Беседа с о. Александром Менем. О педагогике
Протоиерея Александра Меня знали как замечательного педагога. Духовное просвещение и воспитание детей было предметом его особой заботы. В публикуемой беседе о. Александр размышляет о проблемах воспитания, об уровне педагогической подготовки в вузах, о том, что такое учитель в древнем и современном понимании. Эта беседа была показана в телевизионной передаче «Памяти Александра Меня» 17 октября 1990 года. Собеседником о. Александра был Сергей Соловьев. В публикации сохранены особенности устной речи.
О. Александр: Христа называют Учителем в особом смысле слова. Он — Наставник. Это слово придумали не современники евангельских событий. Наставниками называли очень многих людей, которые должны были принести людям и укрепить, укоренить в их жизни высшие духовные ценности. Это не были передатчики информации. Учитель сегодня, к сожалению, стал передатчиком информации, которого без труда может заменить компьютер, проверяющий ученика и сообщающий ему сумму знаний.
Некоторые так и думают — что преподавание в школе есть передача информации. Когда при этом говорят: «ещё и воспитание» — это обычно бессодержательная фраза. Потому что мы считаем душевную, духовную жизнь человека чем-то вторичным. На первое же место поставлены какие-то политические, экономические факторы. Мы отказались от человека, мы пришли к некоему роботоподобному существу Мы его и обучили таким образом. Мы и получили, что хотели. Как говорится, «за что боролись…» Драма школы — это лишь часть общей драмы общества, отказавшегося от важнейших духовных ценностей, которые человечество имело на протяжении многих столетий и тысячелетий. И будет всегда иметь! Всегда будет иметь… Это невозможно изменить. Просто мы попали в эту полосу.
Я уж не говорю о том, что учитель долями быть талантлив. Почему-то мы считаем, что художником, музыкантом может быть человек с художественным или музыкальным дарованием, а учителем может быть всякий. Отбор людей в педагогические институты происходит совсем иначе, чем в консерваторию. Человека, лишённого слуха, в консерваторию не примут. Но это можно проверить. Специалисты проверяют. Как проверить, есть ли у человека дар быть педагогом с большой буквы, человеком, который отдаст свою душу? Это же уже совсем особое дело, это призвание. Это служение. Это, я бы сказал, почти на грани монашеского служения. Недаром монахи являлись такими прекрасными педагогами на протяжении столетий, и сейчас тоже ими являются. Потому что, не имея собственной семьи, они всю любовь вкладывали в обучаемых детей. Это очень понятно и имеет серьёзный смысл. Наставник передаёт частицу своей души. А то, что он передаёт ещё и информацию, — это дело вторичное. Потому что информация вся закодирована в книгах и других вещах.
Надо научить мыслить, научить чувствовать и научить любить. Но что для этого нужно? Надо, во-первых, самому мыслить, чувствовать и любить. Если учитель не любит своих учеников (я, к сожалению, таких знаю)… У меня, например, от школы самые мрачные воспоминания (от своей школы), хотя там были неплохие учителя, которых я помню и сегодня, но в целом — мрачные. Война была… Я кончил в школу в год смерти Сталина. И сказал себе: пусть будет моей профессией любая, но только не учитель. Трудно, когда тебя ненавидят. А мы все ненавидели своих учителей. И им было тяжелое нами. Вспоминается старинная поговорка: «Врачу исцелися сам».
Очевидно, педагогика — это, прежде всего духовный подвиг людей. Может быть, это слишком крепко сказано. Но выхода нет. С другой стороны, я процитирую великого русского педагога Ушинского, который сказал, что «атеистическое воспитание — это безголовый урод». Я не помню, на какой это странице, но так он сказал.
