Иван Амбарцумов. Необходимость самовластья.

Человек с двоящимися мыслями нетверд во всех путях своих.
Послание апостола Иакова 1,8

Господа демократы минувшего века,
Нам бы очень хотелось вас всех воскресить,
Чтобы вы поглядели на наши успехи,
Ну а мы вас сумели отблагодарить.
И. Тальков “Господа демократы”

1. Может ли в России работать китайская модель?

Выступая по радио “Эхо Москвы” 4 января сего года, экономист Сергей Гурьев заявил, что нынешняя Россия все более приближается к китайской модели государственного капитализма” или “рыночного социализма”. Означенная модель предполагает рыночный характер экономики, с доминированием государства в ведущих отраслях. По мнению С. Гурьева, эта система в принципе неплоха и может быть эффективной. Российские руководители, превращая газ и другие энергетические ресурсы страны в важнейший внешнеполитический инструмент, хотят держать эти ресурсы под государственным контролем, что, в общем-то, вполне логично.

Далеко не все эксперты высказывают оптимистичные прогнозы по поводу перспектив государственно-капиталистической модели в России. Либеральные экономисты утверждают, что государственное управление экономическими объектами всегда менее эффективно, чем управление частных собственников. Указывают в частности, на такой пример: нефтяные скважины, принадлежащие Газпрому, приносят гораздо меньший доход, чем аналогичные скважины, находящиеся в собственности частных нефтяных компаний. (Правда, оппоненты возражают, что сверхдоходы частных компаний объясняются хищническими методами добычи нефти. Это тема, требующая особого разговора, о которой компетентно судить могут лишь специалиста.) Либеральные аналитики с тревогой наблюдают за ростом государственной доли в сырьевых отраслях, за усилением роли бюрократии, которую они отождествляют с государством и властью. Даже такой отнюдь не либеральный эксперт, как Михаил Геннадьевич Делягин постоянно говорит о чудовищной неэффективности сегодняшнего экономического и политического руководства России. Интересно его высказывание, сделанное в начале 2004 г. по радио “Свобода”: “В сегодняшней России отсутствует демократия, но беда не в этом, а в том, что это отсутствие демократии неэффективно”.

С точки зрения теоретиков ортодоксального либерализма подобная постановка проблемы абсурдна. В современном мире, — говорят они, — только государство, руководствующееся либеральными принципами, либеральной идеологией может быть конкурентоспособно, лишь такое государство способно создать благоприятные условия для экономического и социального прогресса. Короче говоря, экономический либерализм неотделим от политического.

Пример Китая вроде бы говорит об обратном, но Китай для большинства из нас слишком далек. Современная же Россия, вставшая на путь авторитаризма, нередко дает либералам хороший повод для обоснования их теоретических построений методом “доказательства от обратного”.

Сергей Евгеньевич Васильев, руководитель “Православного радио Санкт-Петербурга”, постоянный ведущий передач с А. Н. Мусаковым, на вопрос одного из слушателей, почему не расходуются деньги из Стабфонда, с прямодушной откровенностью ответил, что, мол, опасно вкладывать государственные средства в какие-либо большие проекты, поскольку все равно чиновники их разворуют. Директор завода, человек, вплотную занимающийся экономикой, вынужденный постоянно контактировать с соответствующи-ми государственными структурами, Сергей Васильев знает, о чем говорит.

Так, что же, спрашивается, нам делать? Забыть о “национальных проектах”, отказаться от всяких долгосрочных планов развития, продолжать полагаться только лишь на нефтяные и газовые ресурсы в расчете на благоприятную конъюнктуру цен? Либералы предлагают “простое” решение проблемы: свести к минимуму роль государства во всех сферах жизни, отдать решение национальных задач в руки бизнеса и “общества”. Все это мы проходили в 90-е годы. Тогда нам пришлось на собственном опыте убедиться, к чему приводит “саморегуляция рынка” и прочие либеральные штучки. Вообще, утверждение о том, что все политические и социальные проблемы порождены кризисом экономики, представляет собой вульгарный детерминизм (унаследованный российскими либералами от постоянно критикуемого ими советского марксизма). В действительности все наоборот. Проблемы в экономике — это часть общего кризиса государства и общества. Бизнесу нужна политическая стабильность и четкие правила игры, но сам себе он их обеспечить не может. Для этого необходима стабильная и компетентная государственная власть. Российское общество сегодня пребывает в состоянии глубокой апатии, строго говоря, “общества” как такового у нас просто нет. Созданная недавно “Общественная палата” — это пока всего лишь декорация. Тусовка либеральных интеллигентов, чьим рупором является Эхо Москвы” и “Новая газета”, на название “российского общества” претендовать не может хотя бы потому, что ее представления о путях развития страны неприемлемы для огромного большинства населения (а также по многим другим причинам).

Демократические механизмы контроля за правящей элитой в постсоветской России показали свою неработоспособность. Значит, нам действительно имеет смысл обратиться к опыту Китая, государства недемократического, но несомненно эффективного.

