Весна этносов и писатель Василий Белов
От редакции. Мы предлагаем читателям ознакомиться с отрывком из статьи взятой из интернета. Автора и источник установить пока не удалось. Название статьи наше. Будем благодарны за помощь в установлении авторства.
Если XIX век был весной наций, то 1960-80-е годы стали весной этносов. Во всем мире народы переоткрывали свою собственную этническую идентичность и особенности соседей, внезапно модны стали этническая музыка и этнический стиль, возвращение к жизни предков, резко повысился спрос на профессии этнографов и фольклористов.
Этот процесс, разумеется, не оставил в стороне и русских в Советском Союзе. Однако положение русского народа в советской империи было весьма специфично. С одной стороны, раннюю большевистскую русофобию сменил государственный русский патриотизм зрелого сталинизма. Русский народ объявлялся старшим братом, советская история формой продолжения русской истории, послевоенные советские историки говорили ничтоже сумняшеся о «Русском национальном государстве» сложившемся в XV веке вокруг Москвы.
Но этот официальный патриотизм резко контрастировал и с полным забвением вопроса о правах русского народа в СССР, и с многочисленными случаями практической дискриминации русских как этноса, перед более избалованными советской властью народами и республиками, и, наконец, с прямым геноцидом русской деревни, воплотившимся в реализации программы ликвидации неперспективных деревень.
Фактически, русский патриотизм был лишь приводным ремнем для обеспечения непорочной службы русских советскому государству. В то время как на деле жизненные силы и идентичность русского этноса были жесточайше подорваны. Русский растворялся в безликом советском.
С середины 1960-х годов русская интеллигенция начала борьбу за возвращение русскому народу его идентичности. В мае 1965 года журнал «Молодая Гвардия» опубликовал воззвание «Берегите святыню нашу!» скульптора Коненкова, художника Корина и писателя Леонова, призвавших остановить бездумное разрушение культурного наследия, особенно практиковавшееся в годы хрущевских гонений на церковь. Началась деятельность по сохранению русской архитектуры ВООПИК-ом, ставшим своеобразной легальной формой самоорганизации русских националистов.
Возникли новые символы русской идентичности — такие как преобретшая статус национальной святыни церковь Покрова на Нерли.
Особую роль сыграло направление писателей-деревенщиков, в своих произведениях рассказывавшие о трудностях русского крестьянского быта при совеской власти, о разрушении жизненного строя, лада, аграрных основ русской жизни. Причем не во имя лучшей жизни, а во имя бюрократических проектов и убогого пригородного быта лимиты.
Постепенно направление стало приобретать всё большую политическую определенность и, в конечном счете, стало ассоциироваться с двумя не только литературными, но и политическими его лидерами — Валентином Распутиным, писавшем об иркутской деревне, и Василием Беловым, писавшем о деревне вологодской. Талант Белова — заостренный, публицистичный, драчливый и жизнеутверждающий, пронизанный юмором и злой сатирой.
Не умаляя заслуг Белова как писателя, необходимо признать, что его главный вклад в русскую культуру — это книга «Лад. Очерки о народной эстетике». В первом издании это был роскошный фотоальбом о жизни русского Севера с фотографиями Анатолия Заболоцкого, изданный флагманом тогдашней русской партии — издательством «Молодая Гвардия» (воспроизведено здесь).
Подробное, понятное, перемежающее этнографические сведения и живые личные зарисовки описание русского крестьянского быта (прежде всего северного, разумеется). Что значит для мужика зима, а что — лето, что такое гумно, а что такое помочи. Как влюблялись женились, как рос ребенок, как старились, что ели, с чем чай пили. Как уроженец Вологодщины Белов не могу не уделить особого внимания главному продукту этих мест — льну, которому была посвящена целая глава.
Белов представляет мир как иерархическую систему идентичностей, среди которых находится место для уникальной идентичности русского, именно русского, человека.
Земля и раньше была не такой уж необъятной. Корабли викингов плавали через Атлантику. Геродот знал, как хлестались банными вениками наши далекие предки. Тур Хейердал доказал всем, что возможность пересечения Тихого океана существовала задолго до Магеллана. Афанасий Никитин ездил в Индию из Твери на лошади, и притом без всяких виз. Русские поморы знали о великом Северном морском пути за много веков до “Красина” и “Челюскина”. А почему на древних базарах Самарканда и Бухары прекрасно звучала и уживалась речь на всех главных языках мира? Звучала и не смешивалась? Люди разных национальностей отнюдь не всегда в звоне кинжалов и сабель выясняли свои отношения.