Почему? Потому что ребёнок и подросток исключительно чутки к проблеме вечности, смерти, смысла — для чего вообще всё это. Недаром так много самоубийств в раннем возрасте, а не в позднем, когда ребёнок, подросток сталкивается с действительностью и не может с ней примириться. Более зрелые люди уже огрубели…
В общем, надо иметь, что отдать детям. Это очень трудно. Потому что тут должна быть какая-то живая традиция. На самом деле педагогический институт должен быть… не святилищем (это несколько неуместное слово), но местом, где происходит духовное становление молодых людей, студентов. Но это совсем не похоже на то, что есть. Совершенно не похоже. Да, оно может напоминать индийский ашрам, где люди живут, так сказать, вместе, ведь это должен быть совсем особый институт, он должен быть вырван из системы остальных вузов. Потому что в этом институте заложено всё будущее. И оттуда должны выходить люди совершенно особенные. Я не педагог и потому не могу здесь давать каких-то рекомендаций, но я убеждён, что воспитание духовных качеств в педагогических училищах и институтах — это первостепенной важности задача, гораздо более важная, чем наполнить их — просто каким-то наборам информации.
История педагогики, которую, они проходят, -.это скучно, сухо, это неинтересно, тем более, что её же извращали, на моей намять всегда извращали. История педагогики; тесно связана с религиозной, церковной, духовной традицией. Почти все крупнейшие педагоги — так или иначе из неё вырастали. Возьмите для примера кого угодно — Песталоцци, у нас, естественно, Ушинского, Пирогова — знаменитого хирурга. Он же был педагог. А в своих книжках он задал вопросы смысла жизни. Вот дневник старого врача; Он размышлял, он был атеистом. Он обо всём этом пишет, для него это проблема внутренней жизни. А учителям, которые; этого не имеют, совершенно нечего передать детям. И останутся они учителями духовно нищими…
Был у нас учитель истории, интересный человек. Он приходил, вынимал из кармана тетрадочку; прочитывал по ней то, что написано в учебнике. А поскольку наш учебник был переписан с дореволюционного с некоторым искажением, то получалось очень смешно. Я приносил старый дореволюционный учебник и следил, как он делал… Но я его не сужу; он был хороший человек. Это было время сталинское, он боялся отступить куда бы то ни было. Каких только уродов не рождало это так называемое образование.
С. Соловьев: Но что делать-то? Вы нарисовали, совершенно замкнутый круг.
0. Александр: Ну, у нас ответ всегда ясен. Необходимо подготовить совершенно новую структуру педагогического образования, которая включала бы в себя духовные ценности христианской традиции и вообще духовной традиции человечества, включая — практику… Но это очень трудно, очень трудно. Это также трудно, как, знаете, восстановить храм Христа, Спасителя.. Взорвать и то было тяжело, а уж построить заново еще труднее будет, в десять раз труднее. Но мне кажется, что речь идёт о совершенно, особом мире, который должен быть создан, включая аутотренинг, .какие-то психологические упражнения, нравственные уроки. Не просто набор этических норм — это можно прочесть и выкинуть из головы.
Повторю ещё раз: нужно что-то типа монастыря, но в каком-то другом ключе. Существует ли такая практика? Да, существует. И соответствующие люди могут её изучить и из неё что-то извлечь. Это практика духовных школ, духовных училищ, в разные времена и в разных странах существовавшая.
С. Соловьев: Это очень долгая дорога. А делать надо что-то сейчас, начиная с сегодняшнего дня. Переделать педагогический институт у нас нет возможности. Есть много талантливых людей, которые готовы этим заняться. Многие из них просто не знают дороги.
О. Александр: Необходимо, по-видимому; создать какую-то параллельную с педагогическими институтами экспериментальную базу. Эта экспериментальная база будет располагать очень небольшим составом. Людей, достаточно проницательных, способных принимать в эту группу абитуриентов, у которых просматриваются любовь к детям, умение, талант — вот этот талант отдающего, но ещё не знающего, как его употребить.
Воспитание там должно проходить на основе существующей традиции. Её надо срочно изучить, её можно изучить. Такие блоки есть, причём они довольно широкие. Сегодня они — западные, но там тоже далеко не всё хорошо, многое имеет локальное значение. Нам нужно что-то вроде колледжа, но в чём-то напоминающего наши дореволюционные.
