отец Александр Мень. Семен Франк

Также см. Комментарий кн. Ольге к статье отца Александра Меня о Семене Франке

Семён Людвигович Франк походил на древнего мудреца, который пришел из каких-то отдаленных веков. Здесь, на фотографии, вы видите его уже глубоким стариком. Но мудрецом он казался и в молодости. Медлительный, нескорый в словах, основательный в суждениях и мнениях, абсолютно невозмутимый, и только, как замечает его друг Струве, — особые лучистые глаза, из которых как бы лился свет, лились мудрость, радость и теплота. Эти глаза вспоминают все, кто знал Семёна Людвиговича Франка.

Протоиерей Василий Зеньковский, историк русской философии, умерший в Париже, писал, что среди мыслителей этого поколения Франк был самым философским — в прямом смысле этого слова. Это был мощный философский интеллект. Он не был публицистом, не был богословом, хотя, конечно, приходилось ему писать и острые публицистические статьи, и в ряде своих книг прямо выходить на богословские темы. Это был человек мысли, подобный многим классикам мировой философии. Сам он шутливо говорил о себе: «Я промечтал всю жизнь». Это, конечно, было не праздное мечтание, а глубокое созерцание. Он как бы нырял в океан мысли, в океан отвлеченных схем все глубже и, наконец, достигал самого дна реальности.

Семён Людвигович родился в 1877 г. в Москве, на Пятницкой улице, детство провел в переулках между Маросейкой и Покровкой. Отец его был военным врачом и жил в Вильнюсе, как _военврач он участвовал в обороне Севастополя, был награжден орденом Станислава. Умер он рано, и Семён Франк его не помнил. Мать у него была умная образованная женщина, но особое влияние на него имел дед. Семья была еврейская по происхождению, из Прибалтики. Дед был глубоко религиозным и по-своему образованным человеком. Он блестяще знал древнееврейский язык, Библию, старинную священную литературу; когда он умирал (Семёну было тогда 14 лет), он взял с него слово: всегда изучать Писание, древнееврейский язык и богословие. Философ впоследствии вспоминает: «Формально я его завет не выполнил, но то, к чему было устремлено мое сердце, мой разум, мои духовные поиски и, наконец, мое христианство (он принял православие в 1912_г.), — все это было естественным и органическим продолжением тех уроков, которые я получил от своего деда».

Поскольку отец умер рано, мать вышла замуж, и его отчимом стал человек народнических настроений. Это был еще один элемент его воспитания. Он окончил юридический факультет. Тогда юридический факультет готовил не только правоведов, это был широко гуманитарный факультет, на котором училась половина знаменитых людей конца XIX — начала XX вв.

В юности, как и Бердяев, Булгаков, братья Трубецкие, он увлекся идеями социал-демократии. Будучи еще гимназистом и позднее студентом, он интересовался марксизмом, потому что его уверяли, что марксизм дает, наконец-то, научное объяснение общественным процессам. Эти посулы марксизма соблазнили не одного Франка, а очень многих, и поэтому мы не должны удивляться, что большинство представителей русской религиозной философии в молодости прошли через марксизм. Франк с удовольствием штудировал «Капитал» (тогда вышел только первый том); его, как и любого юношу с развитым интеллектом, привлекало, что это огромная книга, что написана она тяжелым гегельянским языком и что в ней надо разбираться, и кто ее изгрыз, тот достиг каких-то вершин. Я должен подчеркнуть, что впоследствии, став довольно крупным социологом, Франк полностью разделался с этой философией и с этой социологией, показав их беспомощность, вненаучность — что все эти слова, которые вокруг писались, все эти толстые тома на самом деле «рождали мышь».

Социальная проблема и социальная тема остались надолго в мыслях и творчестве Франка, можно сказать, до конца его дней (он умер в 1950_г. в Лондоне).

