Лев Тихомиров. мысли о нации и государстве
Одним из важнейших вопросов исторической политики являются внутренние отношения различных племен и национальностей в одном государстве. Это вопрос по имуществу великих государств, хотя в истории не было даже и малых, которые совсем не принуждены были бы считаться с ним. В великих же государствах он приобретает огромное и при неудачном решении роковое значение.
Государство требует единства духа населения и солидарности его материальных интересов, которая также укрепляет стремление не разрывать совместной жизни. Таким единством духа обладает более или менее каждое племя, почему государство и возникает обычно на племенной основе. Но уже самые первые шаги на пути территориальной политики вводят в государство так или иначе добровольно или вынужденно другие племена, из которых каждое имеет свой дух, свои особенности и даже способности или поползновения к государственности. В течение долгой исторической жизни великие государства вводят в пределы своей территории не только различные племена, но и целые национальности, нередко обломки былой государственности, весьма отличной от той, в область мощи которой привела их потом историческая судьба. Все это вводит в государственную жизнь множество элементов разномыслия, раздоров и даже внутренней борьбы.
Задачей национальной политики является справиться с этим затруднением и победить его созданием внутреннего единства.
Это обстоятельство особенно важно в монархической политике, так как без существования единого духа в нации, составляющей государство, истинная монархия невозможна. Идея имперская, выдвигающая единовластителя над рядом объединенных различных по духу государств, создает скорее некоторого диктатора, чем монарха. Монарху, как человеку, невозможно быть одновременно православным, католиком, протестантом, магометанином, буддистом, русским, поляком, татарином и т. д., чтобы выражать дух различных своих народов. Чтобы в таком разноплеменном государстве возможна была монархия, необходимо преобладание какой-либо одной нации, способной давать тон общей государственной жизни и дух которой мог бы выражаться в Верховной власти.
Само по себе существование племенных особенностей не только не вредит единству государства, а даже служит полезным источником разнообразия национального и государственного творчества. Но необходимо, чтобы при этом была некоторая общая сила, сдерживающая племенные и вообще патрикуляристские тенденции. К такой роли преобладающая нация должна быть, конечно, способна по своим свойствам.
Из истории мы видим, что государственными способностями обладают сравнительно немногие нации. Они всегда по происхождению имеют довольно смешанный состав, который, вероятно, и сообщает им оттенок универсализма, необходимый для успешного властвования над другими племенами.
Присутствие в государстве различных племен вообще не представляет вреда для единства, но смешение их для того, чтобы обладать государственными качествами, должно быть не механическим, а органическим, представлять сращение в нечто целое по духу.
Это духовное единство дается общностью культурных основ развития, что и должна иметь в виду политика, преследуя цель единения составных частей империи.
Но для действительного достижения этой цели прежде всего необходимо поддержание силы, создавшей государство. Подобно тому, как в самом искусном сочетании управительных учреждений одно из важнейших условий их действия составляет сила власти, так и в единении разноплеменного государства важнейшее условие составляет сала основного племени, его создавшего. Никогда, никакими благодеяниями подчиненным народностям, никакими средствами культурного единения, как бы они ни были искусно развиваемы, нельзя обеспечить единства государства, если ослабевает сила основного племени. Поддержание ее должно составлять главнейший предмет заботливости разумной политики.
Это правило обычно склонны забывать абсолютистские правительства, которые даже стараются купить благосклонность наиболее враждебных государству племен всевозможными им благодеяниями насчет того племени, которым создалось и держится государство [В этом отношении справедливые упреки возбуждает и русская политика]. Это — политика саморазрушения.
Обязанность развития производительных сил нации лежит на государстве более всего по отношению к племени или племенам, его создавшим. Как бы ни было данное государство полно общечеловеческого духа, как бы ни было проникнуто идеей мирового блага, и даже чем больше оно ей проникнуто, тем более твердо оно должно памятовать, что для осуществления этих целей необходима сила, а ее дает государству та нация, которая своим духом создала и поддерживает его Верховную власть. Остальные племена, пришедшие в государственный состав по историческим случайностям и даже иногда против воли, уважают правительство данного государства только по уважению к силе основой национальности, и если почувствуют ее захиревшей, не могут не получить стремления создать себе иное правительство, более сродное их духу.
