Из новгородской летописи гусленых словес

Поветкин Владимир Иванович родился 26 февраля 1943 г. в Быковском р-не Сталинградской обл. По окончании Курского художественно-графического педагогического училища проходил срочную службу с 1962 по 1966 гг. в ВМФ на Севере и на Балтике. С 1969 г., живя в Новгороде, выполнял художественные работы для Новгородского музея-заповедника. Параллельно занимался деревянной скульптурой; работал над проектами монументальных движущихся и звучащих скульптур. В 1975 г. приступил к реставрации и реконструкции археологических находок – деревянных предметов быта древних новгородцев, а несколько позже и берестяных грамот. В те же годы занялся реконструкцией музыкальных инструментов и их звучания: гуслей, гудков, сопелей, варганов, различных шумовых инструментов – все это привело к созданию (1990 г.) неповторимого в России и Европе Новгородского Центра музыкальных древностей, ведущего в трудных условиях научную и культурно-просветительскую работу. В. И. Поветкин – автор многочисленных публикаций в области музыкальной археологии, фольклора и этнографии.

Трудно сказать, сколь долго человечество вынашивало идею струнного щипкового музыкального инструмента, прежде чем около пяти тысяч лет назад родилась почти невероятная по красоте шумерская лира-псалтирь. Из различных пород древесины, с резной головой быка, украшенная серебром, золотом и мозаикой. Почти невероятен факт обнаружения в 1927 году частей и деталей подобных лир в царской гробнице в Уре (Ирак). Проплывали тысячелетия, рушились цивилизации, и очертаниям древнейшей лиры придавались все новые и новые выражения. После шумерских, египетских лир было создано семейство лир и кифар Античной Греции. Потом, вплоть до конца 1 тысячелетия новой эры звучали роты, то есть лиры именитых воинов западной Европы. Ошеломляющей неожиданностью выглядят лирообразные гусли древнего Новгорода. В них отсутствуют украшения из драгоценных материалов, но в классической завершенности форм, в высокохудожественной образности им не отказать. Представляя восточноевропейскую школу строительства лирообразных инструментов, они открыли неведомую страницу в истории общеевропейского музыкального инструментария. Кроме гуслей лирообразных, археологически прослеживающихся до середины 13 века, на Руси, по меньшей мере, уже с 12 столетия отмечаются и другие гусли. Во всем сходные с предыдущими, лишь за отсутствием игрового окна, сквозь которое касались струн при игре, они оставались в практике народного музицирования до позднейшего времени. Правда, уже в прошлом веке А. С. Фаминцын из живых свидетелей русских гуслей в своем фундаментальном труде “Гусли — русский народный музыкальный инструмент” упомянул лишь единственного 96-летнего Трофима Ананьева, крестьянина деревни Деевой Горки Лужского уезда С. Петербургской губернии. В 1900 году О. У. Смоленским и Н. И. Приваловым были созданы конструктивно новые гусли, нашедшие активное их использование в коллективах художественной самодеятельности. Громкие, с измененным принципом звукообразования, техникой игры и репертуаром, они предназначались для концертной публики. Традиционные народные гусли забылись. К счастью, не всеми.
Да, почти невероятными кажутся извлеченные из праха земли, и шумерская лира-псалтырь, и позднеантичная по форме рота германского воина 6-8 веков, и разновидности новгородских гуслей 10-15 веков. Но не менее поразительно другое: это память сельских наших жителей, едва ли не полностью оторванных от родной земли и едва ли не обязанных забыть все лучшее из заветов своих предков. Спустя почти сто лет некогда единственный, не во всем понятный рассказ Трофима Ананьева о простонародных гуслях вдруг был дополнен бесчисленным множеством подробнейших свидетельств. Так, в некоторых деревнях на востоке Новгородчины чуть ли не каждый из старожилов расскажет тебе о гуслях, он видел их, слышал, пытался даже когда-то мастерить пяти-семиструнные гусельки еще детскими своими ручонками. У кого-то гусли бережно хранились, но сгорели вместе со всем нажитым, с домом, селом. Осталась лишь неугасимая до самой кончины боль об утрате. О, сколько таких на Новгородчине деревень-пепелищ! Но в редких выстоявших обезлюдевших домах нет-нет, да и убережет горемычный домовой себе же на утеху деревянный короб с оборванными струнами. Иные пожилые селяне, если дашь им исправные гусли, подивятся на свои похожие скорее на корни персты, расставят их неловко меж струн, забряцают, и чудо персты эти даже спустя шестьдесят лет “помнят” как надо играть. Удивившись, расскажут тебе о былом, о некогда многолюдных деревенских праздниках с песнями и плясками под гусли.

