Абдусалам Гусейнов. Есть ли у политики нравственное измерение?
(Академик РАН А.А.Гусейнов отвечает на вопросы корреспондента Олега Назарова)
— Абдусалам Абдулкеримович, этику иногда называют практической философией. Почему?
— Ее так можно называть, по крайней мере, в трех смыслах. Во-первых, этика есть практическая наука, так как она имеет дело с практикой – формулирует идеи для воплощения того, что не существует, но что может существовать благодаря нам, нашим поступкам, поведению, нашим сознательным и ответственным усилиям. Во-вторых, этика есть философская наука, так как она рассматривает поступки, поведение человека с точки зрения их основополагающих принципов, общего смысла жизни. В-третьих, этика есть практическая философия, так как именно через этику, через собственные нравственные программы философия непосредственно внедряется в практику, становится интересной и нужной людям. Например, мы, характеризуя те или иные поведенческие типы, говорим о стоическом отношении к жизни, об утилитарном подходе. Откуда взялись такие определения? Из соответствующих этических идеалов, которые формировались в одном случае стоической философией, в другом – философией утилитаризма.
— Вы связываете этику с идеальными программами. Значит, она является утопией?
— Слово утопия стали употреблять в последнее время как синоним чего-то ненужного или даже вредного. А разве жизнь может сохранить человеческое качество и быть разумной, если в ней нет утопии?! На военных занятиях в университете нас учили так: чтобы попасть в цель, надо брать чуть выше. Это относится к любой сфере. Этика и занимается вопросом о том, насколько человек должен брать выше, когда речь идет о его жизни в целом. Она ориентирует на такую цель, которая сама не может стать средством, но по отношению к которой могут считаться средствами все другие цели. Можно построить рассуждение иначе. Все вещи, удовлетворяющие наши потребности, имеют цену; оценивают даже землю, недра, леса, медицинские услуги, даже человеческие органы (пока еще, слава богу, на черном рынке). А есть ли в человеке и мире нечто такое, что не имеет цены, что нельзя оплатить никакими рублями, долларами, евро и прочими валютами, даже если все их собрать вместе – бесценное? Поставив так вопрос, мы как раз попадаем в область этики, моральной утопии, если угодно. Я сейчас работаю над докладом к конгрессу, который собирает наш институт в связи с 200-летием со дня смерти Канта. Так вот Кант безусловной, несравненной ценностью называл человеческое достоинство.
— Политика строится на компромиссах, а нравственность бескомпромиссна. Корректно ли оценивать политику с нравственных позиций?
— Ваш вопрос я могу развернуть в парадокс и сказать так: политика именно потому, что строится на компромиссах, является продолжением нравственности, которой свойственна бескомпромиссность. Через нравственность я решаю вопрос о том, как наилучшим образом устроить мою жизнь в той части, в какой она зависит от меня самого. Здесь моя власть является полной, абсолютной, безусловной. Здесь можно и нужно быть бескомпромиссным. И каждый компромисс, например, сделка с совестью, переживается как поражение. Но я ведь в мире не один. Я вместе с необозримо многими другими людьми, такими же как я, образую большие человеческие объединения – народ, общество, живу с ними совместной жизнью. Перед нами возникает вопрос: как наилучшим образом устроить нашу совместную жизнь в той части, в какой она зависит от наших совокупных усилий. Чтобы решить эту задачу, мы должны найти равнодействующую наших сознательных представлений и устремлений, направленных на лучшую жизнь, т.е. придти к решениям, которые устраивают всех, являются компромиссом между ними. Это и есть область политики – публичного пространства, учреждаемого людьми для их наилучшей жизни. Нравственность – зона индивидуально-ответственного поведения. Политика – зона совместной ответственности свободных индивидов. Здесь в качестве аналогии можно взять различия между индивидуальными коллективными видами спорта.
Нельзя, на мой взгляд, соотношение морали и политики представлять таким образом, будто вторая подчиняется первой. Пытаться применять к политике моральные критерии – такая же несуразность как если бы мы к морали стали применять политические критерии. Политика начинается там, где не хватает усилий нравственности. Поэтому ее действительно нельзя оценивать с моральных позиций, но не в том смысле, что она безнравственна, а в том смысле, что это – другая сфера, хотя она и непосредственно примыкает к морали, дополняет и продолжает ее. Я бы выразился так: политика нравственна тогда, когда она хороша именно в качестве политики, когда она, если вернуться к Вашей постановке вопроса, достигает совершенства в поисках компромиссов. Разумеется, существует разного рода компромиссы – но это уже другой вопрос.