В юности он начинает заниматься в марксистских кружках, изучает проблемы социал-демократии, его даже арестовывают, некоторое время он проводит в тюрьме, потом оказывается высланным. Но, в конце концов, в 1890-х годах он порывает со средой революционеров (в основном это были эсеры и народники), потому что его основательное научное мышление уже тогда давало о себе знать. И вдруг он увидел, что в марксизме нет того основательного подхода к действительности, который его мог привлечь.

В это время Франк (он блестяще знал немецкий язык) начинает изучать многотомную работу Куно Фишера «История новой философии» (кстати, эта работа почти вся переведена на русский язык). Каждый том огромной величины посвящен одному философу. Это самая крупная монография, которую мы имеем сейчас на русском языке; выходила она в начале нашего столетия.

Порывая с марксизмом, Франк ищет чего-то другого в качестве основы для своего миросозерцания. И вот странная вещь. Прорыв в какое-то иное видение произошел под влиянием Ницше — человека, исповедовавшего материализм, который уже тогда казался Франку подозрительным. Но тревога Фридриха Ницше, его восстание против мертвенности, обывательщины, против ничтожности мира, каким-то таинственным образом подействовали на молодого студента, и с ним произошло нечто вроде обращения, обращения к царству духа.

В одно мгновение он вдруг почувствовал, что есть иная реальность, которую не может полностью исчерпать интеллект, который все разлагает и расчленяет. И вот в этой первичной интуиции — вся философия Франка. Недаром одна из его книг, написанная прямо перед войной, называлась «Непостижимое». Это очень характерное название. Подлинная реальность, — говорит он, — это нечто непостижимое, в том смысле, что человек может это чувствовать и всегда постигать, но никогда не постигнуть до конца. Никогда человек не сможет охватить непостижимое до конца.

В 1900 г., то есть когда ему немногим больше 20 лет, он уже автор некоторых работ, пишет критическую работу о марксизме «Теория ценности Маркса» и в скором времени полностью отходит от своих первоначальных увлечений и ищет иных путей.

В 1908 г. он женится, работает над диссертацией, в которой поднимает важнейшие вопросы теории познания. Когда будет издан Франк, и вам доведется его читать, запомните, пожалуйста, одну вещь. Если у Бердяева можно прочесть одну страницу и каждая фраза его будет организмом в самом себе, целый законченный мир, если у Булгакова можно читать отдельные темы, отдельные абзацы, и их можно переставлять, то у Франка все построено иначе. Он верный ученик Владимира Соловьева, и пожалуй, никто не был так близок (с философской точки зрения) к Соловьеву, как его прямой продолжатель в XX в. — Франк. Если вы начинаете следить за ходом его мысли, вы не должны бросать ее на середине — у него все строго и стройно, логически связано, одно вытекает из другого. Это неторопливые, внимательные наблюдения, и наблюдения в том числе над самой тайной процесса мышления.

В 1915 г. вышел «Предмет знания». Франк получил за эту работу степень магистра.

Для западной философии огромную роль в то время играла проблема субъективного идеализма. Вы знаете, что против него ополчился Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме». Собственно, ради этого и была очень поспешно написана эта книжка. Субъективный идеализм развивался в то время по разным направлениям, но преимущественно по кантианскому. Ленин писал, что эта точка зрения не может быть опровергнута, но поскольку она совершенно глупа, ее надо отбросить. Франк смотрел на это иначе. Он считал, что есть серьезные философские и логические аргументы против субъективного идеализма. Субъективный идеализм исходит из «я», которое стоит в центре мироздания. При диалоге с миром человек открывает в себе нечто — то, что можно назвать «ты». Но есть и иное — то, что мы называем «мы».

Подобно своим предшественникам, Сергею Трубецкому и Соловьеву, Франк подчеркивал, что человеческие сознания, человеческие «я» не отрезаны друг от друга. Реальное познание, реальное бытие возможны лишь тогда, когда между людьми возникает контакт, возникает единство. Мы живем не на изолированных островах, а на едином материке. И вот этот-то материк, который объединяет всех нас, и есть последний и подлинный предмет познания. Человек познает не только отражение своих собственных чувств, а познает некий субстрат, глубину. Позднее немецкий философ Пауль Тиллих, наш современник, писал, что Бог — это не небо над нами, а глубина бытия. Так вот, первым это сказал Франк.

