Виктор Чернышев. Об иконопочитании

Богословская полемика между Православием и Протестантизмом об иконопочитании ведется уже не первое столетие. Казалось бы за это время православное богословие должно было бы выработать эффективную методику ведения дискуссий с протестантами по этому вопросу. Однако сегодня часто можно слышать, что традиционные методы ведения межконфессиональной дискуссии уже неэффективны. Еще профессор МДА прот. Максим Козлов в своём сравнительном богословии указывал, что «опыт православного свидетельства в инославном, по преимуществу протестантском, окружении, оказался в целом малоуспешным. Это заставляет задуматься об альтернативных путях свидетельства Православия инославному миру». Действительно, традиционные методы полемики по иконопочитанию (и не только), оснащенные противопоставлением одних цитат другим, наслоение силлогизмов, избирательное использование исторического материала, вырывание из контекста, сублимация — всё это менее и менее становится убедительным. Из книги в книгу столетиями переписываются одни и те же аргументы обеих сторон. В результате оппоненты не выносят из дискуссии ничего нового и конструктивного.

Антисектантские издания традиционно знакомят протестантов с теми или иными строчками Писания, будто оппоненты их никогда не читали или избрание сектантского подхода возможно только по причине незнания Библии

Практикуемые методы полемики неизменно порождают психологический дискомфорт, они нередко усиливают межконфессиональную отчужденность.

В целом, причиной неоднозначных отношений по ряду доктринальных вопросов между православными и протестантами является усиливающаяся разъединенность разума с отнологией ( учением о бытии). И здесь главная проблема — это проблема потери человеком ощущения глубинной связи с материальным миром, который несет на себе печать Нетварного Бога, выпадение человеческой природы из полноты бытия.

Как правило, полемизирующие стороны увлекаются обсуждением вторичных вопросов, минуя главный — и как результат, — дискуссионный узел оказывается неразрешимым. Православославие же проповедует возврат к онтологически переживаемому единству, в котором частная правота теряется и обретается вечная Истина. Николай Бердяев писал об этом так: «Духовному типу Православия принадлежит изначальный и нерушимый онтологизм, который вначале представлялся явлением православной жизни, а затем уже и православной мысли», усматривая в этом главную истину Православия. Эта же мысль заложена в словах св. Исаака Сирина, что «правда Божия познаётся силою жития».

Поэтому так важно выявить онтологический фундамент православно-протестантской дискуссии о богословском значении иконы. Как писал прот. Александр Шмеман: » <…> богословие стоит не на цитатах — будь то библейские или святоотеческие, — но на опыте Церкви».

Схожие мысли можно встретить и у современных церковных публицистов. Например, протод. Андрей Кураев, стремясь углубить уровень дискуссии по данному вопросу, пишет: «Наш главный спор — о материи и энергии. Может ли мир плоти, мир материи принимать в себя энергии духовного мира? Может ли плоть быть пронизана Нетварным Светом? Может ли Бог просвечивать Собою и пропитывать земные реалии?»

Сегодня и протестанты ставят подобные вопросы. Так, баптистский пресвитер Г. А. Гололоб задаётся вопросом: «Желает ли Бог, чтобы Его благодать передавалась через материальные вещи? Можно ли считать всю христианскую атрибутику посредственным звеном наделения людей Божественной благодатью?»

Следует заметить, что для православного восприятия религии протестантское понимание самой Евхаристической  Чаши как «символа» и «воспоминания», но не как реальности, «есть кощунственная подмена: подмена онтологии психологией; подмена действия Бога действием человеческим» (д. Андрей Кураев). Также протестанты видят икону, где происходит та же подмена: из «окна в Горний мир» она превращается в сознании протестантов лишь в обычную доску.

Представление о полной отделенности Бога от сотворенного Им мира, характерное для сектантского сознания, не позволяет ему прочесть Писание в той парадигме, в какой оно было написано. Например, Ветхий Завет неоднократно подчеркивает онтологическую связь Ковчега Завета с Самим Творцом. (1 Цар. 5:1-12; Нав. 3:5; 6:5-7 и др.). Однако протестантизм интерпретирует это лишь как исключение и божественную педагогику. В Новом Завете утверждения такой цельности тоже неоднократны, ведь здесь задействована обоженная материальная субстрация: одежды Христа (Мф. 14:36), исцеляющая тень Петра (Деян. 5:15), платки и опоясания апостола Павла (Деян. 19:12), кости Елисея и т.д. Именно в этом контексте и следует говорить об иконе. Таким образом, нам надлежит поставить вопрос, определяющий разделение православия и протестантизма по существу: какова связь между апостолом Павлом и его платками, пророком Илией и его накидкой (4 Цар. 2:14), Елисеем и его костями (4 Цар. 13:21), в конечном счете — между тварным и нетварным?

