Главная » Общество » Татьяна Воеводина. Тоталитаризм — будущее человечества?

 

Татьяна Воеводина. Тоталитаризм — будущее человечества?

 

 

26 апреля прошла научно-экспертная сессия «Современный фашизм: новые облики и проявления» организации «Русранд», руководимой известным учёным и политиком С.С. Сулакшиным. На ней выступили многие учёные, политики, вузовские преподаватели.

Тема была избрана очень злободневная: в наше, мягко сказать, неспокойное время хорошо бы снова вернуться мыслью и наново разобраться в вопросах, которые кажутся вроде решёнными и понятными, а на поверку выходит, что мы знаем о них крайне мало даже в фактическом отношении, а понимаем – на уровне нескольких копеечных слоганов.

Накануне Дня Победы самое время подумать о фашизме, тоталитаризме, гитлеризме, сталинизме и прочем, что к этому относится.

Предлагаю вашему вниманию моё выступление на этом собрании. Далее я планирую ещё два текста в продолжение темы.

Уже давно сказано, а теперь всё более охотно повторяется: Сталин и Гитлер – одно и то же, а Вторая мировая война – разборка двух тоталитарных правителей. И то сказать, всё-то у них было одинаковое, вплоть до социалистического названия: и превознесение человека труда, и пятилетки (у Гитлера четырёхлетки), и концлагеря для «врагов народа», и боевой дух, и забота о материнстве и детстве. А ежели что и было различное, то это просто национальные особенности, местный колорит. Сталин, к примеру, не любил и гнобил буржуев, а Гитлер – евреев – у каждого свои вкусы.

Это умопостроение легко и просто для восприятия, правдоподобно, опирается на фоновые знания, которые гнездятся в головах у обывателей, а потому принято на вооружение в той гибридной войне, при эскалации которой мы все присутствуем, а кто-то и участвует – сознательно или нет.

Внятного ответа на это утверждения у нас нет. Во всяком случае, мне ни разу не пришлось встретить лишённого эмоций сравнения гитлеризма и сталинизма. Или лучше даже в более общем виде – фашизма и социализма.

Меж тем очень важно понять, чем отличаются эти системы. Хотя бы потому, что они ждут человечество за ближайшим перекрёстком истории. И толки о фашизме и социализме – это не о прошлом – это о будущем. Когда-то де Голль сказал о Сталине, что он не ушёл в прошлое, а растворился в будущем. То же можно сказать и о социализме. И о фашизме тоже.

Поэтому сравнивать эти системы – надо. Тут нужен прямой взгляд на вещи, без эмоциональных выкриков и дамского закатывания глаз с прижиманием пальцев к вискам: «Ужас-ужас-ужас!».

Очевидно: для того, чтобы что-то сравнивать, предметы должны иметь нечто общее. Фашизм и социализм – имеют много общего: это государственное руководство всеми сторонами жизни. Государство ставит цели, планирует и мобилизует граждан на их достижение. И фашистское, и социалистическое государства имеют цель – в отличие от государств либеральных, которые (по крайней мере, по идее) являются просто механизмом согласования частных воль. Классик западного обществоведения Ф.фон Хайек так определял функции либерального государства: оно никому не указывает, куда и с какой скоростью ехать – оно просто формулирует правила дорожного движения. Государство социалистическое или фашистское, напротив, — указывает, куда и как ехать. «Ехать» должны все, куда положено. «В едином строю – к общей цели» — этот старый советский лозунг хорошо выражает центральную идею социализма. Равно – и фашизма.

То и другое – явления многоаспектные. Выделим основные аспекты:

1. Это религия, вера. Можно сказать – идеология, но это и есть светская религия.

2. Это политическая организация.

3. Это народно-хозяйственная практика.

Нельзя сравнивать явления, относящиеся к равным аспектам. Например, часто можно слышать такую «полемику».

Один говорит: «Социализм – это прекрасно, фашизм – это ужасно. Социализм – это учение о всемирном братстве народов, а фашизм – это вражда и война».

Другой ему возражает: «А при Сталине были такие же концлагеря, как при Гитлере, и плановая экономика была. Значит, это одно и то же».

Такая дискуссия – бессмысленна: это, как выражались средневековые схоласты, «сравнение чернильницы и свободы воли».

Если мы хотим, в самом деле, понять, в чём разница, нужно сравнивать эти системы поаспектно. К тому же надо помнить, что в ХХ веке было немало режимов фашистского типа: в Испании, Португалии, Греции, Болгарии, Венгрии. Да и прежде всего – в Италии, где и было придумано само слово «фашизм».

