Владимир Коршаков. В отсутствие политиков административный аппарат начинает преследовать собственные интересы

Реакция государства и общества на кемеровскую трагедию продемонстрировала два важных и связанных между собой явления. Первое – власть и общество не просто говорят на разных языках, но и живут в разных культурных системах. Второе – позиция власти не основана на ценностях и по этой причине не может даже называться политикой.

Единство страны – только эта цель государственной политики остается неизменной с начала двухтысячных; можно назвать это единство официально признанной ценностью. Сегодня невозможно представить, чтобы на высоком уровне обсуждалась идея о вступлении России в НАТО, забыта идея о создании в России международного финансового центра, но важность единства по-прежнему сохраняется в названии «Единой России» и декларируется в речах президента.

25 и 26 марта страна следила за событиями в кемеровском торговом центре «Зимняя вишня», где в пожаре погибли более шестидесяти человек, многие из них дети. Люди в разных частях страны осознали эту трагедию как свою собственную, но в России сложилась практика объявлять национальный траур при числе погибших, близком к ста. Только после многочисленных призывов самых разных общественных деятелей и самостоятельного объявления траура в нескольких регионах президент также назначил специальный день для поминовения жертв.

Во время совещания по ликвидации последствий пожара Владимир Путин заметил: «Мы говорим о демографии и теряем столько людей. Из-за чего? Из-за преступной халатности, из-за разгильдяйства». И количественный критерий траура, и описание гибели десятков детей как ущерб для демографии (да и борьба за явку на прошедших выборах) свидетельствуют об одном – оптика власти не позволяет ей видеть народ как таковой, власть через горы бумажных отчетов способна видеть только население.

Население – это количественное понятие, ⁠обитающее на страницах сборников Росстата и в отчетах опросных компаний, ⁠по недоразумению называемых социологическими. Народ ⁠– это качественное понятие. По классическому определению Эрнеста Ренана, народ – это «духовный принцип, результат глубоких ⁠усложнений истории, духовная ⁠семья… Иметь общую славу в прошлом, общие желания в будущем, совершить вместе великие поступки, желать их и в будущем – вот главные условия для того, чтобы быть народом».

Во время пожара в «Зимней вишне» россияне из разных уголков страны осознали себя народом. Скорбь объединила и Ингушетию, и Приморский край, и Екатеринбург. И власть не смогла уловить этот порыв, вероятно, он и сейчас непонятен в Кремле. Нельзя исключать, что какой-то расторопный референт уже подал аналитическую записку, в которой предлагает в дальнейшем при расчете цифр жертв для национального траура приравнять одного погибшего ребенка к двум взрослым – по крайней мере, такова искаженная логика количественного подхода.

Когда появились объявления о народных акциях памяти, власть срочно организовала собственные – в Москве на другом месте, в Петербурге на том же самом, но на час раньше. Версия о желании «перехватить повестку», как бы кощунственно она ни звучала, выглядит не такой уж невероятной. Это действие, проводящее границу между «официальной» и «неофициальной» скорбью, показало, что декларируемое единство в действительности не является ценностью, в противном случае московская акция на Пушкинской площади получила бы поддержку городских властей. Единство для чиновников – всего лишь техническая характеристика территории, а не политическая задача.

Абсолютная неспособность власти увидеть народ, а не население, даже стоя лицом к лицу, изумляет. Вице-губернатор (а теперь еще и исполняющий обязанности губернатора) Кемеровской области Сергей Цивилев обвинил человека, потерявшего пятерых родственников, в пиаре. Анонимная чиновница кемеровской администрации заявила родственникам погибших: «Почему паника? Почему сразу в отставку? Дети каждый день гибнут. СПИДом многие болеют». Наверное, и Сергей Цивилев, и его коллега в быту неплохие люди, но в силу профессиональной деформации не способные увидеть ни отдельного человека, ни народ целиком. Просто для высшего чиновника первоочередную проблему представляет сам человек на площади (а не то, из-за чего он вышел на площадь), а для чиновника рангом поменьше нет никакой разницы между погибшими, и она в самом деле хотела таким образом усовестить родственников жертв.