— Абдусалам Абдулкеримович, к нравственности апеллируют сторонники разных политических партий. Вас это не удивляет?
— Не удивляет, но огорчает. Не удивляет: людям и отдельным индивидам, и партиям, и обществу в целом свойственно думать о себе лучше, чем они есть на самом делае, подводить свои действия под высокие моральные категории, даже свое зло выдавать за добро. Вообще нравственность в целом и отдельные ее понятия имеют такую структуру, в частности, отличаются неопределенностью, многозначностью содержания, что к ним могут апеллировать все. Каждый может натянуть их на себя. Не было на свете таких злодеев, которые не пытались бы оправдать свои действия в моральных понятиях. Огорчает: апелляция к морали в политике, как правило, является формой демагогии. Сколько у нас было за последние годы, скажем мягко, сомнительных политических ситуаций: и Беловежский сговор, и расстрел Верховного Совета, и дефолт, и война в Чечне… Во всех случаях ответственные за это политики находили и находят нравственные оправдания своих действий: спасали страну от краха, выполняли долг, защищали конституцию и т.п. Все апеллируют к морали и именно поэтому такие апелляции ничего не стоят.
Политикам нельзя верить на слово. Особенно надо быть настороженным тогда, когда они говорят убедительно, как, например, наш Президент, который точно знает, что, кому и как сказать, всегда находит правильные слова, получающие отзвук в сердцах граждан. В политике слова надо соотносить с делами, проверять делами.
— Сегодня у российского политического класса нет единства в понимании того, что есть высшее благо для России. (Разная реакция на вступление в НАТО бывших союзных республик – свежий тому пример). Может мораль чем-то помочь в преодолении этой, по сути, тупиковой ситуации?
— Высшее благо – ключевая категория для определения связи морали и политики. Каждый человек стремится к высшему благу. К тому, что он считает высшим благом. На этом построена нравственная стратегия его жизни. Человек может сознательно не формулировать такую стратегию, она тем не менее заложена в его поведении. Когда мы идем, мы всегда идем в каком-то направлении. Точно также, когда мы совершаем сознательные действия, мы выбираем определенную линию жизни.
Разные люди понимают высшее благо по-разному: для одних это – удовольствия, для других – благо семьи, для третьих – душевное спокойствие и т.д. В нравственной сфере такое различие само по себе не порождает конфликтов, так как каждый человек сам отвечает за свой выбор. Но в политике оно становится проблемой. Здесь разные понимания высшего блага сталкиваются между собой. Поэтому в политике надо говорить не о высшем благе, а об общем благе. Конечно, определить, что есть общее благо – дело тоже непростое. Политика во многом и представляет собой механизм его выявления (народное представительство, выборы, референдумы, публичные дискуссии и т.д.).
Вы говорите «у российского политического класса». Я не очень понимаю, что это такое – совокупность политиков? Общее благо России – благо всех россиян и не только политиками оно должно определяться. Беда российской политики, если вообще о последней еще можно говорить, состоит сегодня в том, что она превращается в междусобойчик политиков. А граждане все больше превращаются в манипулируемую и патронируемую массу.
Сегодня проблема, на мой взгляд, состоит не в том, что у политиков нет единого понимания общего блага России, а том, что сама политика направлена не на это. И не на общее благо, и не России. Возьмем самые жесткие факты. Советский Союз был конституционным государством. На референдуме в марте 1991 г. граждане высказались за сохранение СССР. И что же? Буквально через несколько месяцев политику развернули в противоположном направлении – не во имя общего блага как оно было выражено в конституции и подтверждено народным голосованием, а вопреки ему. И вот в этом направлении политика движется до настоящего времени.
Или возьмите образование – безусловно, политический и интересующий всех граждан вопрос. Идут споры, делать ли его платным или бесплатным, государственным или частным, подводить под западные стандарты или нет. Можно сказать, что у «политического класса» нет согласия по вопросу об общем благе применительно к образованию. А у граждан России может быть есть такое согласие. А кто их спросил? Складывается впечатление, что реформа образования направлена не на его совершенствование, улучшение, а на ухудшение. Я уверен: у подавляющего большинство россиян и у подавляющего большинство специалистов иное представление о путях совершенствования, улучшения образования, чем то, которое агрессивно навязывается сверху.
