Нина Артеменко. «Откуда есть пошла русская песня?..»
Размышления руководителя фольклорного ансамбля «Домострой» …
«Музыкальный порядок ощущался человеком
как некое орудие или некий инструмент
для познания космического порядка и даже более того:
как средство поддержания этого порядка
и преодоления хаоса…»
(В. Мартынов. «Конец времени композиторов»)
«Забыла слова песни, — сетует старушка,
— иде их взять?» — «С Неба возьми!», — отвечает дед.
Традиционная народная культура, или фольклор, по заключению 25-й сессии генеральной конференции ЮНЕСКО по вопросам образования, науки и культуры, собравшейся в Париже в октябре-ноябре 1989 г., является важнейшей составной частью «общего наследия человечества» и «неотъемлемой частью культурного наследия и живой культуры»*. В обращении к правительствам государств, научным и общественным организациям авторы этого документа, «признавая крайне хрупкий характер традиционных форм фольклора, особенно его аспектов, связанных с устными традициями, и риск того, что эти аспекты могут исчезнуть, подчеркивая необходимость признания во всех странах роли фольклора и опасность, которой он подвергается под воздействием разнообразных факторов», призывают «играть решающую роль в сохранении фольклора и действовать как можно быстрее…»**.
Одной из неизменных и первоочередных задач на этом пути, как и много лет назад, является работа по собиранию, фиксации и архивированию произведений народного творчества. Поток собирательской работы, никогда не прекращаясь совсем, движется, развивается волнообразно, в соответствии с ходом исторических событий за спадом следуют фазы подъёма, обусловленные необходимостью изучения современного состояния той или иной традиции.
Для специалистов в области народоведения (этнологии) — этнографов, этномузыковедов, культурологов, посвятивших жизнь «сбережению» народной культуры, — это вещи очевидные. За два с лишним века нашими собирателями накоплены огромные, бесценные фольклорные материалы, блестящим достижениям российских учёных на поприще изучения народных традиций посвящена обширная литература***.
Но в наш постфольклорный век, в «конце времени композиторов», всякого подлинно-народного творчества многие задаются вопросом: возможна ли ещё какая-либо фольклорная собирательская работа и фольклорные экспедиции там, где тысячи русских деревень и казачьих хуторов заброшены или вовсе стёрты с лица земли и сохраняются лишь в памяти людей да на старых картах, где люди старшего поколения уже забыли, когда последний раз звучала в доме живая народная песня. «Всё уже записано», — говорят другие.
Однако собирательская деятельность и порождённое ею т.н. фольклорное движение не только не замирает, но и «набирает обороты», приобретая со временем всё большую актуальность и значение для национальной культуры. Вместе с совершенствованием технического оснащения и вовлечением в экспедиционную работу большого числа молодых участников фольклорного движения меняются и методика записи, и её качественные характеристики.
В 1997 году меня пригласили на должность художественного руководителя фольклорного ансамбля «Домострой» при Адмиралтейском Центре по работе с подростками. «Домострой», бывший в 80-е — начале 90-х годов ансамблем Ленинградского государственного университета, переживал непростое время. Уход из ансамбля первых руководителей, талантливых этномузыковедов и композиторов Е.И. Якубовской и А.Н. Захарова, смена состава участников вызвали необходимость новой парадигмы, нового исполнительского лица ансамбля.
В поисках «своей» фольклорной традиции ансамбль совершил несколько экспедиционных поездок в различные регионы России****. Весной 2000 г. мне предложили возглавить экспедицию детской фольклорной студии «Горница» в Боковский район Ростовской области.
