Неонилла Пасичник. ВИЙ: НА СТЫКЕ ЛИТЕРАТУРЫ И КИНО

 

Мы прощаемся с годом литературы и встречаем Год кино. Также приближается к завершению Рождественский пост, финальным аккордом коего иногда случается воспетая Николаем Васильевичем Гоголем «Ночь перед Рождеством»… В контексте обоих событий имеет смысл вспомнить о недавней российско-европейской экранизации гоголевского «Вия».

Небольшое и забавное существо потустороннего мира (далее эс-пэ-эм), словно из нашумевшей киносаги о сыне бедного англичанина-ремесленника Гарри Поттере, перекочевало в киноленту о нашем народном и горячо любимом чудовище Вие. К концу начальных титров кинокартины оно подлетает к самим глазам и угрожающе пищит: «Надень 3-дэ очки, не то укушу,» — и зритель погружается в… нет, пока еще не в эпоху казаческих войн Богдана Хмельницкого, а в самый настоящий омут, где плавает та самая соблазнительная гоголевская панночка, которая в литературном «Вие» оседлала, явившись в виде безобразной старухи, Хому Брута и летала, сидя на семинаристе, словно на метле, в ночном небе, где, по утверждению Гоголя, были «звeзды понатыканы». Уже не на метле, а на самом бесе (!), как мы знаем, летал в Петербург за черевичками для невесты из малороссийской деревни влюбленный казак в ту самую гоголевскую «Ночь перед Рождеством», когда даже нечистая сила покоряется и служит христианину!

Вернемся к «Вию». В литературном источнике, творя душеспасительные молитвы и тем самым ослабляя действия духов зла, семинарист Хома Брут сам оседлал ведьму и стал управлять полетами на ней до тех пор, покуда та в изнеможении упала на землю…

Пообвыкнув и смирившись с виду безобидным иллюзорно трехмерным измерением привычного ранее «старого-доброго» плоскоэкранного киноповествования, постепенно узнаём и измененных до неузнаваемости персонажей гоголевского «Вия»: безутешного сотника — отца панночки, исполняющего предсмертное желание любимой дочери: позвать семинариста-философа Хому Брута отходную над ней и молитвы три ночи после смерти в церкви читать…

А в это время в Англии другой безутешный отец, в порыве благородного гнева, в сопровождении полдюжины вооруженных слуг вбегает ранним утром в почивальню дочери и… обнаруживает на ложе своё единственное чадо в объятьях бедного и безродного домашнего учителя… Гнев и ярость благородного лорда беспредельны: схватить, связать, заточить в темницу! Дочь спасает смельчака возлюбленного и тот бежит, пообещав её отцу жениться на любимой, когда станет знаменит и, соответственно, богат. И бежит нищий англичанин на службу к Польскому королю Сигизмунду III Ваза, в распоряжение воеводы киевского Адама Киселя , православного сенатора Речи Посполитой. Благодаря этой встрече ученый англичанин, дитя века Ньютона, не верящий ни в Бога, ни в черта, познает мистическую глубину Православия…

В кинематографическом учителе-англичанине нетрудно узнать лицо историческое — инженера-картограф аГийома де Боплана, посетившего наши земли во времена казаческих войн Богдана Хмельницкого. С записками Боплана о наших окраинных землях Гоголь был знаком. В переводе на русский произведение картографа увидело свет в 1832 году, переводчик Ф. Г. Устрялов. Но экранный «Боплан» — не француз, а англичанин. Почему? Неужели потому, что по меткому замечанию святителя Николая Сербского (Велимировича), английский ум — нечуждый славянскому миру своим аристократизмом, извращенным и потому утраченным во Франции. Похоже, что кинематографический ученый – это собирательный образ, являющийся воплощением передовой научной мысли, сосредоточенной в те времена в Англии. Об этом свидетельствут реплика о Ньютоне персонажа из «параллельного» кинематографического действия — разгневанного благородного лорда.

Будучи глубоко верующим человеком, Ньютон рассматривал Библию (как и всё на свете) с рационалистических позиций. С этим подходом, видимо, связано и неприятие Ньютоном Троичности Бога. Большинство историков считает, что Ньютон, много лет трудившийся в Колледже святой Троицы, сам в Троицу не верил. Исследователи его богословских работ обнаружили, что религиозные взгляды Ньютона были близки к еретическому арианству.