“У меня были у самово сделаны, — говорит о гуслях, вспоминая 1930-е годы, Дмитрий Васильевич Куликов, — поглядишь как играють люди, так и ты… Сделает веревочку в этых гусьлях — вот идут по деревни — и трынькает… На шею повешали, и вот и трынькаешь”. Настраивали гусли, со слов Ивана Петровича Петрова, “по песням”, то есть по традиционным наигрышам, столь простым, что, к слову сказать, переехавшие в город недавние жители сел из стеснительности стараются их поскорее забыть.

В народных песнях гусли — это символ мужского начала, звуками гуслей добрый молодец привораживал к себе красну девицу. Но в первой половине 20 столетия, в периоды военных и мирных разрух, когда мужчин в деревнях подчас вовсе не оставалось, женщины засевали поля, что по обычаю исполняли мужчины, и они же научились играть на гуслях “под песню”, “под пляску”. Анна Филипповна Дмитриева сохранила гусли, доставшиеся ей от “дяди Саши Константинова”. Он говорил: “Нюша! Ты играешь. Дак вот тебе гусли на память”.
Для селянина вспомнить о гуслях — значит рассказать о своей судьбе, о времени минувшем и теперешнем.
Вот, к примеру, разговор с Яковом Сысоевичем Белорусовым:
“- Гармонь пилю и на балалайки… На все мужик! Я в люди ни зашем: не кадочку, не ушат, ничево! Не рамочку, ничево это… И плотник, и столяр, и кузнец, и слесарь, скотовал, сапожник, козлы делыл, – живых людей делыл ищо — понятно? Ха-ха-ха! Эго шутки, желанной. Где шутки, там и сьмех. Там и розговор хороший, да? Вот теперь и глухой и слепой… бескишешный. Кишки вырезаны, брюхо рваное, а жить надоба …
— На гуслях то умеете играть?
— Играл! Раньше у отца были, у дедушки были… Я еще играл то! Лет сем была. Отцова отца. Раньше были. Токо чернаи. Они окоптелаи. Ще оны прадедушкины. Да. Вот я помню… по струнам ходили.
— А гуслей-то не осталось у вас?
— Не-а. Не-не! Ды здесь… што тут были ты? Што люди ты были… после войн… ды… До войны ты жили как? знаешь ли — нет? Была дорога корка хлеба! Правильно? Нет? После войны маленько поправили. А теперь ищо… перемена. И голот возьмет свое… Колективизация. А што было в колективизацию?- сосед соседа бил из окошка в окошко. Деревня, да? Правильно? И у вас, может, было?… Самый тяжелый был двацатый век… в жизьни — последний век эры.
В отчем доме у Ефросиньи Модестовны Кононовой было двое гуслей — шестиструнные и восьмиструнные. Играл на них Емельян Захарович Захаров. На вопрос, играл ли он на гуслях после войны, она отвечала:
— Не знаю ф каком он году умерши, не знаю и врать не буду, этово не помню. — А уж до войны-то точно играл?
— Играл-играл. Вот когда ищо отбирали-ты фсе. Он не входил, не входил ф колхос-то, вот и он тогда все время… скотину выгоняют со двора, а он в гусьли играет.
— Выгоняют скотину со двора…?
— Да, отбирали фсе.
— То есть он от переживаний играл на гуслях?
— Да. Хто вот в колхос не входил, отбирали, ну вот… а скотину со двора выгоняют, а он сидит в гусьли играет.

В этом крае новгородской земли живет волшебное слово — “желанный”. С ним тебя накормят, если ты голоден, обогреют, если в пути продрог, ты здесь родной, даже если с городским зазнайством судишь о “примитивных” старых обычаях. Низкий вам поклон, желанные, все, Чьих имен здесь не перечислить — так много было памятных встреч! Примите эти строки как послание в дом каждого из Вас, пожалуйста.
3 июня 1990 года на ежегодном песенном празднике в Витославлицах, что рядом с Новгородом, рышевская “белая” изба наполнилась голосами чуть было не запамятованных всеми нами традиционных гуслей. Гусли звучали без концертных эффектов, но в подлинной исполнительской манере. Играл на них Иван Петрович Петров, любезно согласившийся ради знаменательного события приехать из Хвойной в Новгород. Родился он в 1918 году в деревне Макушино, которая на берегу озера Егорье, Мошенского района. Он играл “Русского” — под песню и под пляску, “Чеботуху”, “Барыню” и другие наигрыши. Вообще он гармонист, но игрой на гуслях в детстве начинал, а теперь в Витославлицах завершил свой путь музыканта. И человека тоже, так как, заболев, вскоре умер.