Надо признаться, что я долгое время отвечала отказом на настойчивые просьбы участников ансамбля, в особенности её мужской группы, разучить казачьи песни. Мне казалось неэтичным, равно научному преступлению — ступить на «чужую территорию», отобрать «хлеб» у фольклористов-москвичей, исполнять же песни по чужим записям, а не добытым в собственных фольклорных экспедициях, я считала (и считаю!) малопродуктивным занятием. Останавливало некое негласное «разделение труда», существовавшее долгие годы в российской науке о фольклоре. Действительно, так сложилось исторически, что учёные Ленинграда-Санкт-Петербурга как северной столицы занимались изучением традиций Русского Севера, а московские фольклористы — традициями центральной и южной России. Этому неписаному правилу следовали в начале своей творческой деятельности и фольклорные ансамбли — Ленинградской и Московской консерваторий, СПбГУ и Училища им. Гнесиных и др. Подобный региональный принцип в выборе материала для исследования был оправдан, во многих областях России он остаётся актуальным и поныне. Однако в последние годы среди фольклорных групп наметились определённый отход от этого принципа и более свободное перемещение по фольклорной карте России.
После некоторых раздумий и сомнений, я согласилась на приглашение, приняв его как ответ на мои поиски. Встреча с Доном — тем почти сакральным, мифологическим «Тихим Доном» — превзошла все мои мыслимые ожидания. И та первая поездка стала началом систематической собирательской и исследовательской работы ансамбля «Домострой» на Дону.
Напомним читателям, что песенный Дон уже более столетия осваивается собирателями, славистами и этномузыкологами, начиная с выдающегося собирателя и донского казака А.М. Листопадова и филолога С.Я. Арефина, открывших миру еще в 1-й половине 20-го века «Песни донских казаков» своим знаменитым 5-томным собранием.
В 60-70-е гг. разворачивают собирательскую деятельность на Дону В.В. Щуров, А.С. Кабанов и, наконец, Д.В. Покровский, руководитель известного фольклорного ансамбля и один из зачинателей российского фольклорного движения. В эти годы зарождается новое, не виданное доселе, направление в фольклористике — освоение фольклорной традиции группой единомышленников, музыкантов, историков, искусствоведов, объединённых идеей изучения её не на «бумаге», в кабинете, а в живом общении с народными певцами. Народная песня в её подлинном, аутентичном звучании буквально врывается в концертные залы и на площади наших городов, ошеломляя публику своей красотой и мощью. С появлением фольклорных коллективов «новой формации», принципиально отличающихся от сценических народных хоров, фольклорно-этнографические концерты становятся настоящим событием в культурной жизни Москвы и Петербурга, Вологды и Новосибирска.
80-90-е годы ознаменовываются небывалым подъёмом молодёжного фольклорного движения, появлением большого числа талантливых и ярких исполнителей, замечательных ансамблей народной песни.
Казачий, в т.ч. и донской, фольклор становится основой репертуара таких признанных коллективов, как «Казачий круг» (худ. рук. В. Скунцев, г. Москва), «Братина» (худ. рук. Ю. Чирков) и «Ансамбль казачьей песни» под упр. И. Петрова (СПб). Широкую известность приобретают коллективы из областных центров: волгоградская «Станица» (худ. рук. О. Никитенко), фольклорный ансамбль Ростовской государственной консерватории «Лествица» (худ. рук. Т. Рудиченко) и мн. др.**
У каждого из этих ансамблей своя яркая творческая судьба, свой узнаваемый исполнительский стиль. Не удивительно, что помимо огромной армии поклонников, эти коллективы породили и множество последователей. Однако далеко не всегда это явление оказывается столь безобидным для традиции, как кажется на первый взгляд. Бесконечное перепевание одного и того же репертуара, возведение единичного исполнения, одного из десятков возможных вариантов песни в некий канон, свойственное многочисленным эпигонам творчества этих взятых за образцы для подражания коллективов, наносит ощутимый урон народной песенной традиции, непоправимо обедняя, сужая её певческое поле.
Приступая к работе над донскими песнями, нам хотелось отойти от шаблонов в восприятии казачества, передать своё видение проблематики и особенностей донского фольклора. Вопреки сложившимся стереотипам, попытаться отразить всю сложность, многогранность современной певческой культуры Дона, не сводимой к одному какому-либо жанру или одной, к примеру, мужской, области исполнительства.
Скажем сразу, что всё услышанное и увиденное нами в экспедициях — а их к сегодняшнему дню насчитывается более 15-ти! — разительно отличалось и отличается от того образа «казака», который мы все себе представляем, исходя из известных литературных произведений или кино-эпопей.
