Глаза у некоторых горевших в танках, самолетах и блиндажах потом уже ничего не видели, у некоторых не осталось и самих глаз. В них не было слез радости в Дни Победы и в остальные дни ни с чем не сравнимого отчаяния от того, что Родина-мать оказалась злой мачехой, сослав своих детей в удаленные от глаз людских дома инвалидов, размещенные в заброшенных и почти непригодных для жизни монастырях. Пожизненные сроки теперь дают самым жестоким убийцам, но у коммунистов- ленинцев оказалась своя этика, совсем далекая не только от христианских добродетелей, но и от всего, что позволяет нам еще считаться людьми. Для героев войны без всякого суда были выписаны пожизненные сроки. Ни один из этих приговоров не был отменен. Они испили свою горькую чашу до дна, а мы не так уж давно хоть что-то стали узнавать о тех, чьи имена и подвиги исчезли навсегда. Их собрали по городам в конце сороковых при Сталине,но ни при одном из следующих генсеков их не вернули. При демократической власти слишком часто горели дома инвалидов по всей стране. Можно надеяться, что толстые каменные стены удаленных монастырей спасли их жизни.

Дом Инвалидов в Париже принимает обитателей с 1674 года. В этом огромном и красивом сооружении в давние времена помещалось до 4000 человек. Купол церкви возвышается над ближайшими кварталами. Может быть, королевская благодарность к своим ветеранам побудила и наших партийных руководителей разослать ветеранов по заброшенным монастырям. Если бы там сохранялась монастырская жизнь, то в этом решении можно было бы усмотреть проявление благодарности. Но там не было ни окон, ни электричества, ни молитвенного утешения.

На фото: Дом Инвалидов в Париже

Самым молодым ветеранам той страшной войны сейчас уже под 90. Их осталось совсем немного. Скоро уже некому будет дарить электробритвы, фарфоровые чайники и продовольственные наборы. Жившие в доме инвалидов ничего не получали от власти, кроме еды и минимального медицинского ухода. Хорошие протезы -дело дорогое и хлопотное. Они никогда не видели парадов победы, которые возобновили только с 1965 года, их не приезжали поздравлять партийные начальники. Да и телевидения на этом острове долго не было. Свершения пятилеток, освоение целины, полет Гагарина проходили где-то слишком далеко, среди не покалеченных людей, а на острове шла жизнь среди ликов святых на фресках, которые свое мученичество предлагали в качестве примера для подражания. Святые претерпевали за веру, а инвалиды не знали даже за что. Вполне возможно, что кто-то из пациентов инвалидного дома, когда-то громил церкви, по молодости и по приказу расстреливал священников, радовался очередной удачной бомбардировке Валаамского монастыря, где могли находиться помимо монахов финские военные. Но среди пациентов было немало совсем молодых, которые, скорее всего, еще не сумели нагрешить больше нас с вами.

В 90-е годы даже к вполне благополучным ветеранам пришла не менее страшная беда. Они видели множество бездомных детей и стариков у помоек в годы вхождения в рынок. Расстрел Верховного Совета с депутатами, которых они первый раз в жизни выбирали по собственному желанию. Нашествие в СМИ либералов, утверждавших, что патриотизм –это последние прибежище негодяев и называющих тех, кто возражал, красно-коричневыми и коммуно-фашистами. Гайдаро – чубайсовские людоедские толкования о том, что не вписавшихся в рынок следует считать неизбежными отходами нового экономического курса.

Ветеранам было стыдно более, чем другим, когда побежденные ими немцы отправляли в Россию фурами гуманитарную помощь для спасения от голода. Им демократическая власть месяцами не выплачивала пенсии в надежде, что сокращение никчемных едоков только улучшает макроэкономические показатели, повышая ВВП на душу населения. Вчерашние победители увидели, что за 20 демократических лет исчезло 20 тысяч населенных пунктов и 20 миллионов соотечественников. Потери промышленности, науки, культуры, образования сопоставимы с потерями на той самой кровавой войне.