Чем же обусловлена эта эффективность?

С одной стороны, в Китайской Народной Республике созданы самые благоприятные условия для бизнеса, иностранных и внутренних инвестиций. С другой стороны, роль государства — вопреки заклинаниям наших либеральных реформаторов возрастает. Здесь кроется один из самых поразительных парадоксов начала третьего тысячелетия: социалистический Китай выстраивает государственные программы, постоянно увеличивая добычу нефти, а сверхкапиталистические США принимают закон на 1724 страницы и мобилизуют всю государственную мощь для спасения себя от нефтяного го-лода. В то же время Россия никак не может опереться на свои нефтяные богатства для спасения собственной промышленности с сельским хозяйством и выстроить цельную социально-экономическую политику”.

Чем объясняется эффективность китайского “социалистического” государственного аппарата? В частности, самыми жесткими мерами, которые применяются в отношении казнокрадов и коррупционеров (а не только тех из них, которые оказались связаны с политической оппозицией власти, каковой в Китае, по-видимому, просто нет). За воровство и коррупцию чиновников законодательство предусматривает суровые наказания, вплоть до смертной казни. “В позапрошлом году был расстрелян заместитель министра и губернатор одной из южных провинций, который украл всего-то 50 миллионов юаней (т.е. долларов), в то время как у нас объем взяток сопоставим с бюд-жетом страны, а губернаторы безнаказанно богатеют (Аналитическое това-рищество “Русского дома”. “Прыжок китайского дракона”, журнал “Русский дом”. № 12. 2005). Таким образом, говорить о торжестве в нашем отечестве “китайской модели государства” пока еще рано. Наоборот, Поднебесная им-перия являет собой полную противоположность современной России, где не-изжитый еще политический либерализм сочетается с чудовищной коррупцией и удушением частного бизнеса.

Как справедливо заметил Михаил Леонтьев, коррупция в России превратилась в систему. По убеждению этого популярного телекомментатора, “побороть системную коррупцию невозможно. Если мы начнем бороться с ней по-настоящему, тогда эшелоны пойдут на Магадан” (цитирую по памяти, не дословно). “А почему бы и нет”, — подумали, наверное, некоторые из зрителей и слушателей программы “Особое мнение”, идущей одновременно по радио “Эхо Москвы” и телеканалу RTVI (Леонтьев там выступает на пару с “гарным украинским хлопцем Матвеем Ганопольским — веселый дуэт получается, надо сказать). Измученный и озлобленный двадцатью годами реформ российский обыватель с полным пониманием воспринял бы “сталинский террор” против “воров-олигархов” и коррумпированных чиновников.

Леонтьев говорит, что если судить по всей строгости закона, за решетку, а затем по этапу на Колыму должна отправиться вся российская чиновная братия, а, значит, мы в таком случае рискуем остаться вообще без бюрократического аппарата. Виновны все, а значит не виноват никто. Коррупция, превратившаяся в систему, непобедима как мафия (правда, мафия в Италии была в свое время сокрушена режимом Муссолини, но в 1943 году возрождена англо-американскими оккупантами, увидевшими в ней союзника в борьбе с фашизмом — это так, историческая справка).

У Михаила Леонтьева, несомненно православного человека, патриота Великой России, иногда сказываются наследственные гены. Давая комментарий для журнала “Фома” (№ 8(31). Ноябрь 2005), он упоминает о том, что его бабушка была старой большевичкой. Если исходить не из большевистской (максималистской) логики (“все или ничего”, “все или никто”) и не из свойственной русскому человеку неуемной жажды абсолютной справедливости (которая в этом мире все равно неосуществима), а из “циничного” здравого смысла, по законам которого всегда делалась и делается реальная политика, то возникает резонный вопрос: “Зачем сажать и расстреливать всех?”. В Китае расстреляли одного губернатора, хотя, вероятно, воровал не только он. Зато другие, наверное, крепко задумались: стоит ли так глубоко “запускать лапу” в государственный карман. У нас посадили за сокрытие доходов от государства “самого честного из олигархов” — Мишу Ходорковского со товарищи. И после этого, по признанию налоговой полиции, другие деятели крупного бизнеса стали с большим усердием платить налоги в бюджет. Конечно, акция в отношении ЮКОСа в той форме, как она была проведена, помимо названных положительных последствий, имела и существенный отрицательный эффект для экономики, но сейчас речь не об этом, а о самом принципе, на котором должна строиться репрессивная политика государства по отношению к злостным нарушителям закона.

У Китая России есть чему поучиться не только в области экономической политики, но и в деле построения по-настоящему жесткой властной вертикали. Если в позднесоветскую эпоху у нас, по характеристике А. Мусакова, был разболтанный тоталитаризм”, то сейчас мы имеем дело с “разболтанным (или, скорее, недостаточно укрепившимся), а потому малоэффективным авторитаризмом. Такое положение вещей дает повод недоброжелателям существующего режима сравнивать путинскую управляемую демократию с брежневским застоем. Китай смог избежать застоя именно благодаря сочетанию жесткого политического руководства с последовательными рыночными реформами в экономике.