Материалистическая парадигма определяет их соотношение дробно-механически: это разные комбинации атомов, они не могут быть связаны иначе, нежели физически. Следовательно, между ап. Павлом и его платком нет связи кроме эмпирической (основанной на опыте). А. Мак Грат, известный апологет, резюмирует это так: в протестантизме «природа была десакрализирована. Она может играть только символическую роль в напоминании людям о священных реалиях или служить указательным столбом к тому, где эти реалии могут быть найдены». Протестантизм стоит на той же базе, по необходимости прибавляя признание библейских фактов. В результате чего картина представляется так: Бог воскрешает умершего от костей Елисея, подаёт исцеление от тени Петра, опоясаний ап. Павла и рук апостольских, искуственно указывая связь там, где её нет. Поэтому в рамках механической натурфилософии подобные места Священного Писания для протестантского сознания остаются неразрешимыми. Одним словом, будет ли богослов отрицать или отстаивать некий тезис, всецело зависит от той парадигмы, в которой он мыслит и живёт.

Например, в духовном плане вторая заповедь говорит о том, что дух человека должен быть храмом. В храме наличествуют иконы. Когда во время сердечной молитвы возникают чуждые образы и помыслы, то чаще всего это те самые кумиры, которые снова поднимают голову в изгнании, и которых запрещает вторая заповедь. И если вторая заповедь запрещает нам поклоняться идолам, как мнимым божествам или как изображениям ложных богов, то иметь какие бы то ни было священные изображения отнюдь не запрещается. Это видно из того, что пророк Моисей, через кого Богом и дана заповедь, запрещающая кумиров, в то же время получил от Бога повеление поставить в скинии золотые священные изображения херувимов, и притом, в той внутренней части храма, к которой народ обращался лицом для поклонения Богу.

Этот пример примечателен для Православной Церкви, потому что он объясняет необходимость употребления в Церкви святых икон.

Само слово «икона» с греч. означает образ, или изображение. В Православной Церкви этим наименованием называются священные изображения Господа нашего Иисуса Христа, Пречистой Его Матери, святых Его и Ангелов.

Употребление святых икон не было бы согласно со второй заповедью, на что нам указывают протестанты, только в том случае, если бы кто-то стал боготворить их. Но этой заповеди нисколько не противоречит почитание икон как изображений священных, как употребление их для благоговейного воспоминания деяний Божиих и святых Его —  ибо в таком случае иконы суть книги, где информация о Боге передаётся не буквами, а красками, на что указывает св. Григорий Великий.

В Православном понимании икона есть окно в Горний мир, где через икону надмирная святость являет себя земному миру. Можно уничтожить окно — но нельзя уничтожить Свет, через то окно льющийся. И верующие поклоняются Свету, а не окну.

Краски православной религиозной живописи — это отблески Фаворского света в доступных земному зрению формах. Поэтому написанный образ  нас образ-овывает, уподобляет нас изображенному на иконе.

По учению св. Иоанна Дамаскина, первой иконой в мире стал созданный по образу и подобию Божию человек. Грехопадение нарушило, испортило и повредило человеческий беспорочный облик, наложило искажающие черты на его первозданную чистоту. Задача религиозного живописца — очистить изображение от таких искажений, дать нетленный образ Божий в чистоте Его облика.

Средневековая русская икона — суть философия и богословие, проявленные в определенной форме, эстетически реализуемые посредством цвето-светового пространства, особым образом организованного.

Древние иконописцы были истинными духовидцами. Соприкасаясь в молитвенном аскетическом подвиге с миром Горним, постигая его неизреченную тайну, его Свет, они стремились этот Свет перенести, насколько это возможно, в мир земной: «В Нём была жизнь, и жизнь была Свет человеков. И Свет во тьме светит, и тьма не объяла его.» (Иоан. 1:4-5). Эта светоносность на иконе передаётся золотом. Ибо в материальном мире, в естественной природе золото не имеет сопоставлений ни с чем, кроме солнечного света. Залотом на иконе даётся небесный фон, нимбы (символическое изображение реальной энергии святости вокруг головы святого), а также силовое поле, создаваемое Духом Святым.

Иконопись — это средство сверхъестественного познания, закрепление небесных образов в своего рода материальных следах, оставленных высшим молитвенным опытом. Поэтому её называли «богословием в образах», «умозрением в красках».

Сегодня мало кто знаком с православным богословием, мало кому известно социальное учение Православной Церкви, немногие на Западе ходят в Православный храм. Однако репродукции с русских икон сегодня можно увидеть и в католической, и протестантской, и даже вовсе нехристианской среде. Икона является безмолвным и красноречивым проповедником Православия не только внутри Церкви, но и в чуждом для неё ареале.

