Виктор Чернышев. Безблагодатная «святость» Льва Толстого: путь заблуждения
В этом году исполняется 105 лет со дня смерти Льва Толстого. Автор Анны Карениной умер без покаяния, так и не примирившись с Церковью.
Мы отбросили слепое преклонение пред всемирной славой Льва Толстого и попытался увидеть в великом писателе — человека, обратившись к фактам его биографии.
О проблеме взаимоотношений великого русского писателя Льва Николаевича Толстого и Православной Церкви написано и сказано немало. Среди почитателей его творчества бытует мнение, что отлучение писателя от Православной Церкви было актом наказания, а не констатацией отпадения человека от Православия. Вот, мол, ретрограды, фанатики и воинствующие клерикалы возненавидели талант гениального мыслителя и из зависти расправились с ним, отлучив от Церкви.
Влияние Руссо, масонов и декабристов
Из биографии писателя известно, что с пятнадцатилетнего возраста Лев Толстой увлекался чтением Жана-Жака Руссо — известного «вольнодумца» и открытого богоборца.
В «Исповеди» Лев Николаевич писал: «Мое отречение от вероучения очень рано стало сознательным… Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно…».
В шестнадцать лет, готовясь к вступительным экзаменам в Казанский университет, Толстой запишет: «Весь православный катехизис — ложь». Позже в дневнике он уточнит: «Не понимаю тайны Троицы и рождения Сына Божия… Не могу доказать себе существования Бога, не нахожу ни одного дельного доказательства и нахожу, что понятие не необходимо. Легче и проще понять вечное существование всего мира».
Вера русского писателя ограничивалась признанием некоего Абсолюта и той доктрины пантеистического монизма, которую исповедовал Восток, согласно которой душа после смерти тела сливается с мировым целым, растворяясь в ткани Вселенной. Такая пантеистическая вера близка буддизму, индуизму и всем оккультным учениям.
Толстой пытливо копался во всех системах, близких к духовности, с интересом изучал работы русских масонов. Превознесение доктрины этого движения как универсальной сверхрелигии повлияло на мировоззрение Льва Николаевича и позже подтолкнуло на путь «учительства».
Путь «учительства»
5 марта 1855 года в своем дневнике Лев Толстой сделал запись: «Разговор о божественном и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле».
Но любая религия, лишенная веры, становится философской системой или даже просто этическим кодексом поведения. Постоянно подчеркивая свою миссию провозвестника «очищенного христианства», Толстой, по сути, отрицая Христа, постоянно на Него ссылался.
Это была парадоксальная ситуация: этика Христа, по мнению писателя, необходима для нравственного здоровья общества, но сам Христос — не очень, поскольку Он — всего лишь просто «учитель праведности», «очередной пророк», и не более.
Максим Горький как-то написал об этом Антону Павловичу Чехову: «Я все не верил, что он атеист, хотя и чувствовал это, а теперь, когда слышал, как он говорит о Христе, и видел его глаза, знаю, что он именно атеист, и глубокий».
В конце 1855 года Толстой приехал в Петербург, где часто общался с Некрасовым, Чернышевским, Тургеневым и с другими представителями демократических и либеральных течений.
Непосредственное влияние на богоискательство писателя оказало его личное знакомство с декабристами — открытыми врагами монархии. Так, в 1860 году он встречался во Флоренции с декабристом С.Г.Волконским — бывшим руководителем Южного общества. Благодаря помощи Герцена, Толстой познакомился с П.Ж.Прудоном — одним из основоположников анархизма.
К концу 60-х годов относится серьезное увлечение Толстого философией Шопенгауэра. Пессимистическая этика Шопенгауэра, учителя Ницше, убежденного, что человек сам создает себе богов, значительно повлияла на мировоззрение Толстого. Как известно, Ницше — любимый философ Адольфа Гитлера.
Таким образом, влияние Руссо, масонов, декабристов, французского и английского утопического социализма, анархизма, Герцена, пессимизма Шопенгауэра — все это стало в сознании писателя «миной замедленного действия», открыло в нем токи богоборческого начала и увело от Православия.
«Духовный материализм» и котлеты в пост
Сын Толстого, Лев Львович, вспоминал, как отец одно время ездил с детьми в храм и даже пытался соблюдать православные обряды. Однако продолжалось это недолго.