Местные жители, при всём их патриотизме и любви ко всему казачьему, какие-то «не настоящие казаки»: уж слишком, как может представиться, просты в общении, добры и гостеприимны. «Мы такие некорыстные! Кто к нам пришёл — тот и наш!», — по словам одной пожилой казачки. И шашкой, оказывается, не размахивают и с плёткой не ходят! Никакой фанаберии! О принадлежности к «казачьему роду» отвечают усмешкой: — «Да какие мы казаки! Вот N — это правдишный казак!» А этот «правдишный казак», перед которым испытывают почти религиозное благоговение его односельчане, родом, как выясняется, из Брянска, Воронежа или даже с Белого моря!
Ещё более неожиданное впечатление производят казачьи песни, вовсе не похожие на те, что тиражируют последователи известных казачьих коллективов. Ребята из ансамбля «Горница» были даже несколько разочарованы: что это за носители традиций, которые не «играют», разве что по настоянию гостей-фольклористов, «правильные» казачьи песни вроде «Чёрного ворона», «Полно вам, ребятушки, горе горевать» или «Пролегала шлях-дорожка»! Где же тот прославляемый в песнях казачий дух?
Нас же, небольшую группу ансамбля «Домострой», все дни общения с народными исполнителями не покидало пронзительное чувство… подлинности бытия, причастности к созидаемой сию секунду Правде Божией и вместе такой простой, такой сердечной (пушкинской!) все-человечности.
Одним из проявлений этой подлинности и глубины нам представляется, помимо богатейшего многоголосия, удивительно тёплый, всегда личностно-окрашенный звук и бесконечно-прихотливая, трепетно-выразительная интонация, берущие за сердце раз и навсегда. Это не тот унифицированный, усреднённый звук, для которого лучшего определения не найти, чем хлёсткое народное словцо о псевдокультуре и её носителях: «выкультуриваются!». Именно интонации казаки придают первейшее значение, когда размышляют о красоте казачьей песни. О неумелых певцах говорят, что «он поёт прямо», «без поворотов». «Казачью песню надо нянчить языком!», по замечанию одной из старейших исполнительниц. Чем сложнее певец может «вывести колено», тем выше ценится его искусство. Опытный собиратель всегда отличит искусного мастера, воплощающего, раскрывающего в процессе исполнения песни всю заложенную в напеве красоту, от простого ретранслятора, статиста, способного лишь схематично передать «мотив». Как велико бывает на записи искушение изгнать из хора такого «мычащего следом за дедом» певца! Но говоришь себе «стоп»! Ведь народная традиция, выражаясь метафорически, — это цветущее, зеленеющее древо! На нём есть и крепкие, зелёные ветви, и только-только подрастающие веточки, и засыхающие сучья! А всё вместе — то живое, вечно обновляющееся и могучее древо! Там, где бережно сохраняется эта «цветущая сложность» (по К. Леонтьеву), там «жизнь жительствует» и традиция преподносит нам восхитительные сюрпризы!
Даже при беглом знакомстве с местной казачьей традицией обращают на себя внимание явные различия в репертуаре традиционных семейных или связанных узами добрососедства и дружбы ансамблей, с одной стороны, и клубных хоров — с другой.
Традиционные казачьи ансамбли, с которыми нам приходилось работать на Дону, можно условно подразделить на две категории.
Первая группа ансамблей — с преобладающим мужским казачьим репертуаром: в основе его воинские лирические и походные песни, исторические и т.н. «былинные» песни. Состав ансамбля чаще всего смешанный, крайне редко — чисто мужской. Часто запевалой в таком ансамбле является мужчина.
Вторая группа ансамблей отличается преимущественно женским репертуаром, строящимся, по терминологии собирателей 19-го века, на «семейно-бытовой» и «любовной» лирике, свадебных, календарных песнях и духовных стихах. Среди подобных ансамблей встречаются как чисто женский, так и смешанный составы. К счастью, не редки ещё на Дону семейные ансамбли, где присутствует несколько поколений исполнителей и происходит естественная передача знаний и мастерства от старших к младшим.
