Галина Иванкина. Космос Островского

 

«Только два сорта и есть, податься некуда: либо патриот своего отечества, либо мерзавец своей жизни».

Александр Островский. «Правда — хорошо, а счастье лучше»

В разговоре о гениях, открывших Русский Мир западу, востоку и прочей Африке, всегда фигурирует могучая троица — Достоевский, Толстой, Чехов. Иногда четвёртым номером выходит Пастернак, чей «Доктор Живаго» намного популярнее в Европе, чем на родине.

Однако есть авторы, подарившие Русский Мир самим же русским. Александр Островский не имеет общепланетарной славы, даже названия его пьес невозможно перевести и передать — если не игра слов, то пословицы да поговорки, взятые из народного лексикона. Все эти «Не всё коту масленица», хоть речь идёт не о коте и не о масленице, «Не было ни гроша, да вдруг алтын» — тут не всё о деньгах, «На всякого мудреца довольно простоты» — никаких мудрецов там нет, а фамилия главгероя — Глумов — тоже говорящая, ибо он глумился над всеми, кто ему снисходительно покровительствовал.

Островского именовали дивно — Колумбом Замоскворечья, но, по сути, его «материк» гораздо шире — это вся Россия, где честность уживалась с предательством, любовь с корыстью, а истовая вера в Бога — с дремучим ханжеством. Русский космос! Персонажами были не только бородатые негоцианты, бесящиеся с жиру и полнотелые матроны, тоскующие у окна, под которым пышно зацвёл бальзамин. Островский писал о помещиках богатых и разорившихся, приказчиках и приживалках, адвокатах и чиновниках, гимназических учителях и актрисах. Мелькали нищие и юродивые. Фланировали светские львицы в платьях с турнюрами. Шли лоточники. Ехали цыгане. Островского почему-то считали и считают едким сатириком, а он — глубже. Где-то издевался, а чаще — жалел. Всех: и Паратова, и Карандышева, и тем паче — Ларису. На Руси жалеть — значит любить, а этот человек с широким «волжским» лицом и умными глазами любил всё, что его окружало.

В этом году великому драматургу Александру Николаевичу Островскому исполняется двести лет, а многие его произведения до сих пор актуальны. Кроме того, по ним легко изучать историю, быт, нравы и законодательство. Недоучившийся юрист (завалил экзамен по римскому праву и ушёл из университета!), наш юбиляр тем не менее крепко выучил законы, а если приглядеться внимательно, все его пьесы содержат юридические отсылки. То к договорам купли-продажи, то к наследственной тематике, а то и к особенностям бракоразводных процессов.

В комедии «Красавец-мужчина» транслируется, что при разводах по причине супружеской измены возможность повторного брака оставалась у потерпевшей, обманутой стороны. Поэтому роскошный гад Окоёмов уговаривал наивную Зою сымитировать неверность, мол, затем женюсь на столичной богачке, а там разбогатею и вернусь к тебе с капиталами!

Векселя, наём работников, подряды, заключение актёрского контракта — всё это «изюминки» незамысловатых, понятных пьес, и как сказал Сергей Сергеевич Паратов, барин, зачем-то ввязавшийся в судоходный бизнес: «Управители мои и управляющие свели без меня домок мой в ореховую скорлупку-с. Своими операциями довели было до аукционной продажи мои пароходики и всё движимое и недвижимое имение».

Уже первый серьёзный опыт — «Банкрот» или «Свои люди — сочтёмся» — был посвящён процедуре ложного банкротства, что выбесило московское купечество, цензоров, да и самого Николая I, посчитавшего пьесу молодого автора грубой и оскорбительной. За Островским был установлен полицейский надзор, снятый после смерти государя в 1855 году, а «Банкрота» допустили к постановке лишь в декабре 1860 года. Наступала эра больших денег и безумной расточительности!

Период с середины 1860-х до начала 1890-х годов называют Gründerzeit (от немецкого ‘der Gründer’ — основатель, учредитель). Для этого бурного двадцатипятилетия была характерна «учредительская горячка», массовая организация промышленных, строительных и торговых акционерных обществ, банков, кредитных и страховых компаний. Люди разживались и разорялись так быстро, что газеты не успевали отслеживать очередной факт возвышения или падения.

Упрочивались позиции буржуазии, дымили заводы и фабрики, разрасталась сеть железных дорог, началось развитие телефонии. «Прежде, Михевна, богачей-то тысячниками звали, а теперь уж все сплошь миллионщики пошли. Нынче скажи-ка про хорошего купца, что он обанкрутился тысяч на пятьдесят, так он обидится, пожалуй, а говори прямо на миллион либо два, — вот это верно будет… Прежде и пропажи-то были маленькие, а нынче вон в банке одном семи миллионов недосчитались», — вещала Глафира Фирсовна из «Последней жертвы».

Торговцы, ещё совсем недавно верные «честному купеческому слову», всё чаще прибегали к услугам дорогостоящих правоведов, богатевших день ото дня. Циничный адвокат Досужев из «Доходного места» выдаёт фраппированному собеседнику: «Стал я им писать по их вкусу. Например: надо представить вексель ко взысканию — и всего-то десять строк письма, а ему пишешь листа четыре. Начинаю так: «Будучи обременён в многочисленном семействе количеством членов». И все его орнаменты вставишь. Так напишешь, что он плачет, а вся семья рыдает до истерики. Насмеёшься над ним да возьмёшь с него кучу денег, вот он и уважает тебя, и кланяется в пояс. Хоть верёвки из него вей». И резюмирует: «Я только беру с них деньги за их невежество да пропиваю».