Конечно, слепое копирование китайского (как и любого другого) опыта не может быть для России продуктивным. Китай и Россия различны как по своим культурным, цивилизационным истокам, так и по стоящим перед ними насущным социальным проблемам. К примеру, перенаселенный Китай про-водил и проводит целенаправленную политику по сокращению рождаемости. Россия же, напротив, стоит перед задачей преодоления демографического кризиса, проявляющегося в катастрофической убыли населения. В отличие от России и Европы, Китай представляет собой цивилизацию нехристианскую, и уже поэтому многое из китайской практики не может быть для нас приемлемо. К примеру, жестко и бесчеловечно казнить наркоманов, как это делают китайцы. Но представляется вполне справедливым применение смертной казни к наркоторговцам, этим фактическим убийцам молодого поколения. Нельзя исключать того, что Россия, вставшая на путь укрепления государственности, восстановит смертную казнь, в том числе и за некоторые должностные преступления, такие, как, например, хищение бюджетных средств в особо крупных размерах. В годы перестройки на многих производила впечатление “христианско-гуманистическая” риторика либеральных юристов, говоривших, что-де грешно оценивать бесценную человеческую жизнь размером денежной суммы, пусть даже очень большой.

Но так ли уж убедительны подобного рода доводы? Ведь тотальное воровство и коррупция приводят к дезорганизации работы медицинской, социальной и других важных для государства сфер и, в конечном итоге, к сокращению жизни и даже гибели многих тысяч людей. Чиновник, ворующий миллионами средства из бюджета, продающий за взятку иностранной компании государственные интересы России гораздо более социально опасен, чем какой-нибудь “браток”, стреляющий из “калашникова” в представителей враждебной криминальной группировки. Когда в стране воюет стар и мал, убийство на войне не криминал”, — поется в одной песне из репертуара радио “Русский шансон”. А кто создал в стране ситуацию “перманентной войны”? Разве не виновна в этом в том числе коррумпированная бюрократия, развращенная государственным либерализмом и вседозволенностью. Что касается организованной преступности, то и ее нельзя преодолеть без по-настоящему жестких мер со стороны власти. Журналист Андрей Константинов, исследователь криминального мира Санкт-Петербурга и России, высказывает недоумение по следующему поводу: бандиты в своей среде считают физическое устранение конкурента самым надежным способом решения проблемы, а государственные мужи почему-то решили, что смертная казнь — неэффективная мера борьбы с преступностью: мол, важна не строгость наказания, а его неотвратимость.

Автор этих строк вовсе не утверждает, что вышеприведенные суждения представляют собой истину в последней инстанции. Тем более не выступает он за отказ от понятий “милосердие”, “сострадание”, “человечность”. Одна-ко нельзя забывать и ту истину, что чрезмерное милосердие к преступникам может означать жестокость по отношению к их потенциальным жертвам. При решении внутренних проблем наша власть должна исходить, прежде всего, из реалий российской жизни, а не из стандартов, выработанных в респектабельной и благополучной Западной Европе. Говорят, что введение смертной казни и прочих “негуманных мер повлечет исключение России из Совета Европы и прочие санкции. Возможно. Ну а что, если просвещенная Европа нам предпишет, скажем, легализовать однополые браки”, эвтаназию и легкие наркотики? Мы этому тоже безропотно подчинимся? Пора, наконец, учиться жить своим умом. Ведь тех же китайцев многие тоже упрекают за нарушение прав человека, отсутствие свободы и демократии. И, тем не менее, Китай принят в ВТО, никто не хочет разрывать экономическое сотрудничество с этим “тоталитарным монстром” во имя “высших гуманитарных соображений”.

Российским руководителям также не помешало бы взять пример с политики властей Китая по возрождению национально-культурных традиций, воспитанию национального самосознания. С целью противодействия влиянию западной космополитической культуры руководство КНР активно поощряет возрождение утраченных в ходе культурной революции народных обычаев, старинных национальных праздников, обрядов (таких, как, например, культ предков), пропагандирует традиционные нормы морали, основанные на конфуцианской этике.

Государственная власть в России, вернувшая контроль над электронными СМИ, может и должна использовать его не только для пропагандистского освещения собственного политического курса, но и (что гораздо более важно) для нравственного оздоровления общества. Совершенно верно утверждение писателя Игоря Золотусского о том, что культура должна принадлежать к числу приоритетов национальной безопасности. Недопустимым является положение вещей, при котором государственные телеканалы продолжают служить делу распространения самых низкопробных образцов массовой псевдокультуры. Бард Александр Новиков говорил в интервью “Комсомольской правде”, что люди из администрации президента разделяют мысли, вы-сказанные в его статье Шоу Голубой Обезьяны”. Министр обороны Сергей Иванов прямо заявляет о том, что современное телевидение дебилизирует население. Так почему же представители власти не могут от правильных мыс-лей и слов перейти к реальным действиям?