На тот же праздник в Витославлицы обещался приехать и Степан Николаевич Носов. Уже и гусли свои самодельные прислал сюда. Да только самому добраться не судьба была. Домой к нему в деревню Теребут Хвойнинского района собралась родня на поминки его жены. В Новгород не поехал. Летом, оставшись без гуслей, смастерил новые, и играл. Того же лета скончался, немного не дожив до восьмидесяти двух. О неукротимая река времени! Мы привыкли дорожить наиболее древними свидетельствами культурных традиций, и нередко забываем о поздних. А они, между тем показывают возраст и состояние той или иной традиции. Вот чем особенны гусли, изготовленные 1990 году Степаном Николаевичем Носовым.
Не у каждого умеющего играть на гуслях пожилого человека нынче найдутся возможности приехать в Новгород: то нездоровье, то хозяйство не бросить, а то и робость перед публикой. И не тотчас песельница мошенского хора ветеранов Марфа Петровна Степанова освоилась с необычной для нее миссией — участвуя в праздниках народной музыки в Новгороде или других городах, играть на гуслях с припевками. Вот одна из них:
Хорошо в гусли играешь,
Я те6я приворожу.
Не пожалею алой ленточки,
К гуселькам привяжу.
Игру Марфы Петровны перенял Владимир Иванович Ярыш — сотрудник НМЦ Новгородского областного комитета по культуре. Он же своим навыком одарил удивительных девочек из ансамбля “Кудесы”, руководителем и душой которого является Марина Клавдиевна Буряк. Гусленые словеса негромки, но внимающему открываются в чарах. Таковы они по былинам прошлым и нынешним.
С виду простые вопросы о гуслях вплетены в мудреное кружево человеческой истории. Ответить на них — значит ощутить себя жителем не только бескрайнего, во всем одушевленного, с тридевятыми царствами мира, но и мира, в котором ничто не претило бы помнить об украсно украшенной и пресветлой своей отчине.
За последние десятилетия так многое стало известно о музыкальном прошлом Новгорода! Но именно это многое показывает, как бесследно могут исчезать из жизни великие культурные ценности. Очевидно и то, что это многое — есть лишь узкая тропочка к подчас запертой двери, и приоткрыть эту дверь легче бывает тому, для кого не утратили смысла традиционные символы хлеба, народного костюма, гуслей.
Гусли — музыкальный символ Новгорода. Это бесспорно уже хотя бы потому, что именно здесь о них как об инструменте историческом и традиционном можно получить достовернейшие сведения.
Когда-то у славянских народов гуслями именовались музыкальные инструменты вообще. Позднее у южных и западных славян слово “гусли” закрепилось за струнным смычковым, а у восточных славян, у русских — за струнным щипковым музыкальным инструментом. В древнем Новгороде с ним соседствовали многие другие музыкальные инструменты, один хотя бы только перечень которых вызывает восхищенный интерес.
К проблеме музыкальных древностей Новгорода причастны музыковеды и музыканты, сотрудники музеев и художники, историки, археологи и языковеды, этнографы, химики, специалисты по определению пород древесины и другие ученые, писатели-прозаики и поэты, журналисты — все это жители Новгорода, различных краев России, Европы и самых отдаленных стран.
В 1968 году появилась первая публикация об археологическом открытии древних новгородских музыкальных инструментов. Автор ее, Борис Александрович Колчин — выдающийся ученый и яркая личность, активно способствовавший становлению Новгородской археологической экспедиции. Как ученого его интересовали многие проблемы: обработка в древности металлов, использование новгородцами древесины, история различных ремесел. Его дендрохронологическая шкала — надежная основа для датировки находимых в культурном слое вещей. Последний период своей жизни он посвятил делу популяризации древних новгородских гудков, гуслей, сопелей, варганов. В Москве в начале 1970-х годов под его руководством были осуществлены первые попытки реконструкции внешнего облика этих инструментов. Будучи в 1980 году в Болгарии на симпозиуме славистов он, что для меня особенно приятно, высоко оценил работу по озвучиванию древних гуслей и гудков, начальные этапы которой я осуществил в 1978 — 1979 годах
Особый факт — это состоявшаяся в 1981-1984 годах передача опыта по реконструкции древних новгородских музыкальных инструментов фольклористам Ленинградской консерватории. Перед ними была поставлена конкретная задача поиска на Русском Северо-Западе образцов традиционного музицирования на различных инструментах, в частности гуслях. Поиск увенчался блестящим успехом. То, о чем могли лишь мечтать историки музыки в прошлом веке, вдруг открылось на исходе века нынешнего. В Псковской области, а затем и в Новгородской экспедициями, которыми руководил Анатолий Михайлович Мехнецов, были записаны сотни наигрышей на гуслях, они составляют ныне золотую фонотеку традиционной русской музыки.
