Георгий Федотов. Война и национальная проблема

Для людей старшего поколения, сознательно переживших 1914 год, естественно мыслить нынешнюю войну как продолжение той, «великой». Если отвлечься от России, то эта борьба представится опять как столкновение демократий Запада с Германией, милитаризм которой нашел для себя в нацистском строе еще более жестокие и острые формы. Германия опять является агрессором. Защита Польши, как тогда Сербии, была непосредственным поводом к войне. Вспоминая судьбу Чехословакии, думая обо всех угрожаемых государствах Средней Европы, легко прийти к убеждению, что и эта война ведется во имя защиты наций – преимущественно малых наций – от германской экспансии. 25 лет назад вопрос об освобождении малых народов из-под немецко-венгерского гнета (Австро-Венгрия) занимал авансцену войны. Война шла и заканчивалась под лозунгом самоопределения народов. Версальский мир был, прежде всего, попыткой (хотя и не проведенной последовательно) передела Европы по линии этнографических границ. Следует спросить себя, стоит ли и сейчас, четверть века спустя, история под тем же самым знаком: освобождения и самоопределения народов?

Конечно, мы не мыслим мира без восстановления Польши и Чехословакии. Но исчерпывает ли это самоочевидное требование общие чаяния мира? Не слышится ли с самого начала войны, в устах ответственных вождей демократии, иная, новая нота? Чемберлен, Даладье, президент Рузвельт, с разными ударениями, говорят об одном: об организации безопасности, о создании «нового порядка» в международных отношениях, который сделал бы войну невозможной.

Европа устала от крови, от вооружений, от мобилизаций. Превыше всяких частных требований мира стал сам мир – конечно, не любой, «похабный», на скорую руку, за несколько месяцев состряпанный мир, но мир длительный, прочный, обеспечивающий сожительство и сотрудничество народов.

Теперь уже для всех стало ясно, что при современной дьявольской технике разрушения Европа не может позволить себе роскоши войны – даже по одной на поколение. Опыт последнего двадцатилетия, с его стремительным снижением культуры – моральной, политической, интеллектуальной – говорит о том, в какую пропасть мы скатываемся. Никакие национальные цели и интересы не могут оправдать современной войны. Она может иметь лишь одну приемлемую цель: уничтожение самой войны.

Эта цель смутно брезжилась уже перед бойцами и организаторами прошлой войны. Лига Наций была идеалистической попыткой решения проблемы мира. Она создала «общество» или, в сущности, совещание народов, сохранивших свой суверенитет. Это общество было безвластно и лишено всяких органов принуждения. И власть и сила принадлежали его членам. Идеалисты надеялись, что моральный авторитет Лиги со временем может стать политическим; что новое международное право, постепенно внедряясь в сознание, станет силой и создаст, в конце концов, органы властной, принудительной организации. В действительности борьба национальных интересов очень скоро разорвала слабые узы международной солидарности. Идеалисты ошиблись еще раз, не посчитавшись с суровой природой государства. Всякое государство стремится к самодовлению, и свой интерес ставит выше всякого иного блага. Его сила может быть ограничена лишь высшей силой. Важно только, чтобы эта внешняя сила была поставлена на службу высшей правовой идеи, а не являлась выражением голой воли к насилию.

Действительно, из хаоса современного мира возможны лишь два выхода: насильственное объединение в новую мировую империю, или более или менее свободное объединение в федерацию народов. Первая участь грозит Европе в случае победы Германии: другого претендента на роль нового Рима сейчас нет. Напротив, победа союзников может быть обеспечена лишь действительным, прочным федеративным объединением народов

В жизни каждой политической системы наступает момент, когда переход к высшим, более объемлющим формам единства становится необходимостью. Вне его разлагающие центробежные силы грозят разбить на куски старое общество и его цивилизацию. В этот момент законные национальные интересы становятся преступными сепаратизмами; былые войны по «естественному праву» – междоусобицами, с которыми не мирится общее сознание. В таком состоянии жила Греция на исходе Пелопонесской войны. В таком состоянии жил весь средиземноморский мир в эпоху римских завоеваний. При всем многообразии национальных элементов этого мира, он давно уже строил свое культурное единство на основе эллинизма, которое потребовало, наконец, и своего политического выражения.

Новым европейским нациям не приходилось и строить своего культурного единства. Они в нем родились – в лоне общей римской и христианской цивилизации. Это единство и поныне остается непререкаемым фактом культурной жизни: в религии, науке, искусстве, быте и технике. Все национальные отличия народов, драгоценные сами по себе, представляют лишь разновидности общей культурной формы. Самые глубокие национальные антагонизмы являются сейчас столкновением интересов и идей – подобие классам и партиям внутри нации, – а не противоречием глубоких, несовместимых духовных миров. Вот почему национальные конфликты в Европе неизбежно принимают облик идеологических и политических. Как столкновение Афин и Спарты соответствовало конфликту аристократической и демократической Греции, так и в современной войне, хотя они этого и не хотят, – демократии ведут борьбу с тоталитарным государством за свою и общую свободу.

Современная нация уже потому не может поставить свой интерес высшим благом и целью, что ее жизнь невозможна вне той культурно-политической системы – назовем ли мы ее христианской или европейской, – к которой она принадлежит. Разрушение этой системы, гибель цивилизации – столь легкая и столь обеспеченная в случае острых и длительных столкновений – неизбежно повлечет за собой гибель всех наций – участниц этого культурного единства. Поэтому последовательно проведенный принцип национального интереса становится невозможным: он подкапывает существование самой нации, которой хочет служить. Уже теперь нет таких интересов, которые оправдывали бы – то есть в грубом коммерческом смысле окупали бы войну. В действительности, то, что именуется интересами или даже жизненными интересами нации, чаще всего прикрывает инстинкты и страсти, не имеющие ничего общего ни с интересами, ни с разумным расчетом. Это слепая воля к могуществу, ничем ненасытимая, нигде не останавливающаяся. Это рок, влекущий к гибели, как бы тайный инстинкт самоубийства. Impavidum ferient ruinae¹ – таков современный смысл современных империализмов – больших и малых. Ужас лишь в том, что «бесстрашный», или одержимый, погребает под обломками не одного себя, а весь тот культурный мир, к которому он принадлежит.

Национализм из здоровой формы культурного сознания – частной, относительной, но оправданной, – превращается на наших глазах в безумие, в демонию², взрывающую нашу цивилизацию. С национальным эгоизмом произошло то же, что с классовым. Коммунизм, раздув классовые инстинкты, разрушает национальное общество. Национализм разрушает весь европейский дом народов, и вместе с ним свой собственный национальный дом.

Преодоление национальных демоний – дело нелегкое. Оно целиком ложится на плечи той интеллигенции, которая в наши дни является носительницей национального сознания. Дело идет, конечно, не о подавлении или заглушении национального сознания, а его воспитании, его этизации, о включении его в общечеловеческое – «вселенское» сознание. Пока правители народов обдумывают нелегкую политическую проблему построения новой Федерации, на всех нас, ответственно принявших войну, ложится долг борьбы на духовном фронте – со всеми силами дезинтеграции и распада, с теми силами, которые защищают национальный интерес, как высшее благо, и национальный суверенитет, как высшую политическую форму.

Комментарии закрыты

Извините, но вы не можете оставить комментарий к этой записи.