«Помню стремительное его разочарование в православии. Раз за обедом во время поста все ели вкусные говяжьи котлеты. Отец долго косился на них, потом вдруг сказал брату Илье: «Ну-ка, Илюша, дай мне котлетки». Илюша вскочил со стула, взял с подоконника блюдо с котлетами и подал отцу. С этого дня уже ни посты, ни православие больше не соблюдались отцом, а началось писание «Критики догматического богословия», одного из наиболее однозначных богоборческих опусов его творчества».
Безусловно, что причина кардинального отхода от Православия заключалась не в котлетах, а в непоколебимом «духовном материализме» Толстого, стремившегося придерживаться лишь внешних церковных предписаний, которые без веры становились лишь «мертвой буквой».
Писатель к тому времени уже разочаровался в реформах 60-х годов и негативно воспринимал разрушение патриархального уклада, пытаясь обрести последнюю поддержку в семье, что выразилось в его романе «Анна Каренина». Но брак не воспринимался им как таинство, а значит, и не представлялся нерасторжимым. Само православное понимание семьи как «малой церкви» было ему органически чуждо.
Проблематика произведения вплотную подвела писателя к идейному перелому, с которым принято связывать его «обращение» и новое мировоззрение, нашедшее выражение в таких сочинениях, как «Исповедь», «Критика догматического богословия», «В чем моя вера?».
«В чем моя вера?» или дорога к анафеме
В сочинении «В чем моя вера?» Лев Толстой попытался дать свою интерпретацию Евангелия. Наставления Христа, данные народу в Нагорной проповеди, Лев Николаевич свел к следующим пунктам: «Не противься злу, не гневайся, не разводись, не клянись, не осуждай, не воюй». Именно в них, считал Толстой, заключается вся мораль, и на этом основании можно создать счастливую жизнь на Земле, или, как он выражался, «Царство Божие земное среди людей».
Исходя из этого положения, Толстой сместил важный акцент, перенеся заповеди с одной почвы на другую, то есть предложил устроить по высшим идеалам жизнь всего общества и государства в целом, всех правительственных и общественных институтов, по сути, переложив на них ответственность за несовершенство человеческой падшей природы.
При этом писатель провозгласил задачу «нравственного самосовершенствования», в основу которого положил принцип «непротивления злу насилием».
Толстовская логика «непротивления»
В Евангелии призыв Христа «не противься злому» связан, прежде всего, с отрицанием кровной мести, распространенной в древности у язычников и иудеев (Мф.5:38-40). Христос предлагает прощение обидчика именно как активное противление злу добрыми делами. Толстой же провозглашает принцип непротивления злу, как безусловное нравственное начало, ошибочно полагая, что оно выражает собой суть и смысл христианской морали.
Толстой осуждал молитвы о воинстве, благословение оружия, молебны о даровании победы, считая это несовместимым с христианским учением. На этом основании он обвинил Русскую Православную Церковь в лицемерии. Но дело в том, что заповеди «не воюй» и «не отличай свой народ от другого» в Евангелии нет. И Церковь, как известно хотя бы на примере Куликовской битвы, всегда благословляла воинов, когда речь шла о спасении Отечества, не видя в этом никакого противоречия евангельским принципам. В этом отношении ссылки Толстого на авторитет Священного Писания были религиозными только по форме. Он использовал заповеди не для того, чтобы их осмыслить, а чтобы создать свое собственное учение. Толстовское «непротивление злу насилием» — основной лейтмотив его заблуждений.
Обман пацифизма Толстого
Но что значит «насилие»? Мы понимаем под насилием всякое незаконное принуждение. Но если под насилием понимать всякое принуждение, тогда логически придется исключить и все принудительные меры также из области воспитания. Даже дверь, закрытая на ключ, в целом ряде случаев будет мерой подлинного физического принуждения, так как мы физически принуждаем отказаться от краж — то есть, устанавливаем насилие над желанием и намерением, пусть и порочным. Вот к такому абсурду приводит толстовская логика «непротивления». Евангельский пример изгнания торгующих из храма ясно показывает, что толстовское понимание непротивления злу никаких корней в Евангелии не имеет.