Есть, конечно, факты, вселяющие надежду на изменение ситуации к лучшему. Выразив благодарность создателям фильма “Девятая рота”, президент тем самым дал понять, что он поддерживает патриотическое направление в кинематографе. Пускай картина и далека от совершенства, как утверждают кинокритики и историки, но само ее появление — факт несомненно положительный. Федор Бондарчук — это безусловно патриот, болеющий душой за Родину, попытавшийся донести до современного молодого поколения правду о подвиге воинов-афганцев. В интервью радио “Свобода” он так-же заявил о себе как о человеке верующем, для которого не существует иных религий, кроме православия.

Наша власть, к сожалению, стесняется открыто высказываться на рус-скую и православную тему. Когда впервые праздновался День национально-го единения 4 ноября — Президент Путин счел нужным подчеркнуть, что в ликвидации Смуты начала XVII в. принимали участие люди разных вер и национальностей. Да, действительно, в освобождении Москвы от интервентов вместе с русскими принимали участие и татарские полки (и это через полвека после взятия Казани Иваном Грозным!). Вспомнить об этом совсем нелишне. Но в целом Россия в то время была государством гораздо более моноэтничным, чем теперь, и, безусловно, преодоление Смуты было делом, прежде всего, русского народа и благословившей его на борьбу православной церкви. Игнорировать этот факт тоже не следовало бы. Избегая употреблять слова “русский”, “православный”, представители нынешней власти следуют все тому же либеральному принципу: как бы не обидеть этнические, религиозные и прочие меньшинства”, “политкорректность любой ценой”, даже ценой искажения очевидных фактов. В итоге “русская идея” оказывается монополизирована экстремистскими, по существу антигосударственными силами, призывающими к “национальной революции”.

Лозунг “Россия для русских ( и больше ни для кого)” несомненно является разрушительным и пагубным для общегосударственного единства. Путин поэтому справедливо назвал тех, кто его провозглашает “придурками”. Автор этих строк вовсе не против употребления слова “россияне”, когда речь идет о государственной многонациональной общности. Наличие этого понятия наряду с понятием “русский” говорит, прежде всего, о богатстве нашего языка, передающего самые различные смысловые оттенки (в то время, как на иностранные языки оба эти слова переводятся одинаково). Тем не менее отказ от употребления в СМИ слова “русский” даже в тех случаях, когда оно в высшей степени уместно (“русский город”, “русский праздник”, “русский писатель”, “русская женщина”), и искусственная замена его прилагательным “российский” выглядит как нечто ненормальное, порождает умозаключения об антинациональном характере нынешней власти. Политическому экстремизму и зоологическому нацизму должны быть противопоставлены не абстрактные общегуманитарные принципы и пресловутая толерантность” ко всем и вся (включая предателей и извращенцев), а осмысленное государственно-патриотическое мировоззрение, предполагающее как верность национальным корням и духовно-нравственным устоям, так и осознание “имперской природы Российского государства как исторически сложившейся полиэтнической общности, в рамках которой все нации должны иметь право на достойное существование. Необходимо подчеркивать идею о том, что только осознав свою национальную и государственную идентичность, Россия способна стать ответственным субъектом международного сообщества. Архитекторы китайских реформ исходили из принципа: Мы прежде всего китайцы, а потом уже коммунисты”. Хорошо бы, если бы наши руководители не-двусмысленно дали понять мировому сообществу, что мы прежде всего русские (или шире — россияне), а затем уже (если угодно) либералы, демократы, участники европейской интеграции и т.п.

2. О европейской демократии, азиатской деспотии и русском пути

Как известно, среди либералов идея “особого русского пути”, отлично-го от пути Запада и Востока, отнюдь не является популярной. Обозреватель Известий” Александр Архангельский очень хорошо выразил либеральную точку зрения по поводу перспектив развития российской государственной системы. Россия, по его словам, будет развиваться либо в сторону европейской демократии, либо же в сторону азиатской деспотии. Если исходить из данной парадигмы, то эволюция в направлении китайской модели есть, несомненно, эволюция в сторону “восточной деспотии”. Для просвещенного либерала, каковым является г-н Архангельский, не может быть двух вариантов ответа на вопрос: что лучше — демократия или деспотия. Русский государственник должен поставить проблему несколько иначе, а именно: какой способ управления государством показал в России наибольшую эффективность. И с этой точки зрения автократическому (самодержавному) правлению, которое поборники гражданских прав и свобод называют “страшным” словом “деспотизм”, должно быть отдано безусловное предпочтение перед либерально-демократической системой. В который раз автору хочется повторить уже высказанное им однажды суждение, представляющее собой пере-фразировку знаменитого афоризма Уинстона Черчилля: “Автократия (самодержавие) — наихудшая форма правления, если не считать всех прочих, которые знала Россия за последний век своей истории”.

