеконечен, ибо Бог Один и Все. Один вне Бога есть сатана. Конечная личность только чрез самоотвержение, чрез отрицание себя в Боге достигает до Бога и до добра; единица личности, лишь отвергаясь себя как единицы, очищается и просветляется. Лишь чрез любовь, чрез самоотвержение, чрез общину и чрез церковь досягает конечная личность до Бога. Бог Один. Бог – Лицо, таинственно являясь в трех ипостасях»[16]. Все люди – дети Божии, и ощущение этого всеобщего родства, скрепленного Словом, и есть предельное выражение генеалогической, «родо-словной» интуиции в философии К. С. Аксакова.

Если же вернуться к вопросу об истоках «генеалогизма» К. С. Аксакова, то следует вновь обратиться к статье «Около Хомякова», в которой о. Павел Флоренский отмечает, что «фактом родственной сплоченности славянофилов указуется и “материальная причина” их воззрений, – именно то важное, если угодно – преувеличенно важное, место, которое славянофилы теоретически признали за родственной расположенностию, за дружественной близостью членов общества, – в ущерб правовым, принудительным нормам. Отсюда идет их столь настойчивая борьба против твердого начала – в Церкви, в государстве, даже в мышлении. Им, привыкшим дышать воздухом родственной уступчивости, родственной обходительности, той мягкой беззаконности, без которой немыслимо и самое родство, по-видимому, в голову не приходило, что какая-либо общественная группа может быть построена иначе, – если только не по злонамеренности. Проецируя свои кабинеты, свои гостиные и свои столовые на весь мир, они хотели бы и весь мир видеть устроенным по-родственному, как одно огромное чаепитие дружных родственников, собравшихся вечерком поговорить о каком-нибудь хорошем вопросе. Таким образом, славянофильство можно рассматривать как жизнепонимание, ориентированное действительно на великом… факте – родственности»[17].

Впервые опубликовано в кн.: Аксаковский сборник. Вып. V. – Уфа: Изд-во «Башкортостан», 2008. – С. 82-88.