В 1917 г. он выпускает замечательную книгу «Душа человека», которая потом не раз выходила на иностранных языках. Франка переводили на многие языки, включая японский, чешский, польский; немецкий, английский — естественно, он и сам писал книги на этих языках. В этой книге он блестяще анализирует вопрос о единстве духовной жизни, которую нельзя разрезать, нельзя разделить. Это единство касается не только нашего «я», но и того поля, в котором находятся те «я», к которым мы обращены. То есть «я», потом «мы» и, наконец, некий таинственный субстрат, который и есть непостижимое.

Наступает революционное время. У Франка уже есть семья, он становится профессором Московского университета, но тут — голод, разруха. Я знал людей, которые были его слушателями. Студенты-философы и филологи завороженно слушали его медлительную речь, когда, как они описывали, один момент ясно вытекал из другого, другой — из третьего. Но времена были суровые; быстро сдали все экзамены, заранее, досрочно, и все разъехались. Франку предложено было стать деканом философского факультета в Саратовском университете.

Это был последний очаг интеллектуальной свободы. Туда был приглашен и Федотов, и некоторые другие выдающиеся деятели. Но потом Семен Людвигович возвращается в Москву. В 1922 г. он с семьей — женой и тремя детьми — жил на даче в Пушкино. (Его сын Виктор Франк стал известным историком, писателем зарубежья.) На один день он приехал в Москву, тут его арестовали и вместе с семьей выслали из России. Он плыл на том же самом пароходе, на котором плыли Бердяев, Степун и еще двести человек, которые составляли красу и гордость русской культуры и мысли.

Европейский мир был для Франка достаточно своим, поскольку он свободно говорил на нескольких языках. Он читал лекции в Берлине, в Париже, много работал. Написал замечательную книгу «Смысл жизни», обращенную к молодежи; книгу «Крушение кумиров», в которой он развенчал марксизм и ложные старые концепции. Написал книгу «Свет во тьме». Особенно важной была книга «Духовные основы общества», тема ее и сейчас весьма актуальна для нас. Франк показывал, что здоровым общество может быть только тогда, когда оно имеет духовный субстрат. Общество людей — это не просто явление материального мира, но одновременно и явление мира духовного.

В тридцатые годы, при нацистах, его лишили кафедры в Германии, он уехал во Францию и в конце концов, после немецкой оккупации, вынужден был эмигрировать в Англию, в Лондон, где и прожил последние послевоенные годы до самой смерти. О его смерти, естественно, у нас нигде не писали и, как я уже говорил, ни книг, ни статей его не издавали. И вот скоро будет сорок лет со дня его смерти, и появятся первые издания.

Для тех людей, которые способны ценить и любят сферу чистой мысли, чтение книг Франка будет подлинным наслаждением. Он, как был в молодости созерцательным, основательным и медлительным, таким и остался до конца своих дней. Если Николай Александрович Бердяев был человеком крайне субъективным, всегда писал о своем, страстно говорил от своего лица и мог в философской книге привести какие-то моменты из своей личной жизни, то Франк в этом отношении был совершенно иным человеком. Он стеснялся говорить о себе и всегда говорил только о вещах внеположенных, и даже в своих автобиографических записках, созданных в последние годы жизни, он все равно целомудренно оберегал свою внутреннюю духовную жизнь. И можно лишь догадываться, какие бури в нем происходили.