Кто-нибудь из поколения шестидесятников, если таковой имеется сре-ди читающих эту статью, сейчас, наверное, вспомнил знаменитую цитату из солженицынского Одного дня Ивана Денисовича”: “Оправдание единоличной тирании. Глумление над памятью четырех поколений русской интеллигенции” (Таким образом один из героев рассказа заключенный Цезарь Маркович объясняет свое отрицательное отношение к фильму С. Эйзенштейна “Иван Грозный”).

Первое поколение русских борцов за свободу — это как известно, поколение дворянских революционеров. Тот, кому дороги вековые традиции российского освободительного движения, которое началось, понятно, не с ХХ Съезда КПСС, а с эпохи Пушкина и декабристов (или даже еще ранее — с Радищева), мог бы переадресовать автору настоящей статьи и другим апологетам “сильного государства” пушкинскую эпиграмму на Н.М.Карамзина. Если вы не помните, звучит она так:

В его “Истории” изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута.

Да, прав был Николай Михайлович, когда сказал, что ему посвящена “одна из лучших русских эпиграмм. А вот понял ли сам Александр Сергеевич до конца ЧТО он написал? Если воспринимать текст стихотворения не эмоционально, а логически, строго по смыслу, то вот, что мы получаем: “Беспристрастное и высокохудожественное изложение российской истории, какое мы встречаем в труде Н. М. Карамзина, убедительно доказывает нам необходимость самодержавного правления и пользу, которую приносит политика государственного принуждения (политика кнута)”. Это же самое хо-чет доказать пишущий эти строки.

Известно, что в зрелые годы Пушкин во многом отошел от “либерального бреда” своей молодости (по его же собственному выражению), хотя и не превратился при этом в ярого апологета николаевского абсолютизма, како-вым его пытаются представить некоторые монархические публицисты. В предсмертном стихотворении Памятник” он ставил себе в заслугу, то, что “в жестокий век… прославил свободу”. Тем не менее, в беседе с Николаем I поэт признал, что Россия еще долго будет нуждаться в “гармонизирующей и воспитывающей” силе в виде самодержавной или диктаториальной” власти. Признал Пушкин, как мы знаем, и великое духовное значение православия для России. Подобную же мировоззренческую эволюцию (от демократического либерализма к православному традиционализму и монархизму) проделали в разные годы многие из лучших российских умов. Поэтому не без основания сокрушался один из либеральных мыслителей русской эмиграции Г. П. Федотов, с прискорбием констатировавший: “Гоголь и Достоевский были апологетами самодержавия… Пушкин примирился с монархией Николая В сущности только Герцен из всей плеяды XIX века может учить свободе (речь идет, понятно, о “свободе” в ее либеральном, западном понимании, идущем от Просвещения).

Образованная прослойка советского и постсоветского общества не желала учиться на ошибках тех самых “четырех поколений русской интеллигенции”, рушивших “самодержавную тиранию” “к вящей славе… Ленина—Сталина” (И. Л. Солоневич). Однако события, последовавшие вслед за крушением советской империи побудили значительную часть носителей “разума и совести нации скорректировать, а некоторых даже радикально пересмотреть собственный политический символ веры. Наум Коржавин еще в период первого срока президентства Б. Н. Ельцина высказал убеждение, что следующим правителем России должен быть диктатор. Причем установление “просвещенной диктатуры” этот писатель-эмигрант считал в известном смысле благом для страны. Один из наиболее известных диссидентов А.Д. Донатович Синявский после октября 93 года фактически стал сторонником коммуно-патриотической оппозиции и даже голосовал в 1996 г. за Г. Зюганова (живя во Франции, но имея российский паспорт). Думается, нет особой нужды напоминать ставшую уже хрестоматийной покаянную фразу Александра Зиновьева: “Мы целились в коммунизм, а попали в Россию”. Известный кинорежиссер Андрей Кончаловский категорично заявляет в интервью “Аргументам и фактам”: “Свобода — не для русского человека”. И далее развивает идею о неизбежности и необходимости для России государствен-ного устройства по монархическому принципу.

Кто-то скажет, что “отступники” составляют меньшинство, а в целом российская либеральная интеллигенция остается тем самым “братством”, которое отстаивает идеалы “свободы и равенства” на одной седьмой (теперь уже) части суши. Допустим, что так. Открытых “отступников”, действительно, не столь много (хотя упомянутые выше яркие фигуры из стана борцов “за вашу и нашу свободу представляют пример весьма показательный). Но зато, сколько колеблющихся, сомневающихся! Мы все чаще наблюдаем, как просветительско-рационалистический принцип — “Подвергай все сомнению” — оборачивается против самих же догм просвещенного либерализма”.

В журнале “Всерусскiи соборъ” (№ 2/2002) была помещена подборка стихов поэта и барда А. М. Городницкого, написанных в последние годы. Стихи глубокие, философские, полные раздумий о судьбе Родины, о смысле русской истории, в частности, о российской церковной культуре, о старообрядчестве, наконец, об участи поколения, к которому принадлежит сам автор, бывших советских людях, оставшихся душой и помыслами “на улице, что имя потеряла, в том городе, которого не стал, и в той стране, которой больше нет”.