Потребуется оперативная, настойчивая и эффективная работа большой группы людей, достаточно в этом ориентированных. Пусть они создадут экспериментальный колледж и выпустят первую группу себе подобных, и дальше это начнёт размножаться. Но сначала надо создать хороший план. И нужен руководитель, хотя бы один, обладающий талантами. У нас такие есть. Если один возьмёт на себя всё, познакомить его (потому что он тоже советский человек) с этим блоком имеющегося наследия. Но всё надо быстро осваивать. Мало времени Приходится спешить. Надо усваивать быстро. Но если не усвоить, то мы вернёмся к тому же. Будет то же самое.
С. Соловьев: Я думал о тех духовных ценностях — вечных ценностях, к которым апеллирует Церковь. Если эти ценности поставить целью, поставить во главу угла школьного воспитания — ведь это без Бога не получится.
О. Александр: Религия в школе не должна быть навязана. Кстати, она вообще не должна быть и государственной, потому что это есть нечто интимное, глубокое, духовное. Бог не пропагандирует Себя и не занимается агитацией. Нужно не давить человека религиозной идеей, а помочь ему чтобы он открылся навстречу всему духовному, так же, как учить человека мыслить, любить, работать, слышать слово Божье — всему надо научить. Вопрос о двух типах школы очень актуальный, но я думаю, он второстепенный, ввиду общего катастрофического положения. Другого выхода нет, как создание экспериментальных колледжей — таких, в которых за основу были бы приняты серьёзные ценности. Но это не были бы богословские школы, это не были бы даже, может быть, и церковные школы.
Ведущая: Это просветительские центры?
О. Александр: Духовно-воспитательные центры. Пирогов не был ни богословом, ни церковным деятелем. Он был человеком религиозным и великим педагогом. И вот собрать мыслителей и педагогов — очень много всего и очень интересно. Это всё выброшено куда-то. Например, у русского религиозного деятеля Каварнина была книга «Искусство спора» — блестящая книга, но он, наверное, где-то сгинул, потому что среди эмиграции его фамилию я уже не встречаю. Книга была напечатана в 20-е годы, ясно, что погиб. Он был специалист по логике, логик-профессионал.
Значит, первое, надо пропагандировать и убеждать тех, от кого это зависит (среди государственных органов, хотя это очень неблагодарная задача), что необходимо ввести маленький плюрализм в школьное образование. Первое. Без плюрализма школьное образование зашло уже в тупик.
Второе. Раз плюрализм появился, необходимо создание экспериментальных школ, не элитарных, но экспериментальных школ. Вот первый плацдарм. А какие там будут ставиться эксперименты — это вопрос уже другой, совершенно конкретный. Это рабочий вопрос.
Если человек любит детей, и они его понимают, и существует обратная связь между ними, это исходная посылка для педагогического таланта. Музыкальный слух определить проще, есть чёткие критерии. Здесь это несколько размыто. Но опытный человек вполне может определить.
Учитель — человек должен быть волевой, собранный, внутренне богатый. Дети должны понимать, что у него есть, что получить. Потому что учитель заменяет родителей в каждый данный момент, а родители являются некой космической фигурой для ребёнка. И потом ещё одно — любовь учителя не только к детям, но и к предмету который он ведёт, которым заражает, завораживает. Тема — жизнь, поэзия, наука, всё, что угодно. Это должно также волновать учителя, но это тоже не всегда бывает.