Для Франка было очень важным соотношение науки и религии. Потому что он был не только философом, но и социологом, и религиоведом. У него есть одна книга, небольшая, но принципиально важная, которая называется «Религия и наука». Она много раз издавалась на Западе и вышла в те годы, когда велась ожесточенная антирелигиозная пропаганда. Франк кратко отвечает на те вопросы, которые ставила эпоха. «Мы утверждаем, — говорит он, — в противоположность господствующему мнению, что религия и наука не противоречат и не могут противоречить одна другой по той простой причине, что они говорят о совершенно разных вещах, противоречие же возможно только там, где два противоположных утверждения высказываются об одном и том же предмете». Немножко отвлеченно, но если вдуматься, то речь идет как раз об этом. Он поясняет свою мысль на ряде конкретных примеров. Человек сидит в поезде, сидит неподвижно; сосед обращается к нему и говорит: «А Вы можете посидеть неподвижно?» Тот говорит: «Извините, я и так сижу неподвижно». Кто из них прав? Прав, конечно, человек, который говорит, что он сидит неподвижно. Но и тот, который его упрекнул, тоже прав, потому что он же несется на большой скорости — с поездом. Они говорят в разных плоскостях. Подходы к одному и тому же явлению могут быть настолько разными, что невозможно ставить их в одну плоскость.

Так же в отношении науки и религии. Вот его слова: «…наука берет мир как замкнутую в себе систему явлений и изучает соотношения между этими явлениями вне отношения мира как целого, а следовательно, и каждой, даже малейшей части к его высшему основанию, к его первопричине, к его абсолютному началу, из которого он произошел и на котором он покоится». Наука берет как рабочую гипотезу, что мир — это готовая замкнутая система. «Религия же познает именно отношение мира, а следовательно, и человека, к этой абсолютной первооснове бытия, к Богу, и из этого познания черпает уяснение общего смысла бытия, которое остается вне поля зрения науки.

Наука как бы изучает середину, промежуточный слой или отрезок бытия в его внутренней структуре: религия познает эту же середину в ее отношении к началу и концу, к целому бытия или к его целостной первооснове».

Далее, он поднимает вопрос о чуде, которое обычно вызывало резкую критику со стороны антирелигиозной пропаганды. Франк говорит так: когда человек отрицает явление, непостижимое для него, он заранее уже старается себе построить модель мира. Но есть ли основание утверждать, что модель — это точное соответствие действительности? Семен Людвигович Франк опирается на слова бл. Августина, который писал, что религия противоречит не законам природы, а известным нам законам. А далеко не все законы нам известны.

Особенно большое внимание, как я уже говорил, он уделял наукам социальным. И это вовсе не означало, что естественные науки были для него чем-то второстепенным, просто для него научный подход был лишь частичным подходом. Франк пишет: «Тот не ученый, не человек науки, для кого весь мир исчерпывается непосредственно видимым, кому кажется, что он обозревает всю реальность, что она лежит перед ним как на ладони и что очень легко и просто все узнать. Напротив, лишь тот ученый, кто чувствует таинственные глубины бытия, кто непосредственно вместе с Шекспиром знает: “Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам”. Знание своего неведения, выраженное в словах Сократа: “Я знаю только то, что я ничего не знаю”, — есть начало и постоянная основа научного сознания. Великий Ньютон, проникший в тайну строения и движения Вселенной, говорил о себе: “Не знаю, чем меня признают потомки, но себе самому я представляюсь маленьким мальчиком, который на берегу безграничного океана собирает отдельные ракушки, выброшенные волнами на берег, в то же время как сам океан и его глубины остаются по-прежнему для меня непостижимыми”».

В 1939 г. выходит его книга «Непостижимое, или Онтологическое введение в философию религии». Несколько книг, развивавших потом эту тему, вышли посмертно: «Реальность и человек», богословские размышления «С нами Бог» — глубокое и блестящее обоснование христианской надежды и веры. Кроме этого выходило множество его небольших работ. Одна из них была посвящена онтологическому доказательству бытия Божия, тому, что человек имеет в своем непосредственном опыте связь с этой великой тайной бытия.