Городницкий — физик и лирик 60-х, доктор геолого-минералогических наук, участник многих экспедиций, в том числе кругосветных путешествий, и, одновременно, классик жанра авторской песни, остающийся по сей день одним из любимых бардов российской интеллигенции. Бардовская песня для поколения шестидесятников-семидесятников это своего рода символ верности романтическим идеалам юности посреди пошлости, грязи и цинизма современного мира. Помимо душевности, лиризма, подлинной интеллигент-ности, почти всем мэтрам жанра авторской песни от Александра Галича до Тимура Шаова — свойственна ярко выраженная гражданская позиция. (Мой отец, большой любитель творчества старых бардов, как-то, между про-чим, заметил, что “все они диссидентствующие евреи” — суждение, недалекое от истины.) Гражданский идеал молодого Городницкого воплощали народовольцы, революционеры-одиночки, жертвовавшие собой во имя (как им казалось) “освобождения народа”. Им посвящен целый цикл его ранних песен. Затем, уже в конце 70-х, поэт разочаровался в своих былых кумирах, бросив в адрес воспетых им некогда Желябова и Перовской, казненных по делу 1-го марта”, упрек: “Ах зачем вы убили Александра Второго!”. Гибель Александра II, царя-реформатора — это национальная трагедия в глазах не только правоверных монархистов, но и либералов-западников. Было прервано развитие страны по пути политических реформ: в самый день смерти император подписал конституцию, которая его наследником была положена под сукно. Перед нами, опять же, характерная эволюция взглядов: от романтического революционного демократизма, вполне вписывающегося в общее на-строение эпохи “оттепели” к конституционному либерализму, характерному для диссидентов-семидесятников. А вот в подборке стихов барда, созданных на заре нового тысячелетия, мы встречаем стихотворение, посвященное памяти “великого реакционера” Константина Николаевича Леонтьева, яростно-го противника всяких свобод и конституций.

Небольшая историческая справка. К. Н. Леонтьев (1831—1891) — самый консервативный и, возможно, самый глубокий из русских мыслителей XIX в. Врач по первому образованию, Леонтьев называл себя “анатомом-патологом” современного ему общества. Он сравнивал развитие и умирание обществ и цивилизаций с жизнью биологических организмов. Крепкое традиционное общество, находящееся в состоянии расцвета, по Леонтьеву, сходно с живым организмом, находящимся в состоянии зрелости. И тому, и другому присущи сложность, наличие множества тканей и функций и в то же время их тесная взаимосвязь и согласованность. Непременный признак здорового общества — иерархичность структуры (неравенство). Современное европейское общество, утверждал Леонтьев, неизлечимо больно, в нем уже начался процесс смерти и разложения на “атомы” — “свободных суверенных индивидов”, оторванных от веры, традиции, культуры, существующих без всякой цели и смысла. Россия, по Леонтьеву, также оказалась затронута общеевропейским процессом гибельного “смесительного упрощения”. К идее национальной исключительности русских и к панславизму этот мыслитель относился с большим скепсисом. В отличие от славянофилов, Леонтьев видел свой идеал не в допетровской Руси, а в православной Византии, также не без симпатии он относился к деспотическим монархиям Востока. Отношение Константина Леонтьева к “либерально-эгалитарному прогрессу” и современному ему “освободительному движению” видно из следующих выражений: “Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения” (название одной из статей философа), “ “прогрессивно-демократическое хамство”, “величайшее хамство, то есть равенство”, “восторженная холера демократии и всеобщего блага”. Отношение к Леонтьеву в позднейшей отечественной культурной и философской традиции неоднозначно. Одни считают его великим христианским мыслителем, другие — “русским Ницше”, певцом само-довлеющей силы и власти. Одно бесспорно: будучи безусловным реакционером по своим политическим взглядам, Леонтьев как мыслитель во многом опередил свое время, предвосхитил многие философские и научные идеи ХХ века, в частности идеи, лежащие в основе такого научного направления как социобиология.

Стихотворение Городницкого, посвященное последним месяцам жизни Леонтьева (принявшего незадолго до смерти монашество в Оптиной пустыни), начинается с цитаты, приводившейся во всех советских учебниках как яркий образец мракобесия и обскурантизма

Россию надо подморозить,
Чтобы Россия не гнила”.
В леонтьевской предсмертной прозе
Любая фраза тяжела.
На койке монастырской, узкой,
В последний собираясь рейс,
Он утверждает: “Надо русским
Сорваться с европейских рельс”.
Он пишет скорбный и увечный,
Смиряя боль в суставах рук,
Что кроме гибели конечной
Недостоверно все вокруг.
Нам конституция опасней,
Чем пугачевщина — увы”.
В окне — листва березы красной
На фоне бледной синевы.
Над белокаменною Лаврой
Витает колокольный звон.
Ах, неужели мы неправы,
И правым оказался он,
В краю, где над морями бедствий
Горят кресты церковных вех
И близким связаны соседством
Слова “успенье” и “успех”?