Дожившие до наших дней российские ветераны, уже получающие заслуженные ими уважение и заботу, но заканчивают свои дни в оккупированной стране, как убедительно говорят некоторые политики. Они видят, что делают на еще более оккупированной Украине с их бывшими однополчанами и их детьми недобитые бандеровцы и футбольные фанаты. Каким раскуроченным оказался тот мир, за который они боролись. Снова на Донбассе убивают целыми семьями людей, будто бы та война никогда не кончалась и не было той победы, что празднуют каждое 9 мая. Нет более явственного признака разложения общества, когда дело доходит до гражданской войны. И это продолжается больше года. Русский мир потерпел свое самое страшное поражение за последние десятилетия, допустив гражданскую войну на Украине. Чтобы скрыть этот позор, СМИ с обеих сторон говорят о москалях, ватниках, укропах, колорадах, будто бы эта война между чужими. Они заставляют нас забыть, что все мы единая основа Русского мира.

За 70 прошедших лет мир не стал справедливей и безопасней. Разве, что пенсии теперь хватает на еду и лекарства, есть возможность отложить даже на похороны. Ветераны – народ стойкий и многое способен перенести. Их так же предали сытые, жадные, равнодушные, как и калек Валаама. Кто-то из здоровых возможно даже позавидовал тем, кто не дожил до развала нашей страны и превращения ее в управляемую извне колонию.

Имперцы сталинского розлива расскажут нам о вожде народов, как об эффективном менеджере. Имперцы монархические напомнят о самых высоких темпах экономического роста и неизбежной победе в конце 1917 года, которой помешали большевики. При постройке главного для военного флота Морского собора в Кронштадте повесили черные доски с упоминанием всех офицеров, погибших на море независимо от их вероисповедания поименно, а матросов помянули лишь общим числом. Я спросил у священника, пришедшего посмотреть величественную красоту Морского собора, правильно ли это. На что он мне ответил, что писать имена дело мирское, а у Бога все павшие не забыты. Верная мысль, но я почему-то подумал, что все равно есть какая-то связь тех упрощенных, забывчивых надписей с тем, какое рвение проявили матросы в дни февральской революции, убивая офицеров и адмиралов.

В тех почти забытых властью домах инвалидов у всех была общая судьба. Офицеры и простые солдаты умирали одинаково безымянными и никто их даже не пытался посчитать. В правление Сталина людей считали с погрешностью до нескольких миллионов. Какие уж там имена, а тем более накануне новой и уже вполне реально подступающей атомной мировой войны? Все эти инвалиды одним своим видом напоминали какими страшными потерями далась та победа, как пренебрегая жизнями солдат, выигрывали сражения. Миллионами жизней гражданских интересовались еще меньше.

На параде победы проехали, сверкая намытыми боками, новые танки и прочая техника. Красивым строем пролетели самолеты и вертолеты. «Теперь нас голыми руками не возьмешь!»- думают военные начальники и сам главнокомандующий. «Рубль и цены на нефть стали расти»- довольно потирают руки экономисты. «В Сколково и Роснано украли еще не всё»- справедливо надеются прокуроры. Золота в закромах Родины заметно прибавилось радуя и без того не сильно печальных банкиров. «Скоро восстановим границы СССР!» — мечтают имперцы всех разновидностей под: бело -желто –черными, бело-сине-красными и просто красными флагами.

Сто лет назад Российские законы сохраняли публичные дома, но ввели сухой закон. Церквей строили очень много, а жизнь устраивали, не сильно оглядываясь на христианские добродетели. Развивали просвещение в Народных домах, но не сумели создать русское общество, способное жить не только по закону, но и по правде. Хотели и не успели. Вот и нам бы не опоздать. Чтобы уважение к защитникам Отечества и забота о них: здоровых и покалеченных, живых и павших стали бы столь естественным, как дыхание, которого обычно не замечаем. Еще сложнее преодолеть привитый нам либералами индивидуализм. Права личности в нашем коррумпированном обществе, живущем без чувства стыда, к нам так и не пришли, а способность хоть что-то сделать сообща и без оплаты мы уже утратили. Кто-то в комментариях назвал гнилью промотавших нашу независимость:

«Гниль ! Потому что у власти гнилые бывшие
«комсомольцы» ,наученные демагогии в
высших партшколах СССР. Их учили идеям
Ленина — Сталина, а они приторговывали
шмотками, потом продали нефтянку
целой страны».