В 90-е годы прошлого века в Италии можно было встретить стариков, помнящих, каково жилось при Муссолини, и я любила с ними беседовать. Помню, одна старушка-учительница всё сокрушалась, как при «режиме» власть понимала, как важна работа народного учителя и его, учителя, ценила, а теперь – и старушка сокрушённо махала высохшей костлявой ручкой, похожей на птичью лапку.

А уже в нашем веке мне привелось долго слушать рассказ о жизни при Франко старика-испанца, нашего тогдашнего поставщика (мы оба приехали на нашу профессиональную выставку). Забавно, что сидели мы в стильной пивнушке во Франкфурте-на-Майне за грубым столом, над которым с потолка свешивались старинные сковороды, кастрюли и утюги, а в углу стояли рыцарские доспехи. Испанец очень хвалил порядки, бывшие при «режиме»: что разрешено – то разрешено, что запрещено – то запрещено, для бизнеса – чёткие правила, закон и порядок. Так что не надо сводить фашизм к гитлеризму: их, фашизмов, было немало. Как и социализмов.

Правильно было бы, наверное, сказать, что в ХХ веке возник целый ряд тоталитарных режимов правого и левого толка. Я не люблю слова «тоталитарный», т.к. за ним закрепилась отрицательная коннотация. А как сказать? Этатистского? Можно и так.

В чём же фашизм отличается от социализма?

В первую очередь – религией.

Я не разделяю центральной идеи исторического материализма о примате экономики, а, напротив, считаю, что ведущим аспектом и движущим механизмом жизни является религия, вера, широко понимаемая. Человек действует согласно своим верованиям, осознанным или подсознательным. Религия – это некая картина мира, принимаемая без рациональных доказательств и вытекающие из неё нормы поведения. Такой подход имеет давнюю традицию: так думали Макс Вебер, Вернер Зомбарт, наши Сергей Булгаков и Константин Леонтьев, да много кто думал.

Что социализм – это именно и есть религия, понимали давно. Луначарский написал даже толстую книгу «Социализм и религия», где утверждал, что социалист по накалу веры гораздо сильнее «старорелигиозного человека», как он выражался. И это верно.

Борьба советской власти против религии – это не борьба против любой религии вообще, это борьба двух религий между собой. В сущности, это религиозная война. Современная идеология консюмеризма, вытеснившая в передовых странах большинство традиционных верований, – это тоже религия, религия мамонизма.

Фашизм – тоже религия.

Отец-основатель фашизма Муссолини в книжке «Доктрина фашизма» пишет важнейшую вещь: «Фашизм – это не только и не столько образ правления, сколько образ мысли».

Любопытно, что ведущие деятели того и другого вероучения чуть было не стали прямо-таки священниками: это Сталин и Геббельс. Геббельс, уже став министром пропаганды, говорил: «Партия – моя церковь». Страстно и самоотверженно верующим католическим монахом на манер Савонаролы был по психотипу Дзержинский.

В чём суть вероучений социализма и фашизма?

«В коммунистической бригаде. С нами Ленин впереди!»

Социализм – это по существу христианство, где царствие небесное, отнесено не в загробную жизнь, а в будущее. Социализму свойствен культ будущего, ради него можно претерпеть ужасы настоящего, пожертвовать всем, что имеется сегодня. Люди, учившиеся в школе при советской власти, помнят цитату из идеологического романа Чернышевского «Что делать», пропагандирующего социализм: «…будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести».

Социализм, как и христианство, постулирует принципиальное равенство всех людей, их равноценность, равное достоинство. Для него «нет ни эллина, ни иудея». Национальные различия – это просто форма, вроде национальной одежды.

Идеал жизни – общий (можно сказать – общинный), дружный, совместный труд на общую пользу. Социализм отрицает имущественное неравенство. Практически оно допускалось, но в очень незначительных размерах. В Советском Союзе для его оправдания было придумано учение о двух фазах коммунизма, на первой из которых, осуществляется принцип: каждому – по труду. Материальные привилегии, которые имели советские начальники, смешны по сравнению с нынешним материальным неравенством. Стремление выйти за пределы установленных норм потребления – жестко пресекались. Но я здесь не хочу обсуждать конкретную общественную практику, а говорю об идее, замысле, конструкции.

В сущности, идеал социализма – это раннехристианская община. Не случайно Энгельс написал не лишённую иронии статью «К истории первоначального христианства», где проводил параллели между раннехристианскими общинами и рабочим движением.