Были у него и политические работы: «По ту сторону правого и левого». Он одним из первых христианских мыслителей показал ценность фрейдовского психоанализа, но подчеркивал, что Фрейд, открыв бессознательное, совершенно не знал, что с ним делать. Фрейд не владел никакой разумной теорией, а пользовался остатками старого вульгарного материализма — это и помешало ему создать настоящую, подлинную теорию культуры.

Таким образом, разнообразные темы пронизывают творчество Франка. Я не знаю, будет ли издана в России его книга «Смысл жизни» (очень важная для молодежи), этого очень хотелось бы, но во всяком случае ее переиздали сейчас в Бельгии, в Центре Восточного христианства.

Политическая позиция его была всегда принципиальна. Когда в конце войны Бердяев в знак солидарности с воюющей Россией хотел принять советское гражданство и невольно увлекся призывами тех, кто приезжал из Советского Союза и говорил, что теперь-то у нас настанет свобода, теперь у нас все будет хорошо, Франк был возмущен. Я знал людей, которые получали задание привлекать эмигрантов. Один иерарх, которого я знал, в общем благородный человек, ехал в Париж с целым мешком русской земли: он бросал ее с балкона, ее со слезами ловили эмигранты и брали советские паспорта, и уезжали прямехонько в лагеря. Это была трагедия многих людей. Одни хотели верить, другие не хотели верить — было подозрительно: уезжавшие исчезали, как будто в воду канули, от них переставали приходить всякие сведения. Но момент был радостный — близилась победа. У Франка произошла по этому поводу острая размолвка с Бердяевым, Франк писал Бердяеву, что тот поддался влиянию и думает, что там, за кордоном все хорошо, но он, Франк, в это не верит, считает, что тирания продолжает свое дело, несмотря на победу народа. И мы знаем, что Франк оказался прав.

Кроме Бердяева, Франк был очень близок с Петром Бернгардовичем Струве — одним из видных политических и общественных деятелей России тех лет. Струве издавал блестящий и богатый по содержанию журнал «Русская мысль», который был, естественно, в 1917 г. закрыт. Франк вел в нем философский раздел. Сейчас номера этого журнала появляются в букинистических магазинах, я думаю, что это замечательное чтение.

Теперь несколько выдержек из творений Франка, чтобы вы составили себе представление о его стиле мышления. Вот как он говорит об отношении в обществе к свободе и о том, как мы должны пользоваться плодами цивилизации: «Существовали общества, основанные на рабском труде, и фактически во всяком обществе есть люди, доведенные до рабского состояния; но тогда они и не являются участниками и деятелями общественной жизни, и в лице их общество содержит в себе некий омертвевший осадок. Никакой дисциплиной, никаким жесточайшим давлением нельзя заменить спонтанного источника сил, истекающего из глубин человеческого духа. Самая суровая военная и государственная дисциплина может только регулировать и направлять общественное единство, а не творить его: его творит свободная воля. Всякая попытка парализовать индивидуальную волю, поскольку она вообще осуществима, приводя к потере человеком своего существа как образа Божия, тем самым ведет к параличу и омертвению жизни, к разложению и гибели общества. Всякий деспотизм может вообще существовать, лишь поскольку он частичен и, со своей стороны, опирается на свободу. Всякая диктатура сильна и жизнеспособна… лишь поскольку она, с одной стороны сама творится свободной нравственной волей… Вот почему социализм в своем основном социально-философском замысле — заменить целиком индивидуальную волю волей коллективной… поставив на его место бытие “коллектива”, как бы слепить или склеить монады в одно сплошное тесто “массы”, есть бессмысленная идея, нарушающая основной неустранимый принцип общественности и могущая привести только к параличу и разложению общества. Он основан на безумной и кощунственной мечте, что человек ради планомерности и упорядоченности своего хозяйства и справедливого распределения хозяйственных благ способен отказаться от своей свободы, от своего “я” и стать целиком и без остатка винтиком общественной машины, безличной средой действия общих сил. Фактически он не может привести ни к чему иному, кроме разнузданного самодурства деспотической власти и отупелой пассивности или звериного бунта подданных». Так писал Франк около полувека тому назад.