Осуждая власть надо чаще смотреть на себя, поэтому мне ближе другое высказывание про нас с вами:

«… именно поэтому мы каждый час проигрываем ту битву, которую победители Гитлера каждый час выигрывали – битву с самими собой, с низким в себе. Фронтовики побеждали низкое в себе. И через это победили чужое зло. Мы низкому в себе давно сдались. На милость победителя. Не понимая, что милости от низкого ждать нельзя. И сдавшись, встали на ту сторону, против которой воевали отцы, деды и прадеды – на сторону зла.

Вот от чего так стыдно! Стыдно до слез».

Отрывок из романа Платона Панкратова «Время Аватара»

Меня на Валаам погнала надежда найти своего отца, а вовсе не интерес к психиатрии. Он мог бы оказаться среди тех людей, кто потерял не только конечности, но и родственников. Вполне мог оказаться пациентом психиатрического отделения в интернате, устроенном для инвалидов войны. В те годы еще многие искали свою родню, рассеянную войной.

На причале было несколько безногих инвалидов. Один из них слез со своей доски на железных колесах и стал спускаться на культях по лестнице. Даже на пожелтевшем фото, сделанном с борта теплохода, хорошо видно, что его тележку смастерили из старинной иконы. Он попросил денег на пиво. Его продавали у них рядом со Знаменской часовней. Там же для медперсонала иногда устраивали танцы под патефон и заливистую гармонь. Теперь я думаю, может ли быть что-либо более кощунственным для иконы, чем каждый день носить на своем лике с нимбом над головой чей-то зад, пьющего, матерящегося, небритого человеческого обрубка.

О такой ли судьбе своего творения думал какой-нибудь инок-иконописец или добрая женщина, принесшая в дар монастырю эту икону? О таком ли подобии Себе задумывался Творец создавая человека? Такие доски с колесами были у всех приехавших к причалу. Мне тогда было совсем неинтересно, какая армия святых оказалась на службе в виде тележек у этих инвалидов с медалями на груди. Среди них мог быть и Георгий Победоносец. Все до единого питерские храмы, построенные в его честь, с реликвиями императорских полков были уничтожены большевиками в первую очередь. Так превратив в прах память о своих заступниках, Ленинград сам приготовил себе петлю мучительной блокады. За веру в обещание вождей прожить счастливо, но без Бога, миллионы заплатили слишком большую цену. Можно было бы и дальше, выстраивая причинно-следственные связи, сказать, что кто-то, разрушая храмы покровителя защитников родной земли, дал врагам отвагу напасть и жестоко обкорнать этих несчастных людей.

Их еще с детства под пионерские горны разлучили с небом, потом погнали на страшную бойню, и в благодарность за спасение человечества от фашизма сослали сюда умирать. Чем же лучше фашистов оказались партийные вожди и медики из начальства, в чье ведение они поступили? Других досок для перемещения по острову им не дали. Разоренный монастырь вынужденно поделился своими ставшими до поры ненужными запасами священных образов. Другими иконами топили зимой промерзающие кельи. Небесная армии святых спасала, как могла, этих мучеников, давая им еще немного дней жизни для покаяния. В такого же обрубка с руками и ногами, но с наполовину отсеченной головой, превратился я сам к окончанию института.

Я провел на острове не более трех дней, отца там не нашел. Прогуливаясь к дальнему скиту, увидел множество чаек у самого берега и захотел пойти туда. Меня остановил какой-то насупленный детина-санитар и хамовато запретил спускаться к воде. Не так давно мне попалось стихотворение протоирея Андрея Логвинова, объяснившего тот строгий запрет.

«Здесь мигом вымирали старики, которым тридцать стукнуло едва ли. Одно забыли лишь предусмотреть на высоте заоблачной столичной: легко на Валааме помереть, а вот похоронить – проблематично.

Здесь заземляться почва не велит, могилы здесь не выкопать руками, Ведь Валаам – огромный монолит, с души земной когда-то снятый камень…

Их тихо собирали по ночам, везли за скит – кому какое горе?