В 1990-1991 годах осуществлены и наши вместе с В. И. Ярышем музыкально-этнографические экспедиции в восточные районы новгородской области, где сохранились наиболее архаичные наигрыши, способы игры на гуслях и сами гусли, долбленые и тесаные топором. Успеху исследований способствовали заведующие районными отделами культуры, председатели сельских советов, библиотекари, клубные работники, шоферы и, самое главное — руководители фольклорных коллективов, особенно Надежда Борисовна Боброва и Людмила Михайловна Прокофьева. Отличие этих последних экспедиций от обычных состоит в том, что по их завершении, в частности в Хвойнинском и Мошенском районах, взамен вывезенных оттуда поврежденных временем гуслей в Новгородском центре музыкальных древностей были изготовлены и отправлены в те же районы действующие традиционные гусли. Там они используются в коллективах народной музыки и служат образцами для изготовления новых. По рассказам местных жителей еще в 1920-е годы отроки сами строили из ольхи, ели или березы гусли и потом приходили с ними на посидки развлекать девушек-рукодельниц. Таков древний обычай.
В 1981 году по инициативе академика Д. С. Лихачева записи звучания реконструированных гудков и гуслей 11-15 веков попали в фонограмм-архив Пушкинского дома. Дмитрий Сергеевич первым поддержал и отстаивал идею создания в Новгороде мастерской по восстановлению древнерусских музыкальных инструментов. Ныне это Центр музыкальных древностей с научной и культурной программой, финансируемый общественностью и администрацией города. Здесь на лекциях-концертах рассказывается об особенностях народной культуры, об участии профессиональных музыкантов древнего Новгорода в традиционных обрядах, о происхождении музыкальных инструментов, о многом таком, что еще не отражено в научных публикациях. Считалось, например, что самые древние гусли это гусли середины 11 века, открытые на Троицком раскопе в 1975 году. Это не совсем так. Еще в 1950-е годы на Неревском раскопе был изъят обломок гуслей, который залегал в слое первой четверти 11 века. Следовательно, бытовать они могли в конце 10 века. Что же касается упомянутых гуслей середины 11 века, то в собрании реконструированных новгородских гуслей они действительно древнейшие. Они знамениты сохранившейся на них резной надписью “Словиша”. А. А. Зализняк языковедчески обосновал вывод о том, что это слово могло быть собственным именем инструмента, а не его владельца.
Однако, не только этим они замечательны. Они оказались первыми в списке зазвучавших реконструированных гуслей. А зазвучав, они не только изменили сложившееся у некоторых ученых впечатление о культуре Древней Руси как о “культуре великого молчания”, что впервые было отмечено Д. С. Лихачевым, но позволили увидеть злу культуру равноправной в Европе преемницей традиций древнейших цивилизаций. Ярким доказательством тому служит имеющееся у данных гуслей игровое окно, сквозь него при игре касались струн, оно то и есть наследие великой в истории человечества длившейся несколько тысячелетий эпохи музицирования на лирообразных инструментах. Игровое окно в конструктивном соединении со стержнем-струнодержателем, характерным для традиционных новгородских гуслей, составили такой тип струнного щипкового музыкального инструмента, о котором никто из музыковедов не предполагал, что он имел место в истории.
В популярной литературе, а иногда и в научных трудах можно встретить суждение по поводу славян, и даже конкретно восточных, якобы уже в 6 веке игравших на гуслях. Обосновывается оно сообщением византийского историка Феофилакта Симокатты о взятых в 592 году во Фракии в плен троих славян, живущих “на краю западного Океана”. “Кифары они носят потому, что не привыкли облекать свои тела в железное оружие — их страна не знает железа, и потому мирно и без мятежей проходит у них жизнь, что они играют на лирах, ибо не обучены трубить в трубы”. Поскольку в прошлом веке считалось, что древнейший музыкальный инструмент у русских — балалайка, то историки представляли ее скрывающейся за нерусским названием лиры-кифары 6 века. Потом, когда выяснилось, что балалайка появилась в России в 17 веке, то за лирами-кифарами стали видеться гусли примерно в том их облике, в каком их изображали художники.