Не имея твердого основания в силе господствующей нации, разумная политика совершенно невозможна. Все ее планы, как бы ни были они возвышены и преисполнены гуманитарных целей, будут простым фантазированием, воздушными замками нищего, не имеющего средств сохранить для своего жительства даже жалкого шалаша.
Общественный и государственный деятель, забывающий первенствующее значение национальной силы, способной заставить осуществить его планы, в политическом деле способен лишь вести государство к разрушению.
Без силы нет ни политики, ни культуры, потому что нет и самой жизни.
Но, обеспечив себя со стороны силы, то есть поддерживая мощь основного племени (или племен), политика засим должна развивать все средства культурного единения всех народностей государства.
Начало этому единению кладет общение, на котором должны вырастать единомыслие и общность интересов. В отношении средств общения первое место занимает язык.
«Сильнее и резче всего соединяет и разделяет нации дух языка, — говорит Блюнчли, — Общность языка есть вернейший признак национальной общности. Она выражает единство «духовной культуры». Но язык есть не только признак единения, а также могучее орудие его, так как общение различных племен государства без какого-либо единого для всех языка почти невозможно. Поэтому в разноплеменном государстве необходимо установление одного государственного языка, каковым может быть, понятно, только язык основного племени.
Есть государства, в которых признано несколько равноправных государственных языков. Это возможно лишь тогда, когда таких племен очень немного: два, три. Да и это исход крайний при полном отсутствии нации, способной быть господствующей. В государствах же великих, включающих множество разноязычных народностей, невозможно допускать такой системы, и единство государственного языка безусловно необходимо. Без этого не может быть ни администрации, ни суда, ни вообще самых элементарно необходимых для государства органов.
В местностях сплошь инородческих в дополнение к государственному языку может быть допускаем как дополнительный также и местный язык, но и это имеет разумный смысл только до тех пор, пока все население не успело изучить государственного языка. Но такое незнание гражданами языка, без которого они могут быть только провинциалами, составляет тяжкую ошибку политики и недостаток школы.
В Румынии лица, не знающие хорошо государственного языка (румынского), по закону не допускаются к пользованию политическими правами. Это закон вполне разумный, ибо действительно невозможно себе представить причастия к власти такого лица, которое не умеет даже объясниться со всеми остальными гражданами своего государства.
В России и до сих пор в число, например, присяжных, допускаются лица, не знающие русского языка. Это может лишь компрометировать задачи правосудия, ибо присутствие переводчика никак не может заменить для присяжного заседателя личного понимания речей подсудимого, адвоката и прокурора.
Общность одного государственного языка не только, однако, не заключает в себе требования подавления языков местных *, но даже, наоборот, дополняется их развитием.
* В Русской политике в этом отношении совсем не заметно определенной и выдержанной мысли. У нас не принимали мер к развитию школы, способной дать возможность всем знать государственный язык, и в то же врет, принимая репрессивные меры против русских же наречий, например, против малорусского языка, который составляет исторически один из главных источников нашего литературного языка, и впредь может служить его обогащению. Вместо того чтобы достигать единения усилением централизующей, единящей силы у нас старались достигнуть этого ослаблением местных. Такая политика есть политика бесплодной внутренней борьбы, а не внутреннего единения.
Развитие местных языков полезно для самого же государственного языка. Местные языки не остаются без влияния на него, передавая ему отдельные слова, обороты и даже формы, придающие ему большее богатство и гибкость, а потому делающие его более сильным орудием культуры, общей для всего государства.
Единство государственного языка упомянуто на первом месте, как самое элементарное и легко достижимое орудие внешнего политического общения. Но внутреннее единение различных народностей создается только совместной их деятельностью на различных поприщах существования. Первое место в этом случае занимает высшая духовная жизнь — отыскание и усвоение истины. Вера и знание, религия и наука — вот два фактора объединения людей, как бы они ни были различны по характеру, склонностям и предыдущим историческим судьбам.