Более многочисленны, в сравнении с традиционными семейными ансамблями, клубные «народные» либо «казачьи» хоры. Это явление более сложное и не столь однозначное для традиционной культуры, как может показаться на первый взгляд.
Все мы помним ещё со времён телевизионных гала-концертов и «огоньков», посвящённых советским государственным праздникам, этот образ — помпезно выстроившихся в ряд в одинаковых псевдорусских или псевдоказачьих костюмах лубочных «пейзан» или столь же открыточных, лихих казаков с неизменной шашкой в руках и разбитных, «руки-в-боки», казачек. И академически «вычищенное», рафинированно-лакированное звучание некоей стилизованной под «русскую» («казачью») песни, прошедшей строгий отбор, обработку и цензуру идеологов от культуры. О, сколько же раз нам представал именно этот — непотопляемый! — образ под видом истинно казачьего хора!
Казалось бы, при повсеместном, широчайшем распространении фольклорного движения, развитии и популяризации аутентичного фольклорного исполнительства, этот вид самодеятельности должен давно уже исчезнуть, кануть в лету! Но нет, местные училища исправно пополняют армию «народников», исполнителей на народных инструментах и руководителей подобных хоров, которые ни мало не задумываются над судьбой истинной народной песни. Не забыть встречу с одним из таких, с позволения сказать, «казачьих» хоров, самой старинной песней для коего был «Снегопад-снегопад»!
Руководители казачьих клубных хоров, подчас весьма энергичные и рассудительные, наделённые достаточно широкими полномочиями и определённой властью влиять на умы своих подопечных, продолжают, однако, удивлять наивными суждениями о казачьей культуре. Незнание культурного контекста-континуума, окружающего области расселения той или иной группы казачества, фольклора сопредельных казачьим «русских» областей, который может служить своеобразным и достаточно точным определителем этнических миграционных процессов (этногенеза) и происхождения той или иной традиции; этакий казачий, мужской шовинизм, проявляющийся на самых разных уровнях — вот далеко не полный перечень тех вольных или невольных подмен, что демонстрируют нам и манифестируют в своем творчестве некоторые клубные казачьи ансамбли и хоры.
Возьмём, для примера, повсеместно распространённые сюжеты — лирическую песню «Весёлая беседушка» или позднюю «Ехали солдаты». Стоит только заменить один устойчивый поэтический образ/троп на другой, «солдата» (обобщённый образ воина) на «казака», как сюжет мгновенно идентифицируется как казачий! Эту же особенность трактовки известных сюжетов мы не раз обнаружим и в классическом собрании «Песен донских казаков» А. М. Листопадова и А.Я. Арефина. Вспоминаются в этой связи сборники «новин», издаваемые в 30-е-40-е гг. прошлого века, в текстах которых — хорошо сохранившихся традиционных былинных, исторических и др. песнях — взамен былинных героев «Дунай-речку переходят»… красные командиры! А песня, тем самым, легко, ничтоже сумняшеся, выдаётся за столь ожидаемое властью новое народное творчество! Сходные процессы происходят и с казачьими песнями.
Здесь, думается, сыграли не последнюю роль некоторые особенности народного образования в казачьих областях: деятельность станичных школ и училищ*****, репертуарная политика руководителей полковых и станичных казачьих хоров, а в более позднее время — культпросветучилищ, распространявших на огромную казачью территорию единый, «идеологически выверенный» песенный репертуар. Многие популярные образцы казачьих, в особенности, походных песен носят явные следы авторского профессионального творчества, лучшей или худшей стилизации под народную песню.
Справедливости ради заметим, что народные хоры всё же отзываются некоторым образом на «вызовы времени». Так, из репертуара их не выходят песни патриотического направления, к которому теперь относят и казачьи, подлинные и стилизованные, песни. Казачьи песни разыскивают, перенимают у соседних коллективов, песнями, почерпнутыми из сборников или компакт-дисков известных исполнителей, обмениваются, их «дарят».