Доказательств тому не счесть. И если б кто-нибудь всерьез копнул одну лишь историю торговли и мореплавания, то и тогда общий взгляд на прошлое мог бы стать намного светлее. Но межплеменное общение осуществлялось не только через торговлю. В характере большинства народов есть и любопытство, эстетический интерес к другим людям, на тебя непохожим. Чтобы остаться самим собою, вовсе не обязательно огнем и мечом уничтожать соседский дом, совершенно непохожий на твой. Наоборот. Как же ты узнаешь сам себя, как выделишься среди других, если все дома будут одинаковы, если и еда и одежда на один вкус? Древние новгородцы, двигаясь на восток и на север, не были по своей сути завоевателями. Стефан Пермский, создатель зырянской азбуки, подавал в отношениях с инородцами высокий пример бескорыстия. Русские и зырянские поселения и до сих пор стоят бок о бок, военные стычки новгородцев с угро-финскими племенами были очень редки. Во всяком случае, куда реже, чем с кровными братьями: москвичами и суздальцами…
Гостеприимство, остатки которого сохранились во многих местах необъятного Севера, в древности достигало, по-видимому, культового уровня. Кровное родство людей разных национальностей не считалось у русских грехом — ни языческим, ни христианским, хотя и не поощрялось, так сказать, общественным мнением. То же самое общественное мнение допускало легкую издевку, подначку над людьми другой нации, но не позволяло им дорастать до антагонизма. Зачем? Если тебе мало земли, бери топор и ступай в любую сторону, корчуй, жги подсеки.
Захватчик чужого добра, кровавый злодей, обманщик не делали своему племени ни чести, ни пользы. Уважение к чужим правам и национальным обычаям исходило прежде всего из чувства самосохранения.
Но это вовсе не означает, что русский человек легко расставался со своими землями и обычаями. Даже три века господства кочевников не научили его, к примеру, есть конину или умыкать чужих жен.
Мир для русского человека не тем хорош, что велик, а тем, что разный, есть чему подивиться.
В условиях тотального национального отчуждения государства в послесталинском СССР — этническая солидарность, ощущение своей этнической общности и своего особого этнического стиля было единственным способом для русских собраться вместе и как-то отстаивать свои интересы, противостоять исчезновению народа в чаду великих строек. В СССР существовал запрет на всякую политическую активность, особенно строгий именно для русских националистов, которым, в отличие от диссидентов, Запад даже и не подумал бы помогать.
Единственным русским националистом, который мог вести полноценную публичную политическую деятельность был Солженицын, однако осознание национального содержания его выступлений было слишком погребено под диссидентской (читай — русофобской), составляющей, слишком прямо ассоциировалось со внешней атакой на государство как таковое да и к тому же имело привкус презираемой в народе власовщины. Поэтому по настоящему значимым солженицынский национализм смог стать только в 1990-е годы. Для 70-80-х же событием было именно приобщение к русскости через эстетическое переживание, осознание русскости как стиля, было единственной и наиболее естественной формой национального сплочения. То есть именно то, что делал Белов.
Результативность действий национально-эстетического движения 60-80-х годов была довольно высокой. Был остановлен геноцид русского населения в виде ликвидации неперспективных деревень. В 1974 году правительство приняло программу развития Нечерноземья, предполагавшую обширные инвестиции (впервые за годы советской власти) в центральную, корневую Россию, в целенаправленное улучшение положения русских. Уровень исполнения этой программы был вполне советский, но темпы коллапса русской деревни снизились и, возможно, только это помогло русскому этносу не прекратить своё существование в годы катастрофы 90-х.
Когда сегодня иной раз с высокомерием противопоставляют просвещенный книжный гражданский русский национализм, и этнический национализм позднесоветских времен, национализм косоворотки и «фофудьи», то не задумываются о том, что этническое самосознание стало в 90-00-е годы единственной силой хоть как-то державшей русское общество, единственным рычагом для его оживления и кристаллизации. В отсутствие развитого политического национализма, который пришлось создавать фактически с нуля, эстетический национализм, чувство идентичности на уровне «жизненного мира» были тем фундаментом, на котором было возможно русское развитие. Люди, в 70-е полюбившие березку и льняной рушник, в 90-е смогли морально противостоять наркотическому угару западничества и русофобии, а в 210-е выпрямили спину, взяли оружие в руки и вступили в борьбу за Новороссию.
Нет комментариев
Добавьте комментарий первым.