Когда Иоанн Креститель вышел на проповедь и совершал крещение, «…спрашивали его также воины: «А нам что делать?» И сказал им: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованием» (Лк.3:14). Заметьте, ни одного слова не сказано о том, чтобы оставить службу. Наоборот, как говорил апостол Павел: «Если же делаешь зло, бойся, ибо он (начальник, воин) не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему зло» (Рим. 13:4).
Как же тогда понимать слова из Мф.5:38-39 о подставленной щеке под удар? Преподобный Амвросий Оптинский поясняет, что удар в правую щеку означает несправедливо причиненное оскорбление, а обращение левой щеки — приведение на память собственных согрешений. Таким образом, слова Спасителя следует понимать духовно и ни в коем случае не инициировать их буквального применения в ущерб безопасности Отечества. Своим иносказанием Господь учит нас любви к личным врагам, прощении нанесенных нам обид и недопустимости мести, а также тому, что скорби посылаются Богом во очищение согрешений.
Так что эти слова вовсе не являются проповедью непротивленчества, поэтому святитель Филарет Московский, говоря: «Люби врагов своих, сокрушай врагов Отечества и гнушайся врагами Божиими», ничуть не погрешает против заповеди Божией. Он проводит четкое различие между отношением к врагам личным, врагам Отечества и врагам Божиим.
По сути, толстовский конформизм является гуманистической антихристианской идеологией, не имеющей корней в Писании. Такие добродетели, как всепрощение, невоздание злом за зло, любовь к своим врагам, не принадлежат, собственно, идеологии непротивленчества и лежат в сфере личного подвига христианина. Обман пацифизма Толстого заключается в попытке экстраполяции того, что относится к внутреннему духовному деланию верующего человека в область общественного, что недопустимо, и при осуществлении на практике может причинить непоправимый вред.
После проигранной Россией русско-японской войны, в 1907 году св. праведный Иоанн Кронштадтский говорил: «Отчего мы не могли победить врагов-язычников при нашем храбром воинстве? Скажем не обинуясь: от неверия в Бога, упадка нравственности и от бессмысленного толстовского учения — не противься злу, следуя которому сдался на капитуляцию Порт-Артур, а военные суда — в постыдный плен со всем инвентарем. Какой славный учитель для всего русского воинства и всех военных и других властей святой благоверный великий князь Александр Невский! Но кто из интеллигентов читает ныне о подвигах его, и кто верит сказанным чудесам? Вот от этого неверия и своего гордого, кичащегося разума и надмения своею военною силою мы терпим всякие поражения и стали посмеянием для всего мира! Страшный урок дан Богом русской интеллигенции, не верующей в Бога и себя боготворящей…»
Сектантство и «своя религия»
В 80-е годы Лев Толстой проявляет обостренный интерес к сектантству, что способствует ожесточению его полемики с Церковью, переходящей в вызывающие, кощунственные и резкие обличения. Антицерковные сочинения Толстого, запрещенные в России, находят себе издателей на Западе. В 1884 году в Лейпциге на немецком языке вышла книга «В чем моя вера?», а в 1885 году в Лондоне на английском — произведения «Исповедь», «В чем моя вера?» и «Краткое изложение Евангелия» под общим названием «Христианство Христа». Таким образом, идеи русского гения стали достоянием мировой общественности.
В июле 1881 года в селе Петровка Толстой познакомился с А.С.Пругавиным, от которого впервые услышал о Василии Сютаеве, крестьянине-сектанте, пытавшемся создать «свою религию». Василий Сютаев являлся не совсем типичным выразителем интересов патриархального крестьянства. Основным злом тогдашней жизни для Сютаева были города, которые, по его убеждению, следовало не расширять, а «нарушить», чтобы устранить сословие купцов и заставить городских жителей переселиться в деревню и в «поте лица» выращивать хлеб. При этом он был рьяным приверженцем обобществленного хозяйства, в котором всё крестьянское имущество принадлежит всем. В таком хозяйстве нет даже личной собственности на одежду и предметы индивидуального пользования. В соответствии с этими взглядами Сютаев жил с сыновьями большой неразделенной семьей, в которой всё было общее, даже бабьи сундуки. Церкви крестьянин не признавал; сын Сютаева, Иван, отказался от военной службы, что, особенно, заинтересовало писателя.