Более редкий род клубного казачьего хора и, увы! уходящий в прошлое — ансамбль, основывающий свой репертуар на исключительно местной традиции, как, например, ансамбль «Красные лампасы» из п. Синегорского (худ. рук. А.В. Овсов), «Сударушки» х. Литвиновки (худ. рук. Н.И. Чеботарёва), ансамбля ст. Калитвенской (худ. рук. З.М. Банникова) и др. В этих коллективах, даже в стеснённых уздой официальной культурной политики условиях сельского клуба, старательно, с сознанием гражданского, патриотического долга, сохраняются все типические черты местного исполнительского стиля, восстанавливаются забытые обряды.
Однако песенный репертуар и в лучших клубных коллективах также претерпевает существенные изменения. Под страхом наказания-роспуска хора, в угоду вкусам руководителей ДК, районных и областных отделов культуры и всяческих худсоветов разучиваются те или иные песни. По указке запуганных руководителей на сцене исполняется то, что «побыстрее и повеселее», а самые художественно и исторически ценные, титульные для традиции — старинные протяжные, исторические, былинные песни — не допускаются на сцену, а если и выносятся на свет, то в усеченном до 2-3-х куплетов виде. Свадебный же, календарный репертуар вовсе вымывается как «не казачий»!
Удивительно, сколь живуче наследие тоталитарной эпохи! Жители х. Антиповского Шолоховского р-на помнят историю их некогда многочисленного хора, побывавшего ещё в конце 1930-х годов в Москве. В те дни первые полосы столичных газет пестрели громкими заголовками о том, «как Сталина в казаки принимали». История их выступления в Московском Кремле закончилась трагически, многие участники были репрессированы по ложному обвинению. Примечательно же, что более всего возмутило казаков количество времени, отпущенное им на выступление и исчисляемое всего двумя минутами! «А какую ж казачью песню можно сыграть за две минуты!»
При всех отмеченных негативных сторонах клубной самодеятельности, далеко не всегда общение с клубным хором, даже чисто «народным», оказывается вовсе безнадёжным для собирателя традиционного фольклора. Необходима известная доля мужества и терпения, деликатности и уважения к исполнителям, чтобы заставить их сорвать «маски», снять нелепые костюмы и запеть старинную казачью песню «своим голосом». Картина преображения бывает столь разительна, словно отмыли слои «штукатурки» и под нею засветилось чистое, прекрасное лицо!
К счастью, народно-песенная традиция, которую мы столько раз уже хоронили, проявляет неожиданную, необъяснимую живучесть и способность к самовосстановлению. Казалось бы, лихолетье 90-х, отсутствие работы, а соответственно, и средств к существованию у жителей донских хуторов должны были уже добить окончательно, выветрить казачий дух, память о традициях своих великих предков! Умирают запевала, дискантщица, и старинная песня умолкает. Приезжаем через пару лет проведать наших любимых исполнителей и друзей, и вдруг выясняется, что какими-то неисповедимыми судьбами появляется запевала, рождается новая «звезда», и замершая было жизнь оживает, восстанавливается репертуар и вспоминаются давно забытые песни! Так, мы приехали в хутор Литвиновку Белокалитвенского р-на после пятилетнего перерыва и слышим, что бабушки поют совсем не знакомые нам песни. Спрашиваем: — «А чего это вы их раньше не пели? Мы к вам ездим столько лет, а не слышали!» А те, мол: — «Они нам надоели!» Вот так! Мы изучаем, пытаемся понять «законы функционирования традиции», а им песни — просто надоели!
В 2007 году «Домострой» познакомился с искусством замечательных ансамблей хуторов Березового и Астахова Каменского р-на, ансамбля «Донцы» под управлением Н.И. Кустова из п. Глубокий. Эти коллективы, по нашему приглашению, неоднократно и с успехом выступали в Санкт-Петербурге и стали открытием не только для петербургских любителей казачьей песни, но и для известного фольклориста, профессора Ростовской консерватории Т.С. Рудиченко! Как выяснилось, однако, позже, участницы ансамблей, младшим из которых далеко за 70, в эти годы только и начали собираться вместе. Несколько лет мы ездили по Каменскому р-ну, ежедневно проезжали эти места, но не слышали ни слова об этих выдающихся исполнителях.