Ключевая фраза стихотворения “Ах, неужели мы неправы, и правым оказался он”. “Мы” — это прогрессивная интеллигенция, либералы и демократы нынешнего и минувшего веков, боровшиеся за освобождение России “от мрака православия, самодержавия и народности” (В. Г. Белинский) “от тысячелетней парадигмы несвободы” (А. Н. Яковлев).

Через несколько месяцев после прочтения этих стихов автор настоящей статьи увидел фамилию Городницкого в партийном списке “Яблока” для вы-боров в Госдуму 2003 года. “Яблоко” — та самая партия, за которую чаще всего голосуют романтические либералы из числа старой советской интеллигенции, недолюбливающие циников из СПС. Значит, все-таки не изменил человек своим заветным убеждениям. Но, по крайней мере, усомнился. И это уже говорит о многом.

В речах бывших и сегодняшних либералов все чаще слышны ноты раз-очарования. Вот, дескать, несчастная страна Россия, которая не способна к демократии, не может прожить без “сильной руки”. Мы же, со своей сторо-ны, не будем впадать в грех уныния и бесплодного самоуничижения, а ска-жем лучше вслед за потомком Пушкина бароном Александром Гревеницем: “Если Россия и демократия несовместимы — тем хуже для демократии, а не для России”.

Все сказанное не означает, что автор этих строк призывает абсолютизировать формулу Леонтьева “конституция опасней, чем пугачевщина” или соглашается полностью с утверждением А. Кончаловского: “Свобода не для русского человека”. Нет, все не так просто и однозначно. Скорее прав А.Н.Мусаков, говорящий о том, что конституционный, демократический элемент должен присутствовать в нашей политической системе наряду с автократическим.

Однако либерально-демократические принципы не должны никогда приобретать самодовлеющего значения. Им в жертву не должно приноситься государственное единство, внешнеполитические интересы, физическое и нравственное здоровье народа. Смысл консервативного мировоззрения, формулированием которого так озабочены сегодня наши национально мыслящие интеллектуалы, состоит именно в приоритете духовно-нравственных и государственно-патриотических ценностей над либерально-демократическими (а не обязательно в радикальном отрицании последних).

Хотя, как уже говорилось, внутриполитические действия и экономическая политика нынешнего руководства России несут на себе печать некоторой непоследовательности и незаконченности, ряд концептуальных заявлений внушают надежду на то, что общий вектор развития страны избран все-таки верно. Весьма примечательно стремление идеологов современной власти опереться на авторитет И. А. Ильина, который, по остроумному замечанию журналиста Московских новостей” Ивана Давыдова, был, конечно, “великим русским философом”, но, при этом, “относился к демократии даже хуже, чем господа Иванов и Сечин”. Также весьма знаковым было заявление президента в начале прошлого года о необходимости учета российских особенностей при строительстве демократии и при оценке демократических процессов в нашем Отечестве. Чем-то это похоже на формулу Дэн Сяопина “социализм с китайской спецификой”.

И в заключение — пара цитат из дневников К. Н. Леонтьева, звучащих сегодня в высшей степени актуально, почти что пророчески:

Вообразим себе, что лет через 50 каких-нибудь весь Запад сольется (мало-помалу утомленный новыми европейскими войнами) в одну либеральную и нигилистическую республику наподобие нынешней Франции. Положим, что и эта форма солидной будущности не может иметь, но так как вся-кое, хотя бы преходящее, но редкое направление человеческих обществ на-ходит себе непременно гениальных вождей — то и эта обще-федеративная республика лет на 20—25 может быть ужасна в порыве своем. Если к тому времени славяне, только ОТСТАЛЫЕ от общего разрушения но не глубоко по духу обособленные, со своей стороны не захотят (по некоторой благой отсталости) сами слиться с этой Европой, а будут ТОЛЬКО или конституционным царством, или даже и без конституции, только как при Александре II-м, монархией, самодержавной в центре и равноправной однообразно-либеральной в общем строе, то республиканская все-Европа придет в Петербург ли, в Киев ли, в Царьград ли и скажет: “Откажитесь от вашей династии или не оставим камня на камне и опустошим всю страну”. И тогда наши Романовы, при своей исторической гуманности и честности, — откажутся сами, быть может, от власти, чтобы спасти народ и страну от крови и опустошения. И мы сольемся с прелестной утилитарной республикой Запада… Стоило “огород городить”! Хороша будущность!

Но если мы будем сами собой, — то мы в отпор опрокинем со славой на них всю Азию — даже мусульманскую и языческую, и нам придется разве только памятники искусства там спасать (июль 1888 г.).