Коммерсанты, чьи отцы и деды носили кафтаны и поддёвки, переодевались во фраки, дабы отметиться на всемирных Expo — то в Париже, то в Лондоне, то в Брюсселе. Кнуров и Вожеватов из «Бесприданницы» выглядят вполне цивилизованно и внешне ничем не отличаются от своего приятеля — лощёного мота Паратова. Разве что у последнего сформированный вкус и тонкие манеры. Кстати, в пьесе упоминается конкретная Exposition Universelle de 1878, где участвовала и Российская империя как одна из ведущих держав.

Островский так чётко видел реальность, что делал её почти осязаемой — в его пьесах не последнюю роль играет мир вещей. Так, он улавливал связь между костюмом и его носителем. Бесприданница Лариса «одета богато, но скромно». Это было важной ремаркой, таким образом драматург изначально подчёркивал, что его героиня сделана из совершенно иного теста, нежели её маман Харита Игнатьевна, что «одета изящно, но смело и не по летам». В то время журналы, выпускавшиеся и в Париже, и в Петербурге, активно писали о бонтоне. В частности, о том, что быть «слишком модной» — неприлично в светском обществе, равно как носить бархатные платья, декольте и бриллианты днём. Это себе позволяли супружницы нуворишей или же …куртизанки.

Значение имели не только покрой, но и материя. Купеческая дочь Липочка Большова, вышедшая замуж за противного ей, но такого многообещающего Подхалюзина, перечисляет свои наряды, и оказывается, что у капризницы аж три грогроновых платья. Грогрон (фр. ‘gros grains’) — одна из самых дорогостоящих материй XIX столетия. Это гладкокрашеный шёлк высшего качества из самых лучших коконов шелковичного червя с длинной неповреждённой нитью. В 99 случаях из 100 весь этот грогрон сидел на Липочках Большовых, как на корове седло.

Небогатый и ленивый чиновничек Миша Бальзаминов, глянувши в окно, видит незнакомку: «Какая едет-то! Вся бархатная!» Та, что ехала с утра «вся бархатная» ни за что не могла бы оказаться аристократкой. Купчиха, притом из «новых денег», жена ловкого адвоката, обслуживающего капиталы, ну или грешная камелия, как называли сих дам полусвета с лёгкой руки Дюма-сына. Бальзаминов — существо бедное и глупое — мыслит категориями шик-блеска, бьющего по глазам. Работать, служить неохота! Ищет себе невесту с приданым и в конечном итоге находит осатаневшую от скуки вдовицу Белотелову, непривлекательную и толстую, но для Миши «…все богатые невесты красавицами кажутся».

В те годы получил распространение тип красавца-мужчины, «продававшего» свою миловидность каким-нибудь «золотым приискам». Это было общемировым явлением, и мопассановский Жорж Дюруа мог бы поспорить с Паратовым и Окоёмовым о качестве подаваемых к обеду устриц. Тот же Бальзаминов по сюжету — юн да пригож собой, и Белотелова лихо берёт его за лацканы узенького сюртучка.

Вадим Дульчин из «Последней жертвы» сначала обирает влюблённую в него купеческую вдову, а затем, окончательно проигравшись и опозорившись, кидает в финале: «А вот женюсь на Пивокуровой, тогда за всё расплатимся». У Пивокуровой-то миллион! Всё продаётся и всё покупается. «Злато, злато! Сколько через тебя зла-то», — философически изрекал актёр Несчастливцев из «Леса». Культ чистогана и наживы. Люди-вещи, люди-безделушки, люди-монетки. Леди и джентльмены «for sale». Неслучаен горький стон Бесприданницы: «Уж если быть вещью, так одно утешение — быть дорогой, очень дорогой. Сослужите мне последнюю службу: подите пошлите ко мне Кнурова».

Пьесы Александра Островского хороши ещё и тем, что свободны для интерпретаций. Хрестоматийная и надоевшая ещё в старших классах «Гроза» не так уж прямолинейна, как нам кажется. Можно трактовать Катерину как «луч света», а можно как разрушительницу нормальных устоев, плюющую на заповеди. Тогда как суровая Кабаниха — оплот местных традиций. Марфа Кабанова — это повзрослевшая и что-то в себе притушившая Катерина, смирившая дурные страсти. Эти женщины — из единой огневой породы, но разноимённо заряженные. Отсюда — конфликт. Гроза как столкновение и электрический разряд. А кто таков Борис, пленивший Катерину? Образованный и никчёмный племянник воротилы Дикого. Превосходно выглядит, начитан, да ни к чему не годен. В городе Калинове ему тоскливо и нудно. Выход — крутить амуры с замужней дамой, как во французских новеллах. Кто здесь прав и виноват? Все и никто. Выбор за читателем и зрителем. Кто — луч? Снова никто.

Особняком в творчестве драматурга стоит его «Снегурочка» — ответ на запрос эпохи. Во второй половине XIX века по всей Европе в литературную моду вошло сказочно-романтическое язычество, причём своё, родное, не то в противовес античности, не то в продолжение оной. Дескать, у каждого народа свои корни и своя поэтика. Островский не выдумал героиню, а взял её из сборника Александра Афанасьева, собирателя сказок. Получилась завораживающая легенда о хладной деве и племени солнцепоклонников. Потом пришлось удивляться, что верховное божество древних славян вовсе не Ярило — настолько эта сказка пришлась по вкусу разным поколениям.

Александр Островский — бытописатель и фантазёр, нравоучительный дядюшка и весёлый пересмешник, патриот и критик пороков своего Отечества. Русский космос разнообразен, многолик, загадочен и открыт для постижения. Итак, 12 апреля — день рождения драматурга. Космическая дата! В совпадения лично я не верю.

 

Источник: Газета «Завтра»

Добавлено Арина Ларедо в Культура, Русская литература в 03.05.2023