Иначе сказать, приходят новые поколения исполнителей, и песенная традиция неизбежно меняет свое «лицо». Так наши бабушки невольно преподали нам очередной урок фольклористики!
Наблюдая за жизнью народной традиции, размышляя о народной песне, работая над её освоением в ансамбле, мы не раз убеждались, как важно в воспитании, образовании, в т.ч. и музыкальном, не столько передать сумму знаний, сколь научить правильно понимать предмет. Без этого понимания невозможно созидать единую по своим нравственно-этическим законам и духовным основам среду обитания для настоящих и будущих поколений, в чём нам видится основная цель и задача фольклорного движения.
Можно всю жизнь петь народные песни и ничего при этом в них не понять, не увидеть ничего, кроме «травушки-муравушки», а в занятии пением — ничего, кроме лёгкого, приятного времяпрепровождения. Как в известной басне: «ты всё пела — это дело»! Не могу не привести здесь достаточно обширную (за что прошу прощения у нетерпеливого читателя) выдержку из книги протоиерея Льва Лебедева «Великороссия: Жизненный путь»:
«Искусственно и нелепо создаваемая новая «советская культура» в лучших образцах только повторяла и перепевала то, что уже было в «классике» (наипаче — «золотого века») /,../ От русской «народной» традиции бралась только совершенно бездуховная, безрелигиозная струя: «жалостные» или разухабистые, двусмысленные (вроде «Коробейников» или «Вдоль по Питерской»), а то и прямо похабные песни, частушки, «залихватские» пляски с гармошкой или балалайкой. Дурная «удаль» и дурная «любовь» с некоторой добавкой чистых мотивов грусти или патриотизма — вот всё, что оставалось от Русского народного духа и творчества. И в новых, и новых поколениях советских людей создавалось извращённое впечатление, что кроме этого ничего больше и нет в русском народе, в Русской Душе!.. Да и в самой России, в Родине нет ничего, кроме берёзки, лесов, полей, озёр, «родительского дома», травы, цветочков, а также — «милой». Поначалу, до конца 1950-х годов, «милая» рисовалась целомудренной и с русой косой, а позднее всё более — без косы и развратной («свободной»). Русские люди искони любили и землю, и природу (с берёзками и цветочками), но это всегда было побочным и второстепенным, но отнюдь не главным в восприятии Родины, в представлении о ней и в любви к ней! Примечательно изменялся обобщающий художественный образ «Родины». Во время войны — это строгая седовласая мать. В 1960-х годах — это уже полуголая баба (на Мамаевом кургане)».
Таким, судя по нашим псевдонародным эстрадным песням, представляется обывателю «правильный» образный мир русской народной песни.
Подлинная же, старинная народная песня, благодаря особому симбиозу её мелоса с церковной музыкальной, точнее — интонационной сферой, возносит человека в область Божественного, таинственного творчества, делает его со-Творцом. Это таинственное причащение Божественной интонации, которая, будучи услышанной и воспринятой, начинает заново творить Бытие. Народная песня, по моему глубокому убеждению, — это не только безопасная культурная зона для неокрепших душ, а самое что ни на есть искомое Царство Божие в звуках, интонируемая икона Бога! Научи так слышать и понимать народную песню — и человек будет богаче всех рокфеллеров! Тогда вся мишура, вся «злоба мира поднебесного» отлетает и остается только «единое на потребу». Воистину, «Неупиваемая чаша»!
Это убеждение приходит вслед за почти святотатственным для «правоверных» учёных, особенно старой советской школы, утверждением, что у народных песен вообще нет автора, даже коллективного! Оно звучит сродни детскому возгласу, что «король-то голый». Как же «нет»? А народ — разве не анонимный, коллективный, бессознательный, но автор? Убеждена, что нет! Никто, нигде, никогда не встретил ни одного «автора» ни одной так называемой «народной» песни. Везде и всегда народные певцы — только исполнители. Предлагаю читателю, не боясь упрёка в ненаучности, дерзости, недоказуемости и т.д., глубоко вдуматься в пра-смыслы этого привычного нарратива и задаться вопросом: «Исполнители» чего? — Чьей-то воли, чьего-то задания. Исполнение, осуществление, повтор-ретрансляция некоей данности! — Кем данной? — Мы не знаем, а можем лишь догадываться.