Валили в снег – какая тут печаль? А летом просто сбрасывали в море. Вот так на Валааме получал Герой, Европы всей освободитель, обетованный вечности причал и тихую небесную обитель…

Замолк былой эпохи патефон. Сдана в архив былых вождей гордыня… Но Валаам – наш Северный Афон – опять молитвы за весь мир твердыня».

С той поездки на остров я не люблю крикливых чаек, взмывающих тучами над городскими мусорными свалками.

Призрак коммунизма, набродившись по Европе, породил в России страшное чудовище, во имя которого стало возможным приносить любые жертвы. Пролетарий, освободившийся от оков, от совести, от Бога, устанавливая свои порядки, превратился в самого буйного пациента. Тяжело далось Господу его вразумление. Понадобилась страшная война, голод блокады, чтобы люди хотя бы на время перестали рушить свои же святыни.

Другой. Из серии «Еду я по Родине»| Валаам

Последний приют победителей

В северной части Ладожского озера есть остров Валаам. Место известное и почитаемое многими, как центр русской духовной культуры. История монастыря, расположенного на острове, начинается с начала XV века, однако, согласно преданию, еще апостол Андрей, который шел с проповедью Христовой с юга на север, добрался до архипелага и установил на Валааме каменный крест.

Валаам много раз переходил от шведов к русским и обратно, пока, наконец, в 1721 году по Ништадскому мирному договору Швеция признала эти территории российскими. Спасо-Преображенский монастырь расцвел к XIX веку, когда Валаам стал частью Великого княжества Финляндского в составе Российской империи. Сюда любили приезжать российские императоры, природа острова тянула к себе цвет петербургской интеллигенции, художников, поэтов, музыкантов. Остров и монастырь на нём стали для России символом, местом поклонения для тысяч паломников со всей страны.

После получения Финляндией независимости монастырь остался действующим. В Финляндии две государственные церкви — лютеранская и православная, поэтому для жизни монастыря мало, что изменилось. Только вот службы с середины двадцатых годов стали вестись в том числе и на финском, а на острове появился воинский гарнизон.

Благодаря тому, что Финляндия отделилась от России, монастырь уцелел и не был разграблен, как множество других монашеских обителей на территории страны. Однако, большевики достали валаамских монахов и здесь. Во время «зимней» войны 1939-1940 гг. Валаам, на котором располагалась финская воинская часть, стал подвергаться массированным бомбардировкам советской авиации. По воспоминаниям настоятеля монастыря, в иные дни на остров падало до сотни бомб. Монахи решили уйти на материк, в Финляндию, чтобы спастись.

Из Валаамской тетради Евгения Кузнецова:

«Уже в конце февраля 1940 года стало ясно, куда клонится чаша весов военного исхода. В монастыре срочно готовят большой обоз. Все, что только можно было спасти от поругания и уничтожения: святыни, иконы, библиотеку, архив, часть колоколов, было погружено на сани, и 28 февраля, в ночь (боялись налета нашей авиации), обоз двинулся по льдам Ладоги на материк, в сторону Ланденпохьи. Многие километры по торосистому льду, в непроглядную темень, лютый мороз все-таки преодолели и к рассвету вышли к берегу. 12 старцев недвижно остались лежать в санях. Далее был переезд в город Иоэнсу, всевозможные мытарства. Правительству Финляндии было не до монастыря, около трехсот тысяч беженцев с завоеванных Красной Армией земель пришлось принимать обессиленной войной Финской республике. И все-таки в том же году удалось купить землю — «поместье Паппиниеме» (по наименованию озера, его окружающего) и начать обустраиваться. И возникает новый монастырь. Он и название получает Ново-Валаамский.»

Летом 1940 года в монастыре открылась школа боцманов и юнг, а после войны на острове было организовано коллективное хозяйство, которое использовало монастырские угодья и остатки инвентаря.

В 1950 году Валаам открыл новую страницу своей истории — трагическую и позорную одновременно. Собственно, о ней я и собирался рассказывать, потому что приехал на остров по этому поводу.