Степень близости взглядов Ньютона к различным ересям, осуждённым церковью, оценивают по-разному. Немецкий историк предположил, что Ньютон принимал Троицу, но ближе к восточному, православному её пониманию. Внешне, однако, Ньютон оставался лояльным государственной англиканской церкви. На то была веская причина: законодательный акт 1698 года «О подавлении богохульства и нечестия» за отрицание любого из лиц Троицы предусматривал поражение в гражданских правах, а при повторении данного преступления — тюремное заключение. К примеру, друг Ньютона Уильям Уистон в 1710 году был лишен профессорского звания и изгнан из Кембриджского университета за свои утверждения о том, что вероисповеданием ранней Церкви было арианство.

Итак, примем условный и собирательный образ экранного «Боплана»- британца, как попытку сравнительного художественного кино- анализа двух богословских традиций: Западной и Восточной. Западному ученому предстоит, словно предтече христианского детектива Шерлока Холмса, применив дедуктивный метод, дотошно и рационально распутывать темную и мистическую историю взаимоотношений Хомы Брута и панночки-ведьмы, а также раскрывать заговор сребролюбивых грешников казаков-оборотней, руководимых еретиком-священником «проповедовавшем в Европе» (чего в литературном источнике нет!) и вскрывать иные грехи, притаившиеся в «проклятом» и Богом забытом месте… т.е. на землях современной Украины.

Любопытно, что этимологически название нашей страны восходит ко временам отказа от церковно-славянской азбуки, где звук «у» передавался буквой «ук» в написании которой применялась буква «о» и стояла в начале. Поэтому о(у)краинность наших земель и определяла ту особенность ментальности ее обитателей, о которой Гоголь написал в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и в «Миргороде». Экранная версия этой загадочной «о(у)краины», описаной и Гоголем, и Бопланом, вносит лепту в познания о ней: грехи, выявленные христианским детективом-картографом имеют в киноленте вид инфернальных эс-пэ-эм – персонажей с картин нидерландского художника Босха.

Итак, в гоголевском «Вие» за Хомой Брутом,временно победившим злую ведьму, приезжает золоченая карета сотника. Откуда взялась она у окраинного помещика? Безусловно — эта карета пожалована воеводой киевским Адамом Киселем инженеру Боплану для путешествий по окраинным землям с целью составления подробных их карт и описаний. Гоголь умолчал о Боплане в своем «Вие», но оставил современным исследователям намек на инженера — его карету. В экранном «Вие» в карете едет не философ Хома Брут, а его alter ego — англичанин-ученый, гонимый желанием, в отличие от блудливого Хомы Брута, «посещающего вдовиц в Киеве на Подоле», добиться своей недосягаемой невесты, совершив благородный поступок, достойный аристократа. Не день, и не два уже в пути наш детектив: он заблудился, исчерпав и съестные припасы, и запасы сил физических, познав, таким образом опыт восточных исихастов-отшельников. На исходе сил и здравого рассудка подбирают англичанина казаки и доставляют в дом того самого сотника, у кого год назад при загадочных и невыясненных обстоятельствах скончалась дочь, и по сей день не отпетая не предана земле. Словно намек на непогребенную вот уже 90 лет мумию вождя политических авантюристов рядом со святыней Руси — Кремлем на Красной площади Москвы…

Действие картины, как и повести «Вий» разворачивается в храме «под ветхими деревянными сводами, показывавшими, как мало заботился владетель поместья о Боге и о душе своей». Фактически экранизирован чин экзорцизма — изгнания бесов, в православии называемый «вычиткой». Вот как объясняет это Гоголь: «Хома с усилием начал читать молитвы и произносить заклинания, которым научил его один монах, видевший всю жизнь свою ведьм и нечистых духов». После двух ночей «вычитки» (по Гоголю) «нашли его едва жива. Он оперся спиною в стену и, выпучив глаза, глядел неподвижно на толкавших его казаков. Его почти вывели и должны были поддерживать во всю дорогу». В православной традиции совершать «вычитки» может исключительно монах, имеющий благословение священноначалия, чего, заключаем, Хома Брут не имел. И вот к чему эта самочинная вычитка привела.