Когда я ответила впервые себе на этот вопрос, хотелось кричать всему свету: «Люди, послушайте! Ведь всё так гениально просто! Ведь их Автор — Бог! Исполняя, слушая русские народные песни, мы имеем дело с Его творением! Это Господь с нами говорит через эти небесно, царственно-прекрасные мелодии, через интонации, от которых сжимается сердце и хочется целовать землю!» Про наши песни так же можно сказать словами Евангелия: «и не было в них никакой тьмы», потому что они не наши! Они дар Божий нам, вверенное нам сокровище!
В песнях, исполнявшихся 100-200 лет назад, записываемых и в наши дни в фольклорных экспедициях, запечатлён интонационный код эпохи синэргии церковной и народной культуры******. Последнее же столетие, при всех успехах современной цивилизации, не принесло ни одной новой народной песни, которую можно было бы поставить вровень со старыми образцами. Отошла благодать от впавшего в атеистическое безумие народа!
Не случайно, очевидно, многие современные композиторы жалуются на то, что им «нечем писать» музыку, они «не знают, как её сочинять». Из интервью Фараджа Караева «Я не знаю, как мне сегодня сочинять музыку»: «…Вся музыка в основном уже написана». Ещё большую тревогу вызывает утверждение некоего проф. МГК и композитора, что «интонация умерла». То есть основной инструмент, при помощи которого Господь передаёт нам важнейшие смыслы-послания, исчез из музыки! Бог перестал с нами разговаривать посредством музыки! Мы бесконечно удалились от Него! Ведь сами же композиторы-авангардисты, похоронившие интонацию, признаются, что ухо всё равно «ищет интонацию» в нагромождениях музыкального шума, а я бы сказала — ворохах музыкальной пыли. «Интонационная», «тематическая» музыка им кажется невыносимо пресной! Теперь они работают «с тембрами, шумами», поскольку и классические музыкальные инструменты «умирают»! Остаётся МИДИ-компьютер, на котором вычерчивают, «набирают» музыку! Для музыкальной культуры это равноценно тому, как если бы от русского языка остались лишь междометия и слоги, типа «абырвал» булгаковского Шарикова.
Вот вам и Ницше в действии! «Ни Божества, ни вдохновенья…», «тупик», по признанию того же профессора. Страшно! Это звучит, как «Бога…нет», «Бог…умер»!
Мы же с вами, любящие нашу родную песню и довольствующиеся ею, счастливейшие люди! Мы знаем, что расшифровывая, исполняя старинную народную песню, мы перечитываем заново, расшифровываем письмо от Бога, которое было послано нам давно-давно в надежде, что мы будем читать его, перечитывать, хранить, вновь перечитывать, с тем, чтобы когда-нибудь дойти до самой сути. А суть эта состоит, на мой взгляд, в философском определении народной песенной культуры как музыкальной иконы Творца, а предмета этномузыкологии — как богословия народной культуры. Мне представляется, что именно на этом пути, доверчиво, бесстрашно задаваясь «детскими» вопросами, «откуда есть пошла русская песня?», со страхом и трепетом заглядывая в лицо Истине, мы просто обречены на успех!
Примечания:
* «Рекомендация ЮНЕСКО о сохранении фольклора» // Международные нормативные акты ЮНЕСКО.- М.: Логос, 1993. С. 495 — 499.
**Там же.
***Краткий экскурс автора в историю российской фольклористики и фольклорного движения: Артеменко Н.Н. «Зачем нам фольклор, или Ещё раз о том, что делать?» // «Вода живая», N 8, 2008; Артеменко Н.Н. «Фольклорное движение и Русская Православная Церковь: Пути решения «крестьянского вопроса». Доклад на Рождественских образовательных чтениях. М. 2009. // ruskline.ru/2009/06/30; Артёменко Н.Н. «Кийждо в звании, в немже призван бысть, в том да пребывает…» // «Родная Ладога», N 3, 2011.