В семью трудящихся принципиально принимали всех, кто веровал в царствие божие на земле. Разумеется, согласно социалистическому вероучению, были и «плохие парни», с которыми велась непримиримая борьба. Эти парни – буржуи. Эксплуататоры. У них надо было отнять их неправедно нажитое богатство и использовать его на общее благо. В отношении буржуев все средства хороши, они как бы и не люди. Тут расхождение с христианством: буржуи – не братья трудящимся.

Но! Если буржуи «передут на сторону рабочего класса» и станут вместе с трудящимися дружно работать — их буржуазность как бы обнуляется. Таков, в первую очередь, был Энгельс – прямо-таки фабрикант-буржуй. Такими были царские офицеры, служившие в Красной Армии, таков был «красный граф» А.Толстой, да и множество фигур меньшего масштаба.

Фашизм – рай для своих

Вероучение фашизма тоже рисует своеобразное «царствие божие на Земле» — мир дружного труда, процветания и радости. Но этот рай принципиально предназначается не для всех, а только для своих. В этом его антихристианский характер. Отчасти он смахивает на протестантизм с его учением о предопределённости: кого-то к спасению, кого-то – к вечным мукам. Но протестантизм, при всех его оргмассовых достоинствах, в сути, в ядре – учение не только не христианское, но и антихристианское.

Если в социализме «нет ни эллина, ни иудея», то в фашизме всё основано на изначальном неравенстве людей.  «Плохие парни», в отношении которых «всё позволено» были либо людьми иных рас, либо иных государств или культур. Они рассматривались как кормовой ресурс для высшей расы. При этом они не могут «исправиться»: они так созданы, и это навсегда.

Это очень английская точка зрения, возникшая очень давно, в эпоху английских колониальных захватов, получила санкцию в дарвинизме, а потом была охотно воспринята поднимающимся нацизмом. Есть очень обстоятельная книжка: Мануэль Саркисянц. Английские корни немецкого фашизма. От британской к австро-баварской «расе господ», где подробно исследуется этот вопрос.

Нацисты с огромным уважением относились к достижениям англичан в формировании «нации господ» и полагали их образцовыми «тевтонами» и своими расовыми братьями.

Так что найденная кем-то старая фотография английской королевы в детстве, где та вздымает руку в нацистском приветствии, наделала шуму единственно по невежеству публики. Ничего тут особенного нет: нацизм – это творческая переработка английского расизма. Любопытно, что Геббельс до самого конца не забывал учить своих многочисленных детей английскому языку.

Итальянцы любят подчёркивать, что-де их фашизм был мягким, лагерей уничтожения не было, а сам дуче расистом не был и зла на евреев не держал. Действительно, в руководящем документе итальянского фашизма «Доктрина фашизма» принят взгляд на нацию как на культурно-историческое, а не биологическое явление. «Раса! Это чувство, а не действительность: на девяносто пять процентов, по крайней мере, — это чувство. Ничто никогда не заставит меня поверить, что сегодня существуют биологически чистые расы. Достаточно забавно, что ни один из тех, кто провозгласил «величие» тевтонской расы, не был германцем. Гобино был француз, Хьюстон Чемберлен — англичанин, Вольтман — еврей, Лапуж — француз».
В «Доктрине фашизма», тексте официальном (он был написан для итальянской энциклопедии), Муссолини формулирует:
“Нация не есть раса, или определенная географическая местность, но длящаяся в истории группа, т.е. множество, объединенное одной идеей, каковая есть воля к существованию и господству, т.е. самосознание, следовательно, и личность”. (Перевод корявый, но смысл понятен).

Такой взгляд на нацию (не биологический, а культурно-исторический) вообще более свойствен латинским народам. Но важно понять, что для фашизма дело не в биологическом критерии, а в принципиальном разграничении высших и низших категорий людей. Критерии этого разграничения могут быть разные, не обязательно чисто биологические. Важно, что одни предназначены для жизни в «раю», а другие служат им кормовым ресурсом. Вот коренная, ядерная идея фашизма.

Обычно «рай» предназначается для своей нации. Это рай «для своих».

Вот здесь и пролегает принципиальное различие меж социализмом и фашизмом. Концлагеря и прочие ужасы могут быть выражены в разной степени. Суть в том: для всех рай или для избранных.

Такова религия.

Теперь о политической практике — в самых беглых чертах.

Тому и другому строю свойственная демократия. Эти системы возникают на волне народного движения, поддерживаются народом, всячески превозносят народ. Общий стиль жизни, эстетика – народные. Тот и другой строй лишён всякого аристократизма. Любопытно, что барон Джулио Эвола, итальянский социолог и писатель, которого многие считают чуть не теоретиком фашизма, испытывал эстетическое отторжение от фашизма по причине его плебейского духа и стиля. Он был ему противен, как Шариков профессору Преображенскому.

Своеобразная демократия, свойственная обеим системам, это, безусловно, управляемые демократии. Иных демократий вообще не бывает. Вопрос лишь в том, как управляется демократия. Либеральная демократия управляются  манипулятивно, с помощью забалтывания не крепкого на голову обывателя, с помощью обольщения в духе Вороны и Лисицы. А фашистская и социалистическая демократия управляются с помощью прямого приказа.

В чём-то народу предоставляются большие права, в чём-то решения спускаются сверху. В режиме Муссолини, равно как и при советской власти было участие трудящихся в управлении предприятиями, разумеется, ограниченное. Объективное, а не эмоционально-оценочное описание того, как это происходило – дело очень полезное, и это – дело будущего.

Наиболее рельефная разница в политической организации имеется, пожалуй, только между фашизмом и социализмом, с одной стороны, и либерализмом – с другой. Фашизм/ социализм – это приказ, либерализм – обольщение и забалтывание. Мне кажется, прямой приказ – честнее. Впрочем, некоторым больше нравится стать жертвой мошенников, чем подчиниться прямому приказу.

Народнохозяйственная практика

Это, пожалуй, наиболее интересный вопрос.

Даже самые завзятые либералы и вольнолюбцы не могут отрицать, что оба тоталитаризма показали высокие темпы экономического развития. Россия «пробежала» путь от сохи до атомной бомбы, Италия стала промышленной страной, Германия поднялась из руин.

При этом они отчасти противоположны: социализм отрицает частную собственность на средства производства, а фашизм – нет. При этом в той и др. системе есть важные общие черты:

—                     Высокий уровень государственного участия в экономике. Большие, в т.ч. инфраструктурные проекты.

—                     Планирование на уровне народного хозяйства в целом.

—                     Серьёзные ограничения банковского сектора и вообще возможности делать деньги из денег. В нацистской Германии, как пишут, была запрещена фондовая биржа.

—                     Специальные инвестиционные деньги (СССР, Германия).

—                     Рационирование потребления.

К сожалению, нет удовлетворительного описания, как функционировала экономика тоталитарных режимов. Данные приходится буквально вылавливать из книг, написанных на другие темы. Отчасти «экономика Сталина» описана В.Ю. Катасоновым в одноимённой книжке, но этого недостаточно. Например, деятельность производственных артелей, которые по существу были частными предприятиями в сталинском СССР, — это миф или реальность? Если реальность, то какого размера? Я хорошо знаю, что об этом есть в интернете, но насколько это правдиво?

Очень важный вопрос о планировании в условиях большого частного сектора. Как это делается? Исторический опыт очень бы пригодился.

Куда ж нам плыть?

Сегодня человечество стоит перед важным выбором. Ресурсы Земли истощены, дальнейшее наращивание потребление (а т.н. «развитие» связывается в умах с наращиванием потребления) – невозможно. Многократно подсчитано, что для достижения уровня потребления развитых стран всеми жителями Земли, потребуется пять или шесть дополнительных земных шариков.

Отсюда следует, что длить наличный образ жизни человечество не может. Конкурентный капитализм – это чересчур ресурсозатратная система. Значит, в любом случае потребуется управляемое общество, условно – тоталитарное. Выбор между двумя типами тоталитаризма: социализмом или фашизмом.

Социализм предполагает всеобщий труд с рационированием потребления. Всем достанется по малой порции потребительских благ, но при рачительном хозяйствовании хватит на всех. Более-менее так было в Советском Союзе. В этом случае можно будет обойтись без масштабного сокращения населения.

Фашизм – это, как было сказано, рай для избранных. Критерии избранничества могут быть разными, важно, что есть предназначенные к спасению и предназначенные к вечным мукам. Если человечество пойдёт по линии фашизма, то придётся выморить значительную часть населения, возможно, большую, часть – превратить в обслугу, но тогда «спасённые» смогут ещё несколько веков наращивать потребление.

Таковы два варианта, два лица «дивного, нового мира». В ХХ веке была лишь проба пера. XXI век сделает эти системы безальтернативными. Ничего особо приятного в них нет, но и альтернативы нет: конкурентный капитализм исчерпал свои возможности и уступит место иному строю. Тут дело не в чьих-то желаниях – это объективный порядок вещей.

Какая именно победит? Нам, русским, ближе социализм, поскольку нам близка идея братства, мы не имеем опыта уничтожения других народов, чтобы воспользоваться их территорией, нам это чуждо. Европейцы – такой опыт имеют: им ближе фашизм.

Вообще, фашизм психологически связан с чувством тесноты, узости, нехватки жизненных припасов. Это очень хорошо показал в своих произведениях Эрих Фромм (в частности в широко известном «Бегстве от свободы»). Вся эта борьба за жизненное пространство, за хлеб, за чернозём – всё это живёт в душах европейцев и легко может актуализироваться.

В ХХ веке эти режимы вышли из войны. Новая жизнь всегда начинается после большой войны.  Так же, скорее всего, будет и в XXI веке. Если планета не будет уничтожена, то нам суждено будет увидеть либо фашизм, либо социализм. Они противоположны друг другу и равно противоположны конкурентному капитализму.

 

Часть 2

Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко?

Ф.Достоевский. «Легенда о великом инквизиторе»

 

В предыдущей части я говорила о том, что за ближайшим историческим перекрёстком человечество ждёт общество, напоминающее одновременно Средневековье, советский социализм, отчасти итальянский фашизм и другие системы, которые принято называть тоталитарными (я не придаю этому слову уничижительного смысла). Это общество будет противоположно конкурентному капитализму и тесно связанному с ним (марксист сказал бы: «являющейся его надстройкой») демократией западного типа. Конкурентный капитализм исчерпал себя, упёрся в предел своего исторического бытия, по меньшей мере, по двум причинам. Во-первых, это оскудение природных ресурсов, что требует более экономной системы хозяйствования, и во-вторых – отсутствие на земле зон, свободных от капитализма, которых можно было бы включить в капиталистическую систему в качестве периферии. Капитализм – это система экстенсивная, а в порядке дня стоит интенсивная, менее ресурсозатратный, порядок жизни.

Накануне нового мира

Обычно новое общество выходит из какого-то исторического катаклизма: войны, революции. Капитализм вышел из Средневековья в результате череды религиозных войн, закрепился благодаря революциям.

В ХХ веке из большой войны вышла первая проба антикапиталистических обществ (впоследствии за ними закрепился термин «тоталитарные») — советский социализм и фашизм. О том, что между ними общего, а что непримиримо различного, я и писала в предыдущей части. То, что эти общества просуществовали исторически недолго, не доказывает их бесперспективность. Это была лишь первая историческая проба, «первый подход к снаряду». Никогда первая попытка что-то сделать не бывает полностью удачной. Например, воздухоплавание человечество освоило не сразу; даже чтобы понять, что нужно использовать аппарат тяжелее воздуха – и то потребовалось время. В истории техники часто случалось так, что какое-то техническое изобретение оказывалось осуществимым, когда появлялись новые материалы или другие возможности. Или, например, форма торговли, называемая «сетевым маркетингом». Она была изобретена в 20-е годы ХХ века, но не получила распространения по причине неимоверной сложности учёта. Но когда в доступности стали персональные компьютеры, она стала распространяться с огромной скоростью.

То же, по-видимому, верно и по отношению к социальной инженерии. Современные информационные технологии позволяют планирование в масштабах народного хозяйства и, главное, получение обратной связи от всех хозяйствующих субъектов. Известный публицист Анатолий Вассерман, программист по профессии, утверждает, что развитие информационных технологий сделает возможным подлинно эффективное планирование народного хозяйства лет через пятнадцать. Это очень важно, поскольку планирование – ядро тоталитаризмов всех типов.

Новое общество не просто выходит из войн и катаклизмов: оно возникает в результате мощных народных движений. Марксисты говорят о «движущих силах» революций, т.е. о тех социальных слоях, трудами и жертвами которых осуществляется слом прежнего общества. Марксизм сводит всё к социально-экономическому положению этих «движущих сил»: обеднение, потеря прежнего экономического положения и т.п. Это правда, но не вся. Более того, замечено, что революции часто происходят не в моменты самых больших экономических трудностей. Значит, нужно рассматривать и психологию этих масс, их душеное состояние, их чувства. Вообще, понять что-либо в истории, в экономике можно только из глубины человека. К сожалению, человек совершенно исчез из науки экономики, из истории и даже из социологии, которая, вроде бы должна именно его-то и изучать. Только торговцы, рекламщики и разного рода манипуляторы сознанием преуспели в понимании человека и его побудительных мотивов.

Персонажи в поисках автора  

В определённые моменты истории (мы живём в один из них) образуется множество потерянных, оторванных от корней людей. Не обязательно (хотя и очень часто) они бедны, но главное – не это. Главное — у них потеряны ориентиры, они не понимают происходящего, все прежние навыки и нормы – не действуют. Существование ненадёжно, мир не понятен, от тебя ничего не зависит. Маленький человек чувствует себя ещё меньше и ничтожнее, чем обычно. Такое положение мучительно. Мучительно в первую очередь духовно, хотя сам человек может считать, что ему не хватает чего-то материального, в первую очередь – денег. Но реально не хватает ему понимания происходящего, не хватает жизненной перспективы, смысла какого-то не хватает. Он страшно одинок, ему хочется прибиться к какому-то берегу, вписаться в какое-то сообщество, идти вместе с другими. Многим хочется встать под знамя.

Менее всего на свете эти растерянные люди хотят свободы, даже (и особенно), когда на их знамёнах начертано это слово. Более того, они больше всего хотят отдать кому-то «свою постылую свободу», которая им мучительна и непосильна в обмен на ясность цели и правила жизни.

Подобное положение всегда предшествовало крупным народным движениям. Об этом пишет Эрик Фромм в знаменитой книжке «Бегство от свободы». Участие в народном движении – это всегда «бегство от свободы».

«Крушение средневековой феодальной системы в одном определенном смысле подействовало на все классы общества одинаково: индивид оказался в одиночестве и изоляции. Он стал свободен, и результат этой свободы оказался двояким. Человек лишился своего былого чувства уверенности, чувства бесспорной принадлежности к общности; он был вырван из мира, удовлетворявшего его потребность в уверенности – экономической и духовной; он ощущал одиночество и тревогу. Но в то же время он был свободен мыслить и действовать независимо, мог стать хозяином своей жизни и распоряжаться ею по собственной воле – как может, а не как ему предписано.

В отличие от феодального Средневековья, когда человек занимал определенное место в упорядоченной и понятной социальной системе, капиталистическая экономика поставила каждого на собственные ноги. Что он делал, как делал, выгадал или прогадал – это никого больше не касалось, только его. Очевидно, что принцип частной инициативы способствовал процессу индивидуализации, и об этом всегда говорят как о важном вкладе в развитие современной культуры. Но, способствуя развитию «свободы от…», этот принцип помог и уничтожить все связи между отдельными индивидами, изолировал человека от его собратьев». 

Из этих человеческих атомов, предельно мелких и разобщённых, можно слепить всё, что угодно. Нашёлся бы только «скульптор». Это своего рода глина – в глине ведь очень мелкие частицы, оттого она так пластична. Потом этот слепленный ком обжигают в кровавом пламени борьбы – и вот вам крепкий монолит сильных и убеждённых борцов. Они сплачиваются от страха, и в результате становятся невероятно смелыми.

Этот процесс мы видели на Украине, после второго Майдана, когда произошёл «обжиг». Теперь там имеются кадры вполне профессиональных и сформировавшихся бандеровцев. Но надо понимать, что Украина – это не что-то особенное: точно так же формируются массы «солдат революции» в самые разные времена и в разных странах: от европейской Реформации до Октябрьской революции.

Человеческая глина жаждет формы, ждёт скульптора – вождя. И он находится. Вождь формует массу, одновременно питаясь её энергией. В поэме Андрея Вознесенского о Ленине «Лонжюмо» говорится, что Ленин «как аккумулятор, заряжался от масс» — это очень верно: влияние тут двустороннее.

В 1921 г. знаменитый итальянский писатель Луиджи Пиранделло пишет свою самую известную пьесу «Шесть персонажей в поисках автора». Самое интересное в этой пьесе – её название, сама-то она не особо увлекательна, во всяком случае, сегодня. Но Пиранделло исключительно верно уловил гул времени: персонажи есть, они волнуются, они томятся, они ждут – автора. Того, кто скажет им, что делать, куда идти, какую историю разыгрывать. Муссолини писал об этом времени: «Никогда подобно настоящему моменту народы не жаждали так авторитета, ориентации, порядка». 

И ответ на народные чаяния был дан. В 1921 г. была создана Итальянская коммунистическая партия. В том же году Муссолини организует свою Национальную фашистскую партию. Знаменитый «Поход на Рим», положивший начало его правлению, состоялся в следующем, 1922-м. В том же самом году Николай Бердяев пишет очерк «Новое Средневековье», сделавший его знаменитым на Западе. Там он предсказывает конец Новой истории и начало чего-то неведомого, похожего на  Средневековье – по тому месту, которое в этой новой жизни будет занимать религия-идеология. Он верно понял, что это будет общество, во многом противоположное обществу демократии и капитализма.

Сегодня во многих странах, быть может, во всём мире, ситуация очень похожа. Масса растерянных, потерявших почву под ногами людей. Они не знают, что с ними будет завтра, кто они такие, что вообще происходит. Они не верят официальной власти, чувствуют, что их обманывают их начальники и СМИ, и пытаются найти того, кому можно поверить. Хождение на митинги Навального и Бог весть каких ещё манипуляторов – всё это показывает эту потребность в вожде.

К тому же всё больше людей в самых респектабельных странах – это лица без определённых занятий – прекариат – помесь пролетариата с английским precarious – «хрупкий, неопределённый». Вместо внятной и длительной работы – какие-то обрывки. А ведь профессия – это всегда была самая мощная привязка к жизни, придающая ей смысл. Теперь же всякая деятельность – бессмысленна. Человек кончает школу, поступает в какой-то вуз, но он почти наверняка знает, что работать по специальности не будет – это ли не образец бессмыслия? И при этом ему внушают, что так именно и должно быть, а он должен стремиться к какому-то там «успеху». Успеху в чём? В пустоте?

Я уже рассказывала эту курьёзную историю из современной подростковой жизни – в связи с эпидемией подростковых самоубийств. Моя дочка ходила в кружок юных журналистов, и вот однажды их пригласили на какое-то мероприятие, посвящённое московскому образованию. На мероприятии должен был присутствовать важный начальник московского наробраза. Кружковцы решили воспользоваться случаем и вызнать у него великую государственную тайну: какие же профессии надо получать, чтобы стать полезным и нужным? Именно в такой, заметьте, формулировке: «стать полезным и нужным», а не «конкурентоспособным». Посоветовались меж собой и решили послать на интервью мою дочку: ты, говорят, языкастая, ты всё вызнаешь. Пошла. Заходила и так и сяк, да так ничего и не узнала: начальник ушёл в глухой отказ. «Получайте, — говорит, — любую профессию, какая вам нравится и по душе». «Не признался…», — разочаровались кружковцы. Вообразить, что он и сам о том не имеет ни малейшего понятия, они по неопытности не могли.

Подростку, по свойству его психики, особенно важно указать, чего ему хотеть, к чему стремиться, дать вдохновляющий образец. Ему нужно, хочется встать под какое-то знамя и совместно с себе подобными идти … куда-то. В них таится колоссальная мощь, колоссальная энергия, а знамени-то и нет.

Я всё смогу, Я клятвы не нарушу.

Своим дыханьем землю обогрею…

Ты только прикажи и я не струшу,

Товарищ Время, товарищ Время!

Эти слова Роберта Рождественского из песни, что звучит в фильме «Как закалялась сталь», с исключительной выпуклостью показывают то, что требуется подростку: «Ты только прикажи, и я не струшу». И приказывают: кто в ИГИЛ пойти, кто с балкона сигануть.

Особенно остро чувствуют потребность в «авторе»-вожде молодые люди. Но не только они. Вполне взрослые люди, бывший средний класс, привыкшие считать себя не совсем обсевком человечества, и при этом неуклонно соскальзывающие вниз – они ведь тоже готовы. Мелкие бизнесмены, у которых кризис отнял их бизнес. Примерно два года назад я писала о нашей украинской родне – об этих самых мелких бизнесменах.

У них последовательно отнимали их положение: сначала положение советской технической интеллигенции, потом – постсоветского мелкого бизнесмена. Таких людей очень легко привлечь под знамя. Под какое? Безусловно, это будет знамя фашизма или коммунизма. Капитализма и демократии они нахлебались под самое не могу.

Набирающие популярность в европейских странах «новые правые» — явление этого ряда. Вполне вероятно, что и там зреют свои «движущие силы» — фашистского толка.

У нас в России по свойству нашего национального характера и исторического опыта гораздо более популярен левый тоталитаризм – социализм (коммунизм). (Ещё раз прошу учесть, что слово «тоталитаризм» я употребляю безо всякой отрицательной коннотации, просто за неимением более подходящего термина).

«Шёл под красным знаменем командир полка»

Мне кажется, появись сегодня харизматичный левый вождь, за ним бы пошли. У нас не забыт опыт советский жизни. Более того, советский социализм и советский образ жизни кажется широким массам всё более и более пленительным. Особенно это относится к молодому поколению, которое сильно идеализирует советское прошлое. Эта молодёжь не только сама не помнит советской жизни, но её уже практически не помнят и их родители.  В газете «Завтра» была опубликована хорошая статья Галины Иванкиной «Всё в прошлом» — как раз об этом, о росте симпатии к советскому образу жизни.

Многие готовы встать под социалистическое знамя, но пока нет вождя. КПРФ – это часть изолгавшегося, проворовавшегося, всесторонне обанкротившегося истеблишмента. Что бы они ни говорили ( а говорят они часто вполне резонные вещи), за ними никто не пойдёт. Они принадлежат прошлому, а идти и вести нужно в будущее.

Излишне говорить, что ни о какой «реставрации совка» речи быть не может. И не потому, что этого кто-то не хочет, а потому что – невозможно. В принципе. В истории не бывает реставраций. Об этом в своё время сказал Людовик XVIII , который занял французский престол в результате Реставрации Бурбонов, после свержения Наполеона I. Реставрация может быть по названию, но не по сути. История не повторяется, могут быть лишь цитаты и стилистические реминисценции из прошлого.

Этот чаемый народный вождь, безусловно, не будет ни социалистом, ни фашистом в точном смысле этих терминов. Он должен обладать той широтой и независимостью мысли, свойственной масштабным людям, взять что-то ценное у Сталина, Николая I, Муссолини, Салазара, Рузвельта и даже – о ужас! – у Гитлера. И создать систему, не сводимую ни к одному из них. Уверена, для неё будет найдено совсем новое название. Как знать, может быть, это будет русское слово, которое войдёт во многие языки. Вполне возможно, что именно нашей стране история доверит создать и опробовать эту новую общественную систему.

В ней будут черты и советского социализма, и фашизма, как его представлял Муссолини. Интересный автор Михаил Антонов, в книге о разных видах фашизма пишет «От капитализма — к тоталитаризму!»:  «Муссолини первым в мировой истории пришёл к выводу о возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране, если этот социализм будет национальным и корпоративным».

«Один из вкладов фашизма в историю экономики, — продолжает М.Антонов, — была корпоративная система… В корпорации входили как наниматели, так и наёмные работники. Предполагалось, что каждая корпорация, контролируя отдельную отрасль, сведёт до минимума конкуренцию в промышленности и мобилизует производственный потенциал в интересах всего общества. У Муссолини была также смутная идея, будто корпорации смогли бы взять на себя функции парламента по экономическим вопросам… продолжительный период социального мира дал бы возможность Италии максимально поднять производство и более успешно конкурировать на мировом рынке… так как и капитал, и труд будут представлены в каждой корпорации, они всегда смогут прийти к соглашению, не тратя времени на забастовки и локауты». 

Знаете, что это сильно напоминает? Советские профсоюзы: в один и тот же профсоюз входил и рабочий, и директор. Западным профсоюзным деятелям это было решительно непонятно. А это именно и было частью корпоративного государства.

«Салазар, — рассказывает М.Антонов, — утверждал, что труд — это и право гражданина, и его обязанность. Благодаря труду бедные не умрут от голода, богатые не будут жить за счёт труда бедных. Труд, созидающий богатство нации и процветание народа, — это дело чести и славы. Поэтому необходима дисциплина труда, а «право на лень» — это путь в рабство голода и нищеты.

Став всевластным премьером, Салазар открыто изложил свои политические взгляды. С особой силой он обрушился на либерализм и парламентскую демократию, которые являются для него источником хаоса, ареной борьбы партий, растаскивающих государство по частям ради своих корыстных интересов.

Мы, — говорил Салазар о своей партии, — не народники, не демократы, не либералы, мы — антикоммунисты, авторитаристы и интервенционисты (сторонники вмешательства государства в экономику и другие сферы жизни общества»)».

Нам надо внимательно изучать ВСЕ опыты тоталитарных государств. Что было успешно, что неуспешно? Почему? В любом деле важно отличить замысел от эксцессов исполнения. К сожалению, мы настолько находимся во власти либерально-демократической западной пропаганды, что прямо-таки боимся знать что-то серьёзное о фашизме. Вдруг узнаем что-то такое, что нарушит умственный комфорт? Ровно то же самое относится и к собственному историческому опыту.

Источник: Газета «Завтра»

 

 

Нет комментариев

Добавьте комментарий первым.

Оставить Комментарий