— Политик либо стремиться к согласованию различных интересов, либо отстаивает корпоративный интерес и игнорирует (или даже подавляет) все прочие. Правильно ли говорить, что первая цель – нравственна, а вторая – нет?
— Как сделать так, чтобы за общим благом государства не скрывался частный интерес той или иной группы людей, корпорации – труднейшая задача политики. Она не имеет одноразового решения, требует к себе постоянного внимания. Ключевым здесь является понятие справедливости, который образует еще один важнейший стыковой узел морали и политики. Справедливость представляет собой нравственную меру в распределении выгод и тягот совместной жизни. При этом важно учесть как равенство всех граждан в их фундаментальных правах, так и их различия с точки зрения достижений, заслуг перед государством. Возьмем, к примеру различия в уровне оплаты труда, в доходах между богатыми и бедными. Конечно, эти различия должны быть. Но какими? Скажем, зарплата профессора в Германии сопоставима с зарплатой федерального министра, а у нас она в тридцать раз меньше. У нас, конечно, очевидным образом нарушена справедливая мера в том, как в государственной политике представлены интересы разных групп людей. Это само по себе плохо. Еще хуже, что из политической лексики и практики вообще исчез критерий справедливости. Взять хотя бы такой аспект. В демократических обществах признается справедливым такая степень неравенства, на которое получено согласие тех, кто в соответствующем отношении неравенства занимает нижние позиции. У нас даже нет серьезных попыток взглянуть на вещи с этой точки зрения.
— Обязательно ли политик должен иметь собственные идеалы?
— Для меня политика область сознательных и свободных решений, которые подлежат вменению и ответственности. И без идеалов она вообще не может существовать. Экономика – да, социальная жизнь – да, познавательная деятельность – да. Они могут обходиться без идеалов. Но не политика. Политика, как мы выше уже говорили, вырастает из того, что высшее благо индивидуальных стремлений людей трансформируется в общее благо их совместной жизни. Общее благо, как и стремление к справедливости, собственно говоря, и составляет идеальную основу политики. А что останется в политике, если лишить ее одухотворяющих идеалов? Всякого рода технологии, управленческие механизмы и т.п. Политика – это вдохновение, полет. В ней нужны крылья. Идеальность политики нельзя путать с ее идеологизированностью, а тем более с фанатической ограниченностью. Политики претендуют на то, чтобы говорить от имени людей, выражать их интересы, чаяния. Как они это будут делать без идеалов, без больших объединяющих людей целей? Сводить политику к циничному прагматизму – значит убивать ее.
— Может ли в принципе политик быть нравственно совершенным? Если да, то, пожалуйста, приведите пример.
— А может ли вообще человек быть нравственно совершенным? И кто может назвать такие примеры! Нравственное совершенство – противоречивое понятие. Чтобы быть полным, оно должно включать и сознание своего совершенства. Но разве назовет кто-нибудь совершенным человека, который, думает и говорит, что он является совершенным?! Как раз те, кто, как мы думаем, нравственно возвышаются над другими, более всех мучаются угрызениями совести. Почитайте хотя бы дневники Л.Н.Толстого! Даже Иисус Христос не считал себя настолько безгрешным, чтобы бросить камень в женщину, совершившую прелюбодеяние.
Принято считать, что политики являются особенно (чуть ли не профессионально) безнравственными (циничными) людьми. Я с этим не согласен. Скорее, наоборот. Такое впечатление понятно и по-своему оправданно. Оно возникает по двум причинам. Во-первых, к политикам предъявляют повышенные требования. Они же представляют народ. И народ хочет видеть их свободными от тех недостатков, которыми сам страдает. Во-вторых, политики на виду, их просвечивают с разных сторон. Когда в летний день пробивается луч в окно, с ужасом в чистом воздухе комнаты вы видите полоску пыли. Так происходит и с политиками. Они просвечиваются а потому кажутся грязными.
— Можно ли в принципе оценивать с нравственных позиций такие остро дискуссионные вопросы как возвращение природной ренты государству и пересмотр итогов приватизации?