****Материалы экспедиций ансамбля «Домострой» в Тверскую и Смоленскую области воплотились в записи ряда учебно-методических программ, участии в съёмках и записи музыки к 7-серийному телевизионному фильму С. Сергеевой «Няня А.С. Пушкина». В феврале 2000 г. ансамбль побывал на Пинеге, где стал участником празднеств в честь 80-летия писателя Ф.А. Абрамова. В литературно-музыкальную композицию ансамбля вошли стихи самодеятельного поэта Н.А. Нетёсовой в исполнении актрисы Л.Н. Иванищенко и пинежские народные песни, записанные мною в студенческие годы в составе фольклорной экспедиции ЛОЛГК им. Н.А. Римского-Корсакова.
*****См.: А. Вальченко. Опыт школ Области Войска Донского в передаче традиций (XIX — начало XXв.). // Механизм передачи фольклорной традиции, СПб, 2004.
****** За неимением места, скажем здесь вкратце о стихирном композиционном строении напевов и текстов некоторых донских величальных свадебных песен, о примерах буквального, на уровне ладо-мелодического строения, сходства или цитирования в молитве «Царице моя преблагая» и устьянской протяжной песни «Ой, полно-ко, солныщко» и мн. др., о семантике восходящей квинтовой — «молитвенной» — попевки в женской квинтовой лирике, о чём писал исследователь фольклора Ф.А Рубцов, а ещё ранее — античные учёные-пифагорейцы (см.: В. Мартынов. «Конец времени композиторов», с. 18).
Нина Николаевна Артеменко, художественный руководитель фольклорного ансамбля «ДОМОСТРОЙ»
Справка. Фольклорный ансамбль «Домострой»
«Народная песня как культурный феномен родилась из потребности человека остановиться, прекратить хоть на время свой жизненный бег. То созерцательное состояние, почти недоступное современному человеку, которое рождает неспешное разворачивание песенного сюжета, интонационная вязь древнего напева, погружает исполнителя и слушателя в такие глубины человеческих переживаний, каковые мы испытываем разве что в молитве.
«Высота ли — высота поднебесная, глубина ли — окиян-море…», — этот былинный зачин мог бы служить эпиграфом к разговору о народной культуре. Вот этот мир, во всей его глубине и высоте, раскрывается в народной песне, позволяя и совсем юному существу постичь жизненный опыт сотен и сотен предшествующих поколений. Через погружение в мир далекого, неведомого песенного героя он научается сопереживать чужому горю или радости. Тем самым без назиданий и скучной дидактики осуществляется главная задача народной педагогики — воспитание целостной, гармоничной личности, полноправного члена общины.
В этом роль традиции как культурного канона неоценима. Ведь она позволяет любому, даже не наделённому особыми талантами человеку продуктивно, «безболезненно» прейти своё жизненное поприще.
«Воспитание чувств» посредством освоения русской народно-песенной традиции происходит на всех ее уровнях. Особую роль в ней играет песенная интонация. Народный интонационный словарь, не имеющий аналогов в мировой музыкальной культуре и ставший интонационным кодом эпохи «симфонии», синергии церковной и народной культуры, на мой взгляд, главная загадка, над которой бьются тысячи специалистов и любителей народной песни». (Из интервью Н.Н. Артёменко РНЛ)
Наша история:
Фольклорный ансамбль «Домострой» был создан в начале 80-х годов при студенческом клубе Ленинградского государственного университета. Под руководством этномузыковедов Е.И. Мельник (Якубовской) и А.Н. Захарова «Домострой» приобрёл известность как один из лучших исполнителей песенных традиций Русского Севера.
В 1997 году художественным руководителем ансамбля становится выпускница Ленинградской государственной консерватории им. Н.А. Римского-Корсакова, старший преподаватель факультета музыки РГПУ им. А.И. Герцена (2004-2010 гг.) этномузыковед Нина Николаевна Артёменко.
История русского народного танца
Нет комментариев
Добавьте комментарий первым.