По словам Л.Успенского, «если в период иконоборчества Церковь боролась за икону, то в наше время икона борется за Церковь». Икона борется за Православие, за истину, за красоту. В конечном итоге она борется за душу человеческую, потому что в спасении души заключается цель и смысл существования Церкви.

Однако православное сознание, признающее Священное Предание, к которому относится иконопись, различает два несходных понятия — почитание и поклонение (выделить оба термина). Поэтому Православие всегда говорило об иконопочитании, но не о поклонении иконе — а здесь разница существенная.

Возникает вопрос: возможна ли вообще икона при сохранении библейского мировосприятия?

Мы знаем, что заповедь всегда даётся в преддверии греха (Быт. 4:7). Поэтому суть заповеди о кумирах не в запрете на создание образов, а в том, чтобы из этих неизбежных образов не делать себе кумиров. Т.е. смысл запрета состоит в том, что изображение не должно восприниматься в качестве Бога.

Нередко сектанты приводят цитату: «Бога не видел никто никогда» (Иоан. 1:18). Этим цитату обычно и замыкают. Но ведь далее сказано: «Сын же Он явил.» / Т.е. вопрос о почитании святых икон до сих пор не был теснейшим образом связан с вопросом о Воплощении.

Первым иконописцем был Сам Бог, ибо Его Сын — образ ипостаси Его (Евр. 1:3). Седьмой же Вселенский Собор (787 г.) свидетельствует, что есть поклонение как всецелое служение, и оно принадлежит только Богу; и есть поклонение как почитание — как воздание чести, и именно оно возможно по отношению к образу. / В противном случае вторая заповедь войдет в противоречие с пятой и четвертой, а поэтому всё, что вышло из рук Бога, и всё, что напоминает о Нём, достойно благодарения и почитания, а если человек творит себе памятные знаки, чтобы через них свой ум чаще направлять ко Творцу, то где же здесь язычество? «Икона ничего не изображает, она являет», — говорит архимандрит Зинон (Теодор). Прежде всего она являет людям Бога невидимого — Бога, Которого, по слову Евангелиста, «не видел никто никогда», но Который был явлен человечеству в лице Богочеловека Иисуса Христа (Иоан. 1:18).

Икона как икона возможна стала потому, что она создавалась для храмов, а не для музеев. Икона даёт новое измерение человеческому искусству, образ-овывает нас как верующих людей, потому что Христос дал новое измерение самому человеку.

Следовательно, при разговоре об иконе надо ставить вопрос о том, помогает ли она войти в пространство Предания и адекватно ли она выражает христианский опыт богопознания. Ведь она не живопись духовного мира и не отвлеченный знак, а обобщенный в художественную идиому мистический опыт всей Восточной Церкви. Икону можно рассматривать в информационном, психологическом, сотериологическом, эсхатологическом, антропологическом, литургическом и нравственном аспектах. Но этого мы сейчас касаться не будем. Следует только заметить, что икона и храмовая живопись — это аналог Библии в визуальном плане. Связи иконографической формы с её содержанием в раннехристианском искусстве не было. В сущности это было даже не искусство, а особый язык религиозной мысли — это зримое ознаменование того, что «Спас спасает». Седьмой Вселенский Собор дал такое определение иконе: «Икона есть продолжение дела Боговоплощения». Опасность же состоит в том, чтобы эстетическая ценность иконы не подменяла её духовного содержания, чтобы человек смотрел не на что написано, а как написано. Поэтому, к сожалению, в жертву стилю часто приносится её духовное содержание.

Сегодня многократные случаи чудотворения, мироточения, обновления, указывающие на живую связь Первообраза с материальным образом, сектантское сознание интерпретирует психологически: Господь дескать чудесами как условными знаками поддерживает веру людей. В то же время, это утверждение в рамках протестантской парадигмы звучит поощрением банального фетишизма со стороны Бога, так как Бог указывает на возможность причастности материи нетварным Божественным энергиям, т.е. на онтологическую связь тварного и нетварного, которое немыслимо в рамках протестантского мировосприятия.

Именно эта глубинная разность протестантской и православной натурфилософской базы восприятия событий священной истории и должна стать предметом сопоставления. Именно это различие не позволяет протестантской стороне понять и принять православное иконопочитание. И важно еще отметить тот момент, что именно определением Седьмого Вселенского Собора, как мы выше указали, было проведено различие между «почитательным поклонением» (timitike proskynesis), которое подобает иконам, кресту, Божией Матери, святым угодникам и их мощам, и «служительным поклонением» (latrevtike proskynesis), подобающим Одному лишь Богу. Поэтому смешивать эти понятия нельзя.

 

 

Добавлено Арина Ларедо в Идеология в 27.06.2015