Толстой писал о Василии Сютаеве: «Вот вам безграмотный мужик, а его влияние на людей, на нашу интеллигенцию больше и значительнее, чем всех русских ученых и писателей со всеми Пушкиными, Белинскими вместе взятыми, начиная от Тредиаковского — и до нашего времени».
В целом учение Толстого выглядит историческим нигилизмом, отказом от творчества в истории, отрицанием культуры, призывом к «опрощению» как таковому. Многие положения духовной идеологии Льва Николаевича, по существу, тождественны концепции буддизма. Идея «непротивления» является попыткой пересадить на православную почву положение «ахимсы» (санскрит — «непричинение боли или зла», «недеяние»).
Таким образом, встречающаяся у писателя христианская терминология становилась только «дымовой завесой», под которой не было никакого христианства, а только бесконечные словопрения, восточная философия и социальные утопии.
Открытый вызов Церкви
Печальным для приходского духовенства села Кочаки, близ Ясной Поляны, стал тот факт, что писатель старался проводить все земледельческие и прочие работы в дни официально принятых церковных праздников (около 90 дней в году). Даже на Пасхальной неделе Толстой демонстративно работал, что было уже открытым вызовом Церкви.
Если в своей «Критике догматического богословия» писатель утверждал, что служители Церкви «под видом каких-то таинств обманывают и обирают народ», то в романе «Воскресение» эта критика достигла своего апогея. Особенно это прослеживается в главах 39 и 40, где он описывает Божественную литургию, не жалея глумливых сатирических красок для дискредитации Церкви. После выхода «Воскресения» всем стало ясно, что ни о каком примирении писателя с Церковью не может быть и речи. Более того, весь гонорар, полученный за публикацию этого романа, был отдан Толстым на перевозку четырех тысяч сектантов-духоборцев в Канаду.
Отлучение от Церкви
24 февраля 1901 года «Церковные ведомости» при Святейшем правительствующем Синоде опубликовали определение Синода от 21-22 февраля 1901 года за № 557 с «Посланием верным чадам Православной греко-российской церкви о графе Льве Толстом». В частности, в конце Послания было сказано так: «…явно перед всеми сознательно и намеренно он отторг себя сам от всякого общения с Церковью Православною. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с Нею… Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разуме истины».
Постановление Синода, составленное К.П.Победоносцевым и отредактированное митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием совместно с другими членами Синода, было одобрено императором Николаем II, который ныне причислен к лику святых, и было перепечатано всеми газетами и журналами. Всемирная слава писателя, его огромная популярность к этому времени были так значительны, что события отлучения — не путать с анафемой, которая не была на него наложена, как многие полагают — получила большой общественный резонанс.
Все ждали ответа самого писателя, и он прозвучал 4 апреля 1901 года: «Учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же — собрание самых грубых суеверий и колдовства… Я действительно отрекся от церкви, перестал исполнять её обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое тело мое убрали бы поскорее, без всяких над ним заклинаний и молитв… Если есть что священное, то это никак уже не то, что они называют таинством, а именно эта обязанность обличает их религиозный обман, когда видишь его».
Гений, на могиле которого нет креста
Как известно, Ленин увидел в Толстом «зеркало русской революции» и посвятил ему семь статей. Как философ, своей идеей «безблагодатной святости» (земного рая коммунизма), Толстой проложил путь большевистской революции.
Митрополит Анастасий (Грибановский) писал: «Толстой занимает свое место в мировом процессе возврата к язычеству, подготовляя ему почву разрушением христианской веры, подобно тому, как раньше своим острым и глубоким литературным плугом он разрыхлил русскую почву для революции, которая, по словам его сына Льва Львовича, «была подготовлена и морально санкционирована им».
Умер писатель без покаяния и исповеди, так и не примирившись с Церковью. Похоронен в Ясной Поляне без чина погребения, как он сам и просил закопать труп в землю «без всяких над ним молитв и заклинаний». На его могиле нет креста…
На просьбу прокомментировать такую смерть великого писателя, оптинский старец Нектарий ответил так: «Хоть он и Лев, но не смог разорвать той цепи, которой сковал его Сатана».
Профессор богословия Виктор Михайлович Чернышёв
Нет комментариев
Добавьте комментарий первым.