Мы, русские, с нашими серо-европейскими, дрябло-буржуазными, подражательными идеалами, с нашим пьянством и бесхарактерностью, с нашим безверием и умственной робостью сделать какой-нибудь шаг беспримерный на современном Западе, стоим теперь между этими двумя пробужденными азиатскими мирами, между свирепо-государственным исполином Китая и глубоко-мистическим чудищем Индии с одной стороны, а с другой — около все разрастающейся гидры коммунистического мятежа на Западе, несомненно уже теперь “гниющем”, но тем более заразительным и способном сокрушить еще многое предсмертными своими содроганиями…

Спасемся ли мы государственностью и культурой? Заразимся ли мы столь несокрушимой в духе своем китайской государственностью и могучим, мистическим настроением Индии? Соединим ли мы эту китайскую государственность с индийской религиозностью и, подчиняя им европейский социализм, сумеем ли мы постепенно образовать новые общественные прочные группы и расслоить общество на новые горизонтальные слои или нет? Вот в чем дело! Если же нет, то мы поставлены в такое центральное положение именно только для того, чтобы окончательно смешать всех и вся, написать последнее “мани-фекел-фарес!” на здании всемирного государства…

Окончить историю, погубив человечество, разлитием всемирного равенства и распространением всемирной свободы сделать жизнь человечесую на земном шаре уже совсем невозможной. Ибо ни новых диких племен, ни старых уснувших культурных миров тогда уже на земле не будет” (вторая половина 1880-х гг.).

Критическая оценка Леонтьевым качеств русского народа (в его основ-ной массе), а также правителей России (в частности из династии Романовых) во многом сходна с теми взглядами, которые высказывает сегодня Алексей Мусаков. Здесь мы видим яркий пример того, как сходство характера и судьбы сказываются в сходстве взглядов и мировоззрения Биография К. Н. Леонтьева, также как и биография А. Н. Мусакова могла бы стать сюжетом для увлекательного романа. Но это уже особая тема для отдельного разговора.

Воистину, как говорили древние, “нет ничего нового под солнцем”. Споры Леонтьева с современными ему поборниками “русской общинной соборности и “славянской идеи” до боли напоминают дискуссии Мусакова с “парвославно-коммунопатриотами постсоветского образца.. Призыв “расслоить общество на новые горизонтальные слои” перекликается с возникшей позднее в европейской правой мысли идеей корпоративного государства”, о становлении которого в России сегодня говорит Андрей Илларионов. Пугающая философа противоположная альтернатива Россия, поставившая целью “разлитие всемирной свободы и всемирного равенства разве не похоже это на “либеральную империю Анатолия Чубайса.

Позволим себе все же “скорректировать” тезисы великого мыслителя с учетом современных реалий. Слова об “индийской религиозности” могут понравиться оккультистам и теософам, подобным “Сивому Коню”, хотя философ, конечно, имел в виду совсем не то, что им бы хотелось. России нужна, разумеется, не “индийская”, а православно-христианская духовность. Только она может дать по-настоящему творческий импульс нашей государственности, которая должна быть именно русской по своей сути, хотя и с использованием положительного китайского опыта.

Сейчас с Запада нам угрожает уже не “гидра коммунистического мятежа”, а “гидра неолиберализма”. Правда, если вспомнить об общих истоках идей социальной и либеральной революции (излюбленная мысль А. Мусакова), то аналогия с событиями столетней давности очень хорошо просматривается.

Европейская “обще-федеративная республика”, о которой мечтали либерально-масонские деятели еще в позапрошлом веке, едва начав создаваться, уже разваливается. Она не “ужасна в порыве своем”, а скорее комична. Наших европейских “братьев по разуму” пугает один только намек на объединение России с “мусульманской и языческой Азией”. Для того, чтобы по-ставить их на место, не потребуется каких-то неимоверных усилий и, тем более, человеческих жертв. И чего же тогда, спрашивается, мы боимся? Иногда создается впечатление, что некоторых представителей российского руководства мучает подспудный комплекс вины за то, что они в своих действиях следуют “общечеловеческим ценностям в их либеральном понимании. Комплекс этот у многих усугубляется страхом за судьбу собственных счетов в заграничных банках. Отсюда двойственность и нерешительность во внеш-ней и внутренней политике. Пора уже положить всему этому конец, прекратить никому не нужные оправдания и извинения за то, что Россия не может в полной мере соответствовать западным нормам и стандартам. Это похоже на то, как если бы Розенбаум начал извиняться за то, что не может спеть голосом Робертино Лоретти, или Валерия Новодворская за то, что не обладает внешними данными Хилари Клинтон. Простая истина гласит: кто оправдывается, тот уже наполовину виноват, а тому, кто уверен в собственной право-те, легче доказать ее и другим. Вместе с Алексеем Мусаковым автор этих строк убежден: в случае, если российское руководство возьмет твердый курс на самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику и на консолидацию общества на основе традиционных духовных ценностей в сочетании с экономической модернизацией — превращение России в одного из ведущих мировых лидеров XXI века неизбежно.

В патриотических и консервативных кругах нашей общественности сейчас ведутся напряженные дискуссии о том, какие конкретно политические и социальные формы являются оптимальными для России, должна ли она быть империей, царством, национальной диктатурой, православной республикой или чем-либо иным. Высказываются взгляды и суждения, подчас весьма оригинальные. Об этом в следующей части статьи.

Добавлено Арина Ларедо в Идеология в 07.11.2015