Сотник, отец ведьмы, доведший в своей вотчине храм Божий до мерзости запустения, напрасно пытался червонцами спасти душу своей дочери: «Читай, читай! Она недаром призвала тебя. Она заботилась, голубонька моя, о душе своей и хотела молитвами изгнать всякое дурное помышление. Ты сделаешь христианское дело, и я награжу тебя». В экранном «Вие» движущей силой сюжета и мотивацией поступков персонажей является то состояние, когда молитва «не идет», выразительно описанное Гоголем: «Хома перевернул один лист, потом перевернул другой и заметил, что он читает совсем не то, что писано в книге. Со страхом перекрестился он и начал петь. Это несколько ободрило его: чтение пошло вперед, и листы мелькали один за другим». В православной традиции молитва совершается при наличии трех обязательных условий: предельного внимания, благоговения и сердечного сокрушения. Непомнящий родства Хома Брут не выполняет ни одно из них, тем самым не вписывается в парадигму православия. Поэтому Гоголь не дает права на жизнь своему горе- персонажу, в отличие, увы, от интернациональной киноверсии.

«Второе я», глубоко скрытое в душе гоголевского Хомы Брута, раскрывается в экранном его воплощении англичанине-картографе: его гибкий и рациональный ум силится проникнуть в самые темные уголки души обитателей глубинки. Но, как позднее сформулирует поэт:

Умом Россию не понять,

ее аршином не измерить

у ней особенная стать:

в Россию можно только верить,

— английский ум не справляется вполне с мистическим мировосприятием и на помощь ему приходит… обычная «горелка», т.е. водка. Именно она, «горилочка-великомученица» в кино-Вие спасает рационалистический западный ум от полного неверия. Видимо поэтому шотландская водка «виски» не менее прославилась, нежели русская. Погрузившись в мир потусторонний с помощью водки, экранному англичанину (в угоду жанру картины) приходит на ум такое, до чего сам Гоголь додуматься не мог, посему, смеем заключить, что сам Николай Васильевич водкой грешил не особо. В экранном «Вие» Хома Брут, испустив дух не умирает (как в литературном источнике), ибо его не хоронят…

Согласно гоголевской концовке: «Вошедший священник остановился при виде такого посрамления Божией святыни и не посмел служить панихиду в таком месте. Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги». Что стало с сиротой-философом Хомой Брутом узнает его alter ego, картограф-детектив: целый год прятался Хома в запущенном храме, пугая местных жителей Вием, подкупая казаков, страдающих сребролюбием, теми самыми полученными от сотника за «вычитку» дочери-ведьмы червонцами.

Появление в экранной версии сюжетной линии псевдоправославного ряженого попа-инквизитора вполне объяснимо. Из малого греха вырастает большой. В православии принято считать, что сребролюбие, сластолюбие и славолюбие лежат в основе всех грехов. Поскольку писателям свойственно быть пророками, Гоголь особо отличился этим даром, предсказав не только безбожную мерзость запустения храмов Божиих, но и… появление к концу 20 века псевдоправославной секты во главе с еретиком — мнимым патриархом киевским Денисенко, мечтающим проповедывать своё псевдоправославие Европе, что и доказал на «евромайдане-2013″, а также дальнейшими рейдерскими захватами храмов канонической Украинской Православной Церкви. Именно рациональный ум ученого-англичанина разглядел безблагодатность «таинств» мнимого экранного попа-расстриги, и сумел предотвратить языческое жертвоприношение под видом «охоты на ведьм», фактически убийство невинной, лишившейся рассудка Настуси.

Вместе с реальным историческим лицом Бопланом, перенесенным из Франции в Англию в эпоху Ньютона, в экранный «Вий» перекочевала Шекспировская немая Офелия – Настуся, современница Боплану! Своими проделками экранный греховодник Хома Брут так напугал девушку, что та потеряла дар речи и утратила рассудок. Сила любви спасает Настусю и от гибели, и возвращает ей голос: словно новорожденная, Офелия-Настуся кричит: «Мама!».

Сопутствует рациональному западному уму в путешествии по миргородским землям и гений Леонардо с его летательным аппаратом: провожая «Боплана» к себе на Запад уже прославленным ученым, где его ждут возлюбленная и новорожденный сын (!), славянские изобретатели (пускай и на 200 лет позднее!) запускают в полет летательный аппарат да Винчи. Взамен, гений рационалистической мысли оставляет им laterna magica — «магический фонарь» с движущимися картинками: тень кареты уносит тень путешественника. Куда? Ответ находим в финальном кадре: «На Москву!». Возникает вопрос к авторам картины: « А был ли путешественник?» У Гоголя его не было! В этом случае фривольного обращения с классикой русской литературы, почему бы авторам не пойти дальше и не присвоить своей фантазии наименование… «Ночь перед Рождеством»?

Неонилла Пасичник, автор, кинорежиссер, член Национального союза кинематографистов Украины

Добавлено Арина Ларедо в Киноклуб в 21.12.2015