— Почему же нельзя?! Для этого не надо даже прибегать к моральным инвективам. Достаточно честно ответить на два очень простых вопроса: а) способствуют ли присвоение природной ренты некой группой газо-нефтяных собственников и приватизация в том виде, в каком она проведена, общему благополучию россиян и процветанию страны? б) что думают по этому поводу граждане России. Мораль здесь присутствует косвенно. Названные Вами вопросы – свидетельство плохой, преступно плохой политики.
— Стоит ли надеяться на позитивные перемены в нравственном состоянии общества, если лица, виновные, к примеру, в дефолте, не только не понесли за это никакой ответственности, но и продолжают занимать высокие государственные посты?
— Нет, не стоит. И это относится не только к авторам дефолта.
— Верите ли Вы в искренность раскаяния Михаила Ходорковского?
— Чужая душа – потемки. Она остается особенно темной тогда, когда хочет казаться светлой. Потом: о каком раскаянии Вы говорите? Раскаяние – это разве слова?!
В личном плане о Ходорковском я ничего не могу сказать. Внешне он производит приятное впечатление – интеллигентное лицо, подтянутая фигура, сдержанная манера общения. Но это лишь признаки, позволяющие отличить его от других. Не больше. Я о нем могу судить только в одном качестве – качестве самого богатого человека в России, многократного долларового миллиардера. Маркс говорил, что возникающий капитализм весь источает пот и кровь. Проходящий на наших глазах генезис российского капитализма протекает, возможно, почище. Все – таки время другое и традиции мягче. Тем не менее крови и здесь хватает. По крайней мере, тогда, когда речь идет о миллионах. У меня не хватает фантазии вообразить, какой душой должен обладать человек, каким невероятным счастливчиком или, наоборот, монстром он должен быть, чтобы в такой короткий срок сколотить такое огромное состояние.
— Абдусалам Абдулкеримович, должно ли государство заботится о нравственном состоянии общества?
— А о чем же еще оно должно заботиться?! Оберегать безопасность и нравственное здоровье общества – основная функция государства. Проблема заключается только в том, как это делать. Меня, честно признаться, даже удивляет этот вопрос. Неужели не видно, что именно государство в первую очередь повинно в нравственном неблагополучии общества. Всеобщая коррумпированность чиновников, фактическая легализация проституции, миллионы бездомных и отлученных от школы детей, униженное положение учителей, инженеров – это все нравственные язвы нашего общества и это все государство, все следствие определенной политики, ее ложных приоритетов.
— Как влияет телевидение на нравственное состояние общества?
— С телевидением беда. Почти такая же по масштабу и вредным результатам беда, как и с наркотиками. И дело заключается не в том даже, что журналисты там пристрастны, что оно зависит от власти и т.д. Если бы никто не злоупотреблял телевидением, а журналисты работали в высшей степени профессионально, если бы даже изгнали из нее идиотизирующую людей рекламу, оно, телевидение, все равно осталось бы источником повышенной опасности для духовного здоровья людей.
— Государственную Думу в народе не любят. Как Вы думаете, почему?
— А за что ее любить?! Что она сделала для народа?! Разве не благодаря Думе произошло у нас невиданное и позорное для цивилизованной страны социальное расслоение людей?! То, что накопленное поколениями богатство вмиг растащила, разграбила маленькая кучка людей и они, эти набившие карманы долларами ничтожества, чувствуют себя хозяевами жизни, при этом приговаривают, что у них все законно – разве это не Дума?! Ведь и в самом деле законно. А то, что вдруг полстраны обзавелись оружием и теперь стреляют, кто в кого попало – это разве не Дума?! А предшествующие ей Верховные Советы? Они что сделали великого для народа. За ними можно числить только одну заслугу: они на рубеже 80-90-х годов подорвали советский строй и прикрывали разрушение страны. Но это ведь заслуга сомнительная и я, как и очень многие мои соотечественники, предпочел бы заключить это слово в кавычки. Не за что их любить! И народ можно упрекнуть не за нелюбовь к Думе, а скорее за то, что он терпит ее и продолжает верить. Из этого надо делать правильные выводы. Основной из них: до подлинного народовластия и представительства нам еще расти и расти.
Нет комментариев
Добавьте комментарий первым.