Русская дверь на Восток «Во всём большой человек» Василий Верещагин и его Туркестанская серия картин

«Самой громкой славой среди представителей «реалистического» и «обличительного» направления пользовался художник, стоявший совсем в стороне от всех кружков и партий, никогда не участвовавший в передвижных выставках, отказавшийся от каких-либо связей с художественным миром и шедший вполне самостоятельным путем. То был Василий Верещагин — самое одно время популярное во всем русском искусстве лицо — не только в России, но во всем мире, заставившее волноваться и горячиться до одурения не только Петербург и Москву, но и Берлин, Париж, Лондон и Америку», — писал о Верещагине его современник, знаменитый критик Александр Бенуа, автор «Истории русской живописи».

Художник Михаил Нестеров так описывал свои впечатления от знакомства с Верещагиным: «Голос Василия Васильевича был резкий, металлический, тонкий, неприятный. Но речь живая, образная, увлекательная. Привычка, чтобы его слушали, сказывалась тотчас же… Он весь был полон собой, своим прошлым и настоящим. Хотя и был он с головы до ног художник, но он был в то же время этнограф, военный корреспондент и прочее. Его, не скажу, образованность, а осведомленность была огромная. Он говорил свободно обо всем. Говорил умно, дельно. Из всей беседы нашей я вынес впечатление, что я провел время наредкость интересно, что мой собеседник, несмотря на самовлюбленность, во всем оставался большим человеком, таким же и художником», правда далеким от современных ему художников.

Биография Верещагина — это отдельный триллер, с неожиданными поворотами сюжета. Восхищает в нем то, что, несмотря на жизненные перипетии, он неизменно сохранял внутреннюю стойкость и уверенность в себе. Принимая решения, этот человек неуклонно следовал им. Так было дело с отказом от военной карьеры и окончательным решением посвятить себя и свою жизнь искусству, поездками на Восток и многим другим.

Потомок столбовых дворян, Василий Верещагин получил хорошее военное образование, овладел тремя иностранными языками, но отказался от блестящей военной карьеры морского офицера и занялся живописью, вопреки воле отца. Вышел в отставку и в 18 лет поступил в Академию художеств, где приобрел серьезные технические навыки академического рисунка. Безупречная графическая техника стала главным отличием стиля Верещагина. Свое художественное мастерство он совершенствовал в Германии и во Франции. А затем уехал «смотреть жизнь и смерть» на Восток. Из каждой поездки Верещагин привозил этюды с натуры, зарисовки — ценнейший материал для работы над большими картинами. Его кипучая натура искала ярких эмоций, диковин, экзотики, опасных приключений.

22 августа 1867 года Верещагин был зачислен прапорщиком на службу в распоряжение туркестанского генерал-губернатора К.П. фон Кауфмана и командирован в присоединенные к России области Средней Азии. Художник совершил два путешествия в Туркестан — в 1867-1868 и 1869-1870 годах. В первый раз проехав от Оренбурга до Ташкента, он назвал свою поездку «сущей каторгой» из-за трудностей и передряг в пути. Но цель этих мытарств была достигнута: Верещагин не только увидел войну вблизи, но и лично участвовал в военных действиях, став прапорщиком Выручагиным при обороне цитадели Самарканда, за что получил в награду орден св. Георгия 4-й степени.

Больше полугода Верещагин проводит в Средней Азии, зарисовывая портреты местных жителей и ведя подробный путевой дневник. По его мнению, приход русских в эти края имеет огромное гуманитарное значение: работорговля повсеместно запрещается, наиболее жестокие обычаи уходят в прошлое. Вот как Верещагин описывает взгляд на эти изменения жителя Ташкента, у которого он снимал квартиру:

— Последние дни приближаются, – говорит он мне, с отчаянием размахивая руками.

— А! Почему же?

— И вы еще спрашиваете? Да разве вы не видите, что мы уже не господа своим женам? Как только женщину бьют, она сейчас же угрожает уйти к русским.

Вскоре художник становится знатоком плова и с легкостью может отличить представителей разных племен по узорам на одежде. Местные уверены, что он колдун, способный копировать лица. Однако Верещагину порядком наскучило писать, по его выражению, «песок, пыль и пыль». Как раз в это время в Ташкент приходит тревожная весть: бухарский эмир Музаффар объявил русским «священную войну». Генерал Кауфман обрадовался удачному поводу присоединить к своему генерал-губернаторству древний Самарканд, столицу империи Тамерлана. А Верещагин мечтал о своём — увидеть и зарисовать настоящее сражение. Но Самарканд почти без сопротивления сдался русским войскам, бухарский эмир со своей армией покинул город. Кауфман со своей свитой, куда входил и Верещагин, заселился во дворец эмира. И художник, обустроившись на новом месте, стал писать фасады старинных мечетей, отправлял в петербургские газеты призывы к сохранению архитектурного наследия Самарканда, завёл дружбу с местным муллой.

Кауфман, однако, решил продолжить наступление и выдвинулся в поход, оставив в Самарканде гарнизон из 500 человек. Верещагина не взяли в опасный поход по пустыне. Никто и не догадывался, что остающимся в Самарканде угрожает куда большая опасность. Еще до ухода основной части русской армии узбеки начинают собираться на улицах и площадях. Верещагин чувствует, что они что-то затевают: «Невольно бросались в глаза по улицам кружки народа, преимущественно нестарого, жадно слушавшего проповедовавших среди них мулл; (…) явно было, что народ призывался на священную войну с неверными».