Истина преклоняет перед собой людей, и, совместно признавая истину, они тем самым видят себя связанными общностью важнейшей стороны своей жизни.
Великое орудие государственного единения составляет в этом отношении общность веры. Поскольку государственная политика способна помочь этому, ее прямая обязанность не упустить таких случаев. Но это задача, которая принадлежит более всего церкви, так что со стороны государства требуется лишь поддержание условий, благоприятных ей в этой задаче, о чем уже достаточно сказано выше в разделе вероисповедной политики.
Другое важнейшее средство государственного единения составляет наука. Культура в основе своей имеет науку, которая дает средства создавать прикладные способы развитой и вооруженной внешними средствами жизни. Если эти прикладные создания научной мысли могут представлять различия по вкусам той или иной народности, то сама наука, изыскание истины и обладание ею, столь же общечеловечна, как вера, и может быть общим делом совершенно различных народностей.
Таким образом, как в задачах развития вообще силы государства, так и в задачах единения различных народностей его, создание национальной науки должно входить в основную задачу политики. Но аналогично с истиной религиозной истина научная может вырастать лишь самостоятельно. Истинного деятеля науки нельзя ни назначить, ни выбрать, ни заказать: он создается сам, своими способностями, своей любовью к истине. Такой свободной деятельностью свободного призвания только и создается наука. Над научной мыслью нет судьи, кроме ее самой, и она может развиваться только свободно.
Государство для помощи нации в выработке научной мысли должно доставить лишь внешние способы удобнейшего развития, а затем должно поставить себе незыблемым принципом; «наука и ее учения — свободны»…
Не легко дался человечеству этот принцип, и не легко выдержать его перед лицом множества лживых памфлетов или реклам, обманно подделывающихся под «научность». Нередко подобные подделки являются угрозой государственному порядку или общественной нравственности и, следовательно, неизбежно привлекают вмешательство власти. Но как бы ни трудно было различение подделки от самой науки как бы ни были неизбежны в этом случае иногда ошибки власти, сознательным принципом в отношении науки должна быть ее безусловная свобода.
Только стараясь соблюсти этот принцип, государственная политика может способствовать остальными, внешними мерами быстрейшему и обширнейшему развитию научной работы. Но чем лучше будут поставлены условия для этого в данном государстве, тем легче высшие умственные силы всех народностей его будут сливаться на совместной деятельности, связывая своей мыслью и плодами своего труда все народности государства в нечто целое, совместно верящее в некоторую общую истину, и находящее в предмете этого «культа» создание общего ума всех племен.
Огромное объединительное значение имеет также совместный материальный труд народностей, входящих в состав государства.
Выше указывались основы разумной экономической политики. Но помимо непосредственной цели — умножения материальных производительных сил страны, организация национального труда имеет величайшее объединительное значение. Если высшие области истины объединяют умы и совести, сознавая в многоразличных народностях единую душу, то разумная экономическая организация нации вырабатывает в ней единое тело.
Связанные в своих материальных интересах, дополняя трудом одних провинций труд других, стараясь в общем труде, различные народности государства, во-первых, приучаются видеть друг в друге не врагов, а сотрудников, отчего между ними развиваются дружелюбные чувства. Во-вторых, всякая попытка разрыва причиняет им столько разорения, лишений и страданий — не отдаленных, а мгновенно чувствуемых даже наименее развитыми людьми, что против таких попыток развивается самостоятельный протест всех племен.
Необходимо лишь, чтобы связующая сила основной нации не давала возможности центробежным силам инородных племен подорвать общегосударственный союз раньше, чем благодетельное объединение, которое он несет с собой, принесет плоды свои. Если разумная политика Верховной власти твердо хранит силу нации, основавшей государство, то продолжительное существование, связанное общностью разумного управления, единением работы совести и разума, единением труда промышленного, естественно кончается слитием всех народностей государства в одну великую нацию.
Таким образом, государство, созданное одной основной нацией, в свою очередь, становится могущественным орудием создания еще более великого национального целого, реализуя в этом процессе объединения созидательные способности как нации основательницы, так и собранных ею около себя наций сотрудниц.
Нет комментариев
Добавьте комментарий первым.