После страшной войны на улицах советских городов оказались десятки тысяч инвалидов-фронтовиков, которые, не имея средств к существованию, перебивались случайными заработками, просили милостыню, играли на гармошках у вокзалов и на рынках. В общем, по мнению властей, портили своим видом картину приходящей в себя страны-победительницы. Поэтому, в 1949 году распоряжением правительства в самых разных, удаленных от центральных городов, местах были созданы дома инвалидов. Куда фронтовиков стали помещать насильственно, устраивая облавы по дворам, подвалам и чердакам. В эти облавы попадали не только те, кто попрошайничал на улице, но и те, кого приютили у себя родственники или знакомые. Времена были жестокие и люди прятались от милицейских ищеек, как могли, потому что знали, что пощады не будет — есть приказ, который нужно исполнить.

В 1950 году по указу Верховного Совета Карело-Финской ССР такой дом инвалидов открыли и на Валааме, разместив инвалидов в бывших монастырских зданиях.

Как рассказывают те, кто еще помнит те времена, первая партия поселенцев в новом доме состояла из 500 человек. Это были разные инвалиды — без рук, без ног, ослепшие и оглохшие. Привезли и самых тяжелых, т.н. «самоваров» — фронтовиков, потерявших и руки, и ноги. У людей отобрали паспорта и солдатские книжки, фактически переведя их на положение заключенных. Помещение в такой инвалидный дом стал для людей, которых выдернули из налаженной жизни, пускай и полунищей, но свободной, таким шоком, что они стали умирать один за другим.

Это сейчас на их могилах стоят кресты, поставленные два десятка лет назад монахами, а тогда инвалидов хоронили безымянными, под колышками и табличкой с номером. Так, как хоронят преступников. А от многих и могил не осталось — зарастает земля травой, уже и холмиков не видно, исчезает кладбище бесследно.

Из Валаамской тетради Евгения Кузнецова:

«Понять ли нам с вами сегодня меру беспредельного отчаяния, горя неодолимого, которое охватывало этих людей в то мгновение, когда они ступали на землю сию. В тюрьме, в страшном гулаговском лагере всегда у заключенного теплится надежда выйти оттуда, обрести свободу, иную, менее горькую жизнь. Отсюда же исхода не было. Отсюда только в могилу, как приговоренному к смерти. Ну и представьте себе, что за жизнь потекла в этих стенах. Видел я все это вблизи, много лет подряд. А вот описать трудно. Особенно, когда перед мысленным взором моим возникают их лица, глаза, руки, их неописуемые улыбки, улыбки существ, как бы в чем-то навек провинившихся, как бы просящих за что-то прощения. Нет, это невозможно описать. Невозможно, наверно, еще и потому, что при воспоминании обо всем этом просто останавливается сердце, перехватывает дыхание и в мыслях возникает невозможная путаница, какой-то сгусток боли! Простите…

Скажу только, что обворовывали их все, кому не лень, и даже те, кому было лень. Дело доходило до того, что на обед в столовую многие ходили с пол-литровыми стеклянными байками (для супа). Мисок алюминиевых не хватало! Я видел это своими глазами. На вопрос кому-либо из них: «Что привезти из Питера?» — мы, как правило, слышали: «Помидорку бы и колбаски, кусочек колбаски». А когда мы с ребятами, получив зарплату, приходили в поселок (так теперь стала называться бывшая центральная усадьба монастыря) и покупали бутылок десять водки и ящик пива, что тут начиналось! На колясках, «каталках» (доска с четырьмя шарикоподшипниковыми «колесами»), на костылях радостно спешили они на поляну у Знаменской часовни, там рядом была тогда танцплощадка. Для безногих инвалидов! Додуматься только! И был здесь же пивной ларек. И начинался пир. По стопарику водки и по стопарику же ленинградского пива. Да если это «прикрыть» половинкой помидорки да куском «отдельной» колбаски! Бог мой, вкушали ли изощреннейшие гурманы подобные яства! И как оттаивали глаза, начинались светиться лица, как исчезали с них эти страшные извинительно-виноватые улыбки.