Как же все-таки прочитать документ Феофилакта? Во-первых, в нем ничто не говорит о восточных славянах; это если не южные, то западные славяне. Во-вторых, как показывают археологические раскопки и ранние живописные и скульптурные изображения, все 1 тысячелетие Европа восхищалась звуками по сути одного струнного щипкового инструмента, идея которого как самого “благородного” досталась в наследство от Античной Греции — зло была лира и ее разновидности. Славяне не были лучше или хуже других европейских народов, они наследовали те же идеи античности. Так что поверим Феофилакту: славяне в 6 веке играли на лирах. Даже если, допустим, они их называли гуслями, то конструктивно это были лиры. Может возникнуть вопрос: не были ли они идентичны новгородским лирообразным гуслям, а также и однотипным с новгородскими польским гэншьле 11-13 веков? Прямых свидетельств к этому пока что не имеется, но факт принадлежности тех и других к семейству лирообразных знаменателен.
В “Слове о полку Игореве” принято видеть вещего Бояна с гуслями; “Боян же, братие, не 10 соколов на стадо лебедей пущаше, но своя вещиа персты на живая струны воскладаше; они же сами князем славу рокотаху”. Строго говоря, в этом литературном памятнике 12 века о гуслях прямо не упоминается. Также и в “Задонщине” 14 века: “Помянем первых лет времена, похвалим вещаго Бояна, горазна гудца в Киеве. Тот бо вещий Боян воскладоша горазная своя персты на живыя струны, пояше русским князем славы”. “Гудец” с древнерусского должно переводиться как “музыкант”, но не “гусляр”. Лишь далее автор “Задонщины” о себе прямо говорит как о гусляре: “Аз же помяну резанца Софония, и восхвалю песнеми и гусленными буйными словесы сего великого князя Дмитрея Ивановича…”
Играли на гуслях, судя по изображениям в древних рукописях или на предметах златокузнечного ремесла, перстами, как правило, сидя, иногда стоя, и даже приплясывая, держа инструмент в горизонтальном положении. Все это можно наблюдать после длительного перерыва и сегодня в восточных районах Новгородчины, где пальцы левой руки располагают между струн и заглушают по мере надобности то одну группу струн, то другую, при этом правой рукой, как здесь принято говорить, брякают. Об этом так просто нам знать сегодня. В прошлом же веке художники были вынуждены во многом додумывать образ древнего гусляра; в жизни встретить играющего на гуслях случалось крайне редко.
Археологам принадлежит честь открытия новгородских лирообразных гуслей. Ио как же на них играли? Тут вот и вспомнишь с благодарностью натруженные персты селян. Ведь, взяв лирообразные гусли вертикально и касаясь левой рукой струн сквозь игровое окно, правой рукой точно так же, как и на поздних традиционных новгородских гуслях возможно “брякать” или “ходить по струнам”. Вот в чем значение музыкально-этнографических путешествий. Вот в чем величие народных традиций, объединяющих теперешнее с былым, когда конструктивные замыслы, допустим, гуслей еще только обретали жизненную важность.
Вообще идея струнного щипкового музыкального инструмента, похожего на гусли, известна чуть ли не во всех концах мира. Названий инструментов не перечесть. Из географически ближайших — кюсле, кесле, гусля, крезь, обозначающие шлемовидные гусли, сохранились у народов Поволжья. А такие названия, как кантеле, каннель, куоклес, канклес, воспетые в мифологической поэзии народов Прибалтики, принадлежат инструментам конструктивно однотипным с новгородскими традиционными гуслями. Прибалтийские музыканты и музыковеды еще в начале 1980-х годов горячо восприняли новгородский опыт восстановления гуслей. У них подобный инструмент также возродился и стал знаменем современного народного музицирования. Наконец, еще об одном названии. У поляков под гуслями издавна подразумевается смычковый инструмент. И неожиданно в 1949 году в Ополе и Гданьске в культурных слоях 11 и 13 веков были обнаружены обломки, как теперь доказано, двух щипковых лирообразных гуслей, по-польски гэншьле.