И, наконец, в своей философии Франк показал, что религиозное мировоззрение, христианство отнюдь не является чем-то иррациональным. Сейчас нередко бывает, что человек, обратившись к христианской вере, думает, что ради этого он должен выбросить за борт свое мышление, свою логику, свой разум. И вот такие люди, как Владимир Соловьев, Сергей Трубецкой или Семён Франк, показывают, что мощная работа разума не только не подрывает основ религиозного миросозерцания, но, напротив, дает ему осмысление, а порой даже и обоснование. Конечно, фундаментальным обоснованием для Франка был его опыт, глубинный опыт постижения реальности как целого, глубинный опыт соприкосновения с божественным как с чем-то, никогда не определимым человеческим языком. Но этот опыт, общий для всего человечества, для всего христианства, он пропустил через кристаллизирующие ворота разума и сумел рассказать о нем не только на языке поэзии, на языке мистики, но и прозрачным, ясным языком мудреца-философа. И Франк остался мудрецом не только на страницах своих книг, но и в своем облике — человека спокойного, ясного, невозмутимого, счастливого, несмотря на скорбные страницы его жизни (изгнание, скитание по Европе), несмотря на всю горечь нашего столетия. Он шел по нему и был похож на горящую свечу, которую не колеблет ветер.

Он всегда был прям. И его жена рассказывала (я еще застал время, когда она была жива и выступала по западному радио), что в молодости, когда они встретились, Франк поразил ее этой просветленной мудростью. И когда вы обратитесь к его сочинениям, я бы хотел, чтобы вы почувствовали за этими чеканными, неспешными конструкциями дух просветленной мудрости. Он свойствен был не только самому Семену Людвиговичу Франку, он был свойствен вообще этому потоку мышления, который мы называем русским религиозно-философским возрождением. И должен сказать, что этот поток не только не уступал западным поискам в этом направлении, но во многом превосходил его. Все эти личности, о которых мы с вами говорили, и многие оставшиеся невольно вне нашего поля зрения, были крупными фигурами. Это были не просто университетские профессора, копавшиеся в своих бумажках, это были фигуры, как будто высеченные из камня, фигуры, которыми может гордиться любая цивилизация в любую эпоху.

 

Комментарий кн. Ольге к статье отца Александра Меня о Семене Франке

«Апостол Павел учит, что избранничество и обетование относятся только к тем, кто спасется верой во Иисуса Христа, а не делами закона.<...> по учению апостола Павла, нет двух разных богоизбранных общностей — Церкви Христовой и Израиля как народа по плоти, но есть только один богоизбранный народ, христианская Церковь.<...>
….. горячая любовь апостола Павла к сродникам по плоти никогда не была выше его любви к Церкви, составляющейся в его времена в основном из язычников. И сам он себя называл «апостол язычников». <...>
Со времен апостола Павла прошли века. Бывшие некогда дикими по происхождению от язычества ветви от разных народов, возрастая на благородной маслине Тела Христова, давно стали одно с Ним, так что теперь это уже целиком одна благородная маслина.<...>
…. важнейшим условием истинного обращения ко Христу должен быть решительный отказ от всякой мысли о своей богоизбранности по признаку плотского происхождения и смиренное покаянное чувство, что уже не может называться сыном Отца Небесного, но просит принять его хотя бы в число работников своих. Так учит знаменитая притча о блудном сыне.<...>
…. живую благородную маслину Православия нельзя дать умертвить разлагающими и чуждыми влияниями под видом братского объединения, нельзя погасить светильник правды и истины. В Русской Православной Церкви промыслительно сохраняется в наибольшей чистоте и неповрежденности Божья истина — и как вероучение, и как образ мышления и жизни в Боге, а потому и Дух Святой Животворящий, а не «синтезирующий», живет в этой Церкви особенно обильной благодатью».

Добавлено Арина Ларедо в Философский пароход в 19.07.2015