А с каким упорством, с какой жаждой праздника (всё, что отвлекало от беспросветной повседневности, и было праздником) они поспешали к туристическому причалу за шесть километров от посёлка. Посмотреть на красивых, сытых, нарядных людей. Пообщаться иногда хоть одной фразой с ними. Увидеть жизнь. Пусть я повторюсь, но добирались-то, опять же, на костылях, «каталках», колясках.»

Читать Кузнецова, который работал на Валааме экскурсоводом и видел это всё своими глазами, совершенно невыносимо, дыхание перехватывает. Я, как воочию, вижу этих людей, прошедших войну и оказавшихся теперь на краю света, никому не нужными. Как они катят на своих дощечках по проселочной дороге несколько километров, только чтобы увидеть людей с большой земли, посмотреть на них, поговорить. За что, за какие такие провинности наказала их страна, за которую они воевали?

В 1974 году художник Геннадий Добров сделал потрясающую галерею обитателей Дома инвалидов на Валааме.
Александр Подосенов в 17 лет добровольцем ушел на фронт.
В Карелии был ранен пулей в голову навылет.
На острове Валаам, на Ладожском озере, жил все послевоенные годы, парализованный, неподвижно сидящий на подушках.

Рисунок бывшего пехотинца Александра Амбарова, защищавшего осажденный Ленинград.
Дважды во время ожесточенный бомбежек он оказывался заживо погребенным.
Почти не надеясь увидеть его живым, товарищи откапывали воина. Подлечившись он снова шел в бой.
Свои дни окончил сосланным и заживо забытым на острове Валаам.

Ратник трех войн: русско-японской (1904-1905 гг.), Первой мировой (1914-1918 гг.), Второй мировой (1939-1945 гг.)
Когда художник рисовал Михаила Казанкова, тому исполнилось 90 лет.
Кавалер двух Георгиевских крестов за Первую мировую войну, воин закончил свою геройскую жизнь на острове Валаам.

Никто ничего не знает о жизни этого человека.
В результате тяжелейшего ранения он потерял руки и ноги, лишился речи и слуха.
Война оставила ему только возможность видеть.

Самые тяжелые — «самовары». Они ничего не могли делать сами, с ними было больше всего хлопот и умирали они первыми.

При монастыре есть большой яблоневый сад. Он здесь, на валаамских камнях, появился не просто так. Десятки лет паломники привозили для него землю с материка — кто сколько может. И теперь яблони, которым уже по сотне лет, стоят на метровом слое земли — столько её привезли сюда.

Этот сад — единственное развлечение для «самоваров», место их «прогулок». Сюда привозили их на тележках и подвешивали в мешках на яблоневые ветви. Так они и висели здесь целый день, разговаривая друг с другом, ссорились и мирились, плакали и смеялись.

С середины шестидесятых на архипелаг стали ездить экскурсоводы, водить по острову туристические группы. Показывать инвалидный дом строго-настрого запрещалось, за это могли уволить с работы.

Из Валаамской тетради Евгения Кузнецова:

«И все-таки кто-то прорывался и все равно ходил туда. Но. разумеется, поодииочке или группочками по три-четыре человека. Надо было видеть потом опрокинутые лица этих людей, их шок от увиденного. Особенно страшно встретить женщин в возрасте, потерявших мужей на фронте, да еще получивших не похоронку, а извещение «пропал без вести». Ведь некоторые из них свершали самые настоящие паломничества по таким заведениям. Пытаясь отыскать своих мужей, сыновей, братьев.»

Запретная тема иногда прорывалась на страницы книг. Известный советский писатель Юрий Нагибин, сам бывший фронтовик, написал цикл рассказов про валаамских инвалидов: «Бунташный остров». Остров у Нагибина назван Белояром и истории эти сильно приукрашены, романтизированы, но обращение к такой теме уже стоило дорогого — инвалидные «тюрьмы» в заброшенных монастырях старались скрывать от постороннего взгляда. В 1984 году кинорежиссер Игорь Таланкин снял художественный фильм по рассказу Нагибина «Терпение». Как раз в тот год дом инвалидов, о котором уже стали говорить по радио на «вражеских голосах», было спешно решено перевезти на материк.

Вот сцена из того фильма, где героиня обнаруживает на острове своего любимого человека, из той, еще довоенной жизни. Он ушел на фронт, был искалечен и не вернулся домой, добровольно приехав на забытый всеми остров для инвалидов. В фильме эту пару сыграли Алексей Баталов и Алла Демидова.