Структура школьная патологически уродлива. Её надо менять. Понимаете, паллиативными мерами здесь нельзя ограничиться. Надо глобально менять структуру — и на основании плюрализма школы, как во всём мире. Во всём мире тоже есть трудности, есть и слабые преподаватели. Но человек, который хочет дать нормальное воспитание детям, имеет выбор. Он может определить его в такую школу; которая соответствовала бы данному ребёнку, его кругу интересов. У нас выбора нет, всё причёсано под одну гребёнку, от Тихого океана до Балтийского моря, среди всех народов и рас, которые населяют нашу гигантскую страну мы долдоним, в общем, одно и то же. Такого не было в истории, чтобы на полтора материка, где представлены десятки народов, сотни языков… Традиции некоторых из них начались до нашей эры, другие же традиции родились только что. Есть люди, у которых позавчера был ещё первобытнообщинный строй, и люди, у которых письменность началась за 500 лет до крещения Руси… И мы всем даём в целом одну программу. Это придумать только можно было, никакой Шигалев не мог додуматься до такой безумной идеи.
Те, кто создаёт школу, должны привлекать туда талантливых людей. Они должны работать по принципу как я уже сказал, консерватории или литературного института. Они должны вылавливать, выявлять (как говорили в худшие годы) людей с педагогическим талантом. Они должны «обшаривать» детские сады, всякие комнаты милиции, где только работают девушки, молодые люди, и находить по всей стране всех, имеющих дар любви и понимания ребёнка. Потом их собрать и начать с ними работать.
Конечно, придется (тут уж не надо гордиться) привлечь и какой-то зарубежный опыт. Есть очень интересные школы в Швейцарии, там один пастор устроил школу на природе. Очень высоко его ставили и Швейцер, и Ганди, и многие другие. Примеров таких много. И они часто давали прекрасные результаты. Конечно, копировать мы ничего не можем. Наши условия совершенно особые. Но нужно иметь частичный хотя бы плюрализм школ (он уже начинается — гимназия, лицей и т.д.).
Второе. Создание особых экспериментальных школ глубинного духовного, интеллектуального и педагогического уровня, использование зарубежного опыта и опыта классической, традиционной религиозной, церковной и подобной литературы и практики.
Вот так всё это выглядит. Я уверен, что другого пути нет.
С. Соловьев: Наверное, в таком случае очень многое будет зависеть от семьи, потому что выбирать, в какую школу отдавать ребёнка, будут папа или мама. И это растянется ещё надолго.
О. Александр: Да, но, с другой стороны, здесь будет работать определённая закономерность, потому что люди могут углублять свою духовную традицию, которая как бы только проросла в их семье. У них есть какой-то интерес, какой-то круг духовный Они детей направляют в подобную школу; и это уже углубляется. Тут будет некая обратная связь. Быстро, слишком быстро здесь уже ничего нельзя сделать. Быстро можно вырастить телят, кроликов, ноне детей, но не поколение. Мух-дрозофил — их можно вырастить очень быстро. С человеком всё сложнее.
А дети сейчас очень прагматичны. Они ощущают, они впитывают из воздуха этот утилитаризм, который нам внушили, — продукт материализма. Материализм начинается с философских установок и потом переходит в практические. И в конце концов чувственное, материальное становится главным, всё остальное — не нужно. Но это мстит за себя, потому что при такой установке человек и материального лишается. Оно ускользает из рук, потому что он становится эгоцентристом, следовательно, плохо работает, старается «урвать». В общем, всё это — путь к падению, к преступлению, к разложению.
Потому что когда мы говорим об идеалах, то мы говорим уже о вещах нематериальных, нечувственных. При чистом материализме — если в мире нет ничего, кроме материи и силы, — то тогда вообще о чём говорить? Какие могут быть идеалы? Ты наркоман? Это — процесс. Ты грабитель? Это процесс. Ты благородный человек? Это всё процесс, который происходит. Для вселенной они безразличны, они имеют одинаковую ценность. Ни добра, ни зла нет. Бог не даёт всё это в виде материальных вещей. Чувственное мы видим глазами, в микроскоп мы видим вещи мелкие, через телескоп — далёкие. А духовные вещи как мы можем понимать? Только развивая дух. И нравственность есть одно из важнейших средств развития духа.
Когда дух не развивается, духовные вещи постепенно становятся для нас такими же, как для глухого музыка. Мы в таком состоянии сегодня и находимся.
Нет комментариев
Добавьте комментарий первым.