Связаться с Кауфманом и рассказать о восстании было невозможно, однако, через три дня поползли слухи, что эмир Музаффар подписал мир с русскими. Армия Кауфмана шла назад в Самарканд, восстание было подавлено. Из 500 солдат было убито 49 и ранено 172 человека. Верещагину повезло: он отделался только ушибом от запущенного противником камня. Сам он стеснялся этого эпизода, не считая его настоящим ранением. После прихода Кауфмана восставшие рассеялись, а Верещагина ждало еще одно тяжелое впечатление — уборка трупов людей и лошадей вокруг крепости. Именно этому воспоминанию будущая Туркестанская серия картин обязана своим натурализмом в изображении смерти.

Уехав из Туркестана и поселившись в 1871 году в Мюнхене, художник погрузился в работу над туркестанскими сюжетами и в итоге выпустил целую серию из 250 картин, этюдов и более 100 рисунков. Туркестанская серия (1867-1874) составила первую персональную выставку Василия Верещагина, которая прошла сначала в Лондоне в 1873 году, а на следующий год — в Санкт-Петербурге и Москве. Это был триумф русской художественной школы в области батального жанра. Картины восхитили зрителей техникой исполнения и новаторской интерпретацией сюжетов. Они также вызвали волну дискуссий в обществе на тему колониального Востока и русского ориентализма.

Одним «азиатские» картины художника казались чужеродным явлением в русском искусстве, для других это были «вещи действительно оригинальные и удивительные во многих отношениях… поднимающие дух русского человека» (Письмо И.Н. Крамского И.Е. Репину. Крамской в своей переписке с Репиным подытоживает, что искусство Верещагина как «событие…завоевание России, гораздо большее, чем завоевание Кауфмана». До Верещагина все батальные картины изображали парады и маневры, фигуры располагались в красивых позах, «чистенькие убитые» были аккуратно расположены на полотнах для проформы. Толстой в своем романе «Война и мир» разрушил образ «причесанной» войны, а Верещагин сделал тоже самое в живописи. Он разоблачил войну как грязное, жестокое, кровавое злодейство. За эту смелость одни его полюбили, а другие возненавидели. И всё же надо признать характерную особенность именно верещагинской батальной живописи — фотографическую четкость изображения. Он, как документалист, исследователь, путешественник, фиксирует увиденное с удивительной точностью. Чувствуется отстранённость автора от сюжетов, новые открытые им краски вряд ли радовали его самрго. Бенуа писал о батальных картинах Верещагина: «они трагичны тем, ЧТО в них рассказано, но не тем, КАК это рассказано».

Именно это обстоятельство, связанное с «как», вызывало критику и сомнения в художественной ценности работ Верещагина. Но, в то же время, именно оно вызывало восхищение и принесло всемирное признание Верещагину как художнику. Интересно, что эту мысль — о «что» и «как» в искусстве — продолжил Василий Кандинский в своей книге «О духовном в искусстве». Он считал, что искусство должно двигаться вперёд и ввысь, только тогда оно становится «преображённым хлебом», питающим душу человека. В периоды упадка «преображенного хлеба» в искусстве нет. В такие периоды «что» в искусстве отпадает, остаётся только «как» предмет передаётся художником. Искусство оказывается обездушено: идя по пути «как», искусство становится понятно только самим художникам, оставляя зрителя равнодушным. «Нужно искать «что», и оно уже не будет материальным, предметным «что». Оно будет художественным содержанием, душой искусства, без которой его тело — «как» — никогда не будет жить полной, здоровой жизнью», — писал Кандинский. Идеолог и концептуалист абстрактного искусства, Кандинский в то же время признавал, что «научился с радостью и любовью наслаждаться «враждебным» его личному искусству «реалистическим искусством». Реалистическое искусство Верещагина было по-своему тем «преображённым хлебом», о котором позже говорил Кандинский. Он в полной мере соответствовало своему времени и отражало суть происходящего вокруг художника.

И.Н. Крамской так высказался о Туркестанской серии Верещагина: «это событие…эта неослабная энергия, пронизывающая всю выставку, этот высокий уровень исполнения… этот прием, невероятно новый и художественный в исполнении вторых и последних планов в картине, заставляет биться мое сердце гордостью, что Верещагин русский, вполне русский.» По мнению А.М. Успенского, «азиатские полотна Верещагина кажутся этнографической летописью, однако, это не чуждая экзотическая местность, а окраина родной империи, русский Восток». «Двери Тимура (Тамерлана)» — это отзвук всей нашей восточной истории с торными путями «из варяг в греки» и «из варяг в арабы», с Pax Mangolica и восточными доспехами русских былинных витязей. Другой мир смотрит на нас с картин Верещагина — спокойно, твердо, как с фотографии. Без позы, без лишних слов, принимая каждое мгновение жизни в том, как оно дано, точно зная, что не бывает иначе, чем Бог послал, Верещагин рассказал на своих полотнах об этом, теперь ушедшем мире. Его рассказ поражает своей цельностью и живостью. Песок и пыль Востока осели на сапогах русского прапорщика Выручагина, который вдохнул жизнь в сюжеты и образы, события и лица русского прошлого в Туркестане — его творчество стало своеобразной «русской дверью» на Восток и волнует современного зрителя ничуть не меньше, чем современников великого мастера.

______________________
По материалам выставки «Василий Верещагин», ГТГ, 2018 год, а также на основании информации с сайта, посвященного творчеству В.В. Верещагина veresh.ru