С острова пытались и бежать. В архиве остались, например, документы Ивана Калитарова, 1924 года рождения, у которого после тяжелого ранения была парализована правая сторона. В возрасте 36 лет он замерз в десяти километрах от дороги на остров Валаам. Как предполагают, хотел по льду озера пройти до материка. Нашли его только через месяц.

Ослепший и искалеченный на войне Иван Забара показывает художнику медаль «За оборону Сталинграда».

В 1984 году дом для инвалидов войны и труда переехал в село Видлица Олонецкого района. До сегодняшнего дня из бывших фронтовиков не осталось, конечно, никого. Фельдшер Любовь Щеглакова, которая сама родилась на Валааме, начинала работать в доме для инвалидов еще на острове и многих помнит, начала собирать материалы о них, восстанавливать утерянные для истории имена и фамилии.

В архивных документах удалось разыскать только одну красноармейскую книжку. Все остальные документы, награды — всё исчезло или было уничтожено намеренно. О том, что это участники Великой Отечественной войны, можно судить лишь по годам рождения и медицинским записям о болезнях, там фиксируется, если человек получил травму на фронте. В основном это сильные контузии, слепота, отсутствие нижних или верхних конечностей. В 20-ти амбарных книгах архива Валаамского дома-интерната обнаружили 153 личных дела ветеранов-инвалидов Великой Отечественной войны, проживавших на острове и 54 дела ветеранов, похороненных на острове. Работа по поиску в Видлицком доме-интернате для престарелых и инвалидов продолжается.

Два года назад Валаамский монастырь обратился к благотворителям с просьбой о помощи в создании мемориального памятника ветеранам-инвалидам Великой Отечественной войны, погребенным на острове. И вот теперь на кладбище у самого края лесной дороги, где в лесу еще видны холмики безымянных могил, установлена мраморная стела с именами фронтовиков и большой каменный крест. Средства на это были выделены компанией «МегаФон», сотрудники которой приняли самое активное участие в работах по обустройству мемориала.

В середине июля мемориал открыли — здесь собрались местные жители, гости из Санкт-Петербурга, Москвы. Освятить крест и провести поминальную службу приехал Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.

После проведения заупокойной литии патриарх встал рядом с крестом и обратился к собравшимся. Кирилл, к моему удивлению, произнес правильные и жесткие слова, назвав вещи своими именами:

«Это был никакой не дом инвалидов, а обыкновенный лагерь. (…) Я хорошо помню людей, в память о которых поставлен этот крест. Это люди, получившие тягчайшие увечья в Великой Отечественной войне. Многие из них не имели рук и ног, но более всего, наверное, они испытывали муки от того, что Родина, за свободу которой они отдали свое здоровье и даже свою жизнь, не сочла возможным сделать ничего лучшего, как отправить их сюда, на этот холодный остров, подальше от общества победителей. (…)

Думаю, о сегодняшнем событии должна знать вся наша страна, весь наш народ, чтобы память о Победе всегда сопровождалась молитвенной памятью о героях, жизнь свою отдавших за Родину, увечья тяжкие получивших, — включая тех, кто так и не получил заботы и поддержки от тех, кто нес тогда ответственность за судьбы нашей страны. Вот на этом бездушии, на этой черствости и лицемерии воспитывались люди. Мы сегодня с большим трудом преодолеваем тяжкие последствия прошлых десятилетий. Дай Бог нам никогда больше не делать таких ошибок.»

Сейчас Валаамский архипелаг передан в собственность Русской православной церкви. Говорят, что еще в 1992 году Борис Ельцин, приехав на остров вместе с Патриархом Алексием II, распорядился отдать его РПЦ. С тех пор церковь занимается реставрацией монастыря и монашьих скитов, разбросанных по Валааму. Одновременно с этим идет процесс выселения гражданского населения с острова. Монастырь оставляет здесь только тех, кто может быть полезен на восстановительных работах. Но это уже другая история.

Источник -http://drugoi.livejournal.com/3601080.html

Нет комментариев