Русский народ наделил гусли многими поэтическими эпитетами. Нередко эпитет относился к струнам гуслей — “золотые”, “золоченые”, а иногда и сами гусли величались — “золотые”. В течение веков был сформулирован и такой эпитет как “гусли-мысли”. На Новгородчине в деревне Балашово, что возле озера Черного, старенькие сестры, в девичестве Веселовы (кстати, фамилия эта происходит от “веселый”, то есть скоморох), увидев нас с гуслями, обе ну прямо засветились, и тут же одна из них пропела, словно дожидалась такой встречи:
Заиграйте, гусли-мысли!
Я вам песенку спою.
Я вам песенку спою
Про несчастну жизнь свою.
На гуслях умели играть многие герои русского былинного эпоса — богатыри Алеша Попович, Василий Буслаевич, Добрыня Никитич, Иванушка Дубрович и Соловей Будимирович, Ставр Годинович и Чурило Пленкович, богатый гость Садко и скоморохи. Для богатырей, создается впечатление, это было нормой. И, возможно, эта норма связана с древним общеевропейским пониманием образа благородного воина. В Западной Европе встречены воинские захоронения вместе с музыкальным инструментом. Одно из них, например, датировано 6 — 8 веками и находится в Оберфляхте (Вюртембергский Шварцвальд) на юге Германии. В нем обнаружены обломки продолговатой позднеантичной по форме шестиструнной лиры.
Вообще в народных сказках, былинах, песнях можно найти ответы на любые вопросы. Имеются в них сведения, хотя и краткие, об устройстве и изготовлении гуслей, даже об их конструктивном прототипе — боевом луке. Так, от Трофима Григорьевича Рябинина была записана былина “О Добрыне Микитинце”. В ней сказывается:
У молодца Добрынюшка Микитинца
В тот тугий лук разрывчатый в тупой конец
Введены были гуселышка яровчаты.
Как зыграл Иванушка Дубрович в гуселышка
яровчаты,
Вси тут игроки приумолкнули,
Вси скоморохи приослухались:
Эдакой игры на свете не слыхано,
На белоем не видано.
Приносил-то тугий лук разрывчатый,
Подавал Добрынюшке Микитинцу.
В системе народных песенных образов, подчас неизмеримо архаичных, прямых “поучений” не делается. За внешними, бытовыми деталями, иногда, правда, по-своему интересными, скрывается главное — информация мифологического характера. Она способна в конечном итоге по сути объяснить внешнее. Вот отрывок из песни, записанной П. В. Киреевским в 1831 году, где каждая строка поется с припевом “Ой люли, Ой люли”
Ведра пущу под гору, сама взойду на гору,
Сама взойду на гору, раскинуся яблонью,
Яблонью кудрявою да грушей зеленою.
Тут ехали господа семидесять города,
Срубили ту яблоньку по сам был корешок;
Тесали из яблоньки доски тонки, долги,
Делали из яблоньки гусли, гусли звонки.
Кому в гусли поиграть, под гуслями оплясать?
Играть было молодцу, плясать было девице.
Символика этой исполнявшейся на свадьбах песни многогранна. Гусли, кстати, ярко представлены как символ мужского начала. Но, не обсуждая многого, обратим внимание лишь на древнейший обычай, которому следовали, если хотели сотворить “классический” образец гуслей. Так, если из яблони или, допустим, груши вытесать гусли, то все вроде бы будет верно. Однако, дело не в названных породах деревьев, за ними надо видеть символ дерева, населенного человеческой душой. По сказкам, по поверьям музыкальный инструмент, изготовленный из дерева, посаженного близким человеком или выросшего на его могиле, будет обладать его голосом. Вот почему о гуслях иногда говорили, что их струны — золотые, ибо это солнечные лучи, а деревянный корпус гуслей — человеческая душа.
По-своему вкладывал свою душу в гусли Валентин Александрович Суриков. Благодаря его подвижнической инициативе в 1960-е, а тем более 1970-е годы Новгород вторично в своей истории по-настоящему наполнился гусельными звонами. Эго был тип гуслей звончатых усовершенствованных, о которых упоминалось ранее. Стечение обстоятельств позволило и мне в середине 1970-х годов коснуться их: были изготовлены два инструмента с попыткой расширить их исполнительские возможности. Осознание их конструктивных особенностей так пригодилось потом, когда новое стечение обстоятельств потребовало усилий по реконструкции древних и традиционных новгородских гуслей. Таким образом, жизнь — это, быть может, и клубок, но нить его состоит из последовательных событий: если бы в те годы не было в Новгороде усовершенствованного типа гуслей, то неизвестно, были бы ли к сегодняшнему дню наши познания о гуслях легендарных так достоверны.