В монографии Джеймса Скотта «Видеть как государство» («Seeing Like a State», официальный перевод на русский язык называется «Благими намерениями государства») показано, что чиновники при принятии решений всегда руководствуются упрощенным описанием общества, поскольку всю реальность втиснуть в бюрократические бумаги невозможно. Упрощенные факты, которыми владеет чиновник, как правило, обладают пятью важными характеристиками: они утилитарные (относятся непосредственно к сфере практических интересов чиновника), документальные (зафиксированы в письменном виде), статичные (на конкретный момент времени), агрегированные (представляют информацию в среднем, будь то средний доход или средняя плотность дорог на квадратный километр) и стандартизованные (информация соотносится с некоторым критерием, например с прожиточным минимумом).

Таково положение дел в любом современном государстве. Как показывает Скотт, проблемы оптики чиновников привели к провалу множества государственных проектов, от Германии до Танзании. Тем не менее в российской ситуации оптика чиновника возведена в статус единственно правильного взгляда (это называется государственническая позиция) и уже приводит к физической, буквальной неспособности представителей власти увидеть гражданина, как это произошло на площади перед кемеровской администрацией. Это представляет собой опасность не только для граждан, но и для государства как такового, поскольку диалог между ними становится невозможным.

Чиновник в силу своей позиции относится к своей работе в лучшем случае как менеджер некоей корпорации (будь то министерство или областная администрация), чувствует себя членом этой корпорации, стремится увеличить ее влияние и бюджет и, соответственно, не допускать промахов, которые приведут к уменьшению влияния и бюджета. Обращение экс-губернатора Амана Тулеева к президенту с просьбой простить его «за то, что случилось на нашей территории», звучит бездушно и грубо для тех, кому небезразлична судьба погибших, но это типично для чиновника, который в первую очередь заботится о своей корпорации.

В демократиях такая проблема решается с помощью отдельного класса политиков, которые призваны представлять интересы избирателей и которые, даже занимая административные посты, не смешиваются с чиновниками. Задача политиков – формулировать идеи и ценности, предлагать конкурирующие программы развития. В отсутствие политиков административный аппарат, оставшийся без контроля, начинает преследовать собственные интересы, называя их государственными, что в итоге приводит к кризису государства.

В странах, где политика и государственная служба разделены, существует такое явление, как политически мотивированные отставки: политик, признавший свою неспособность справиться с проблемой, покидает свой пост. Это явление достаточно хорошо изучено, есть работы, посвященные отставкам министров и их связи с политической ответственностью в Австралии, Великобритании, Германии. На российском материале (за скудостью такового) подобное исследование провести не удастся.

Формально самостоятельный уход Тулеева с формулировкой «с таким тяжелейшим грузом на посту губернатора… морально нельзя» мог быть одним из немногих примеров подобных отставок в России, если бы Тулеев сразу же не занял место в законодательном собрании Кемеровской области и, по неофициальной информации, не готовился стать новым спикером регионального парламента. Это стремление удержаться во власти еще раз показывает непонимание чиновниками сути политической ответственности. Понижение в должности – понятное и привычное наказание на государственной службе. Вероятно, всем, кто принимает властные решения и в Кемерове, и в Москве, это наказание кажется достаточным для руководителя, на чьей территории случилось чрезвычайное происшествие. Речь о собственно политической ответственности за принятие решений, которые могли привести к катастрофе, здесь не идет.

Пришедший на место Тулеева Сергей Цивилев, как мы видели во время кемеровского митинга, вполне разделяет взгляды, характерные для представителя административного аппарата. Когда во время стихийного митинга он опустился на колени, он попросил прощения «перед всеми, кто попал в эту сложную ситуацию». Несомненно, что с точки зрения государственного управления кемеровская трагедия представляет собой «сложную ситуацию». Для людей, собравшихся на площади, это было не «сложной ситуацией», а горем, бедой, бедствием – русский язык богат, но в силу профессиональной деформации чиновнику недоступен. До тех пор, пока места политиков (а глава региона в федеративном государстве – должность безусловно политическая) занимают чиновники (даже если они прошли через нынешние формальные выборы с их муниципальными фильтрами и консультациями в Кремле), взаимное непонимание власти и граждан